В любом случае, вопросы японо-американских отношений и подготовка к наступлению на юг являются для них в настоящее время гораздо более важными, чем северная проблема».
Исключительно точная информации, которая позволила русским перебросить с Дальнего Востока большую часть войск на Западный фронт, была последней, отправленной Зорге. Через неделю один из его сообщников, Йотоку Мияги, 38-летний художник, болеющий туберкулезом, был случайно арестован. Причиной ареста послужили показания одной женщины, задержанной тайной полицией в ходе обычных антикоммунистических чисток. Женщина призналась, что познакомилась с Мияги в Америке, где они оба были членами коммунистической партии. Мияги стал коммунистом из-за ненависти «к бесчеловечной дискриминации, практикуемой против азиатских народов в США». При обыске у Мияги обнаружили данные о запасах топлива у японской армии в Маньчжурии и другие совершенно секретные материалы, но он в течение первого дня после ареста решительно отказывался отвечать на какие-либо вопросы.
В тот же день Мияги предпринял уникальную для японца попытку самоубийства, внезапно выбросившись в окно с третьего этажа. Крона растущего под окном дерева смягчила падение, и Мияги отделался переломом ноги. После этого он рассказал все, что ему было известно о группе Зорге.
В результате через три дня был арестован и Одзаки. Он и Мияги предполагали в тот вечер встретиться со своим шефом, но поскольку оба не появились, Зорге стал подозревать, что они схвачены. Нутром профессионального разведчика Зорге уже чувствовал, что его деятельности в Японии приходит конец, и уже просил Москву «перевести его куда-нибудь в Россию или Германию, чтобы он снова мог «активно работать».
Однако, какое-то время самого Зорге не решались арестовать. Министр внутренних дел опасался публичного разоблачения того факта, что Одзаки был «близким другом» принца Коноэ. (В действительности же они были просто знакомыми по знаменитому дискуссионному клубу принца — «Клубу завтракающих», — куда Одзаки попал по протекции секретаря Коноэ Ушиба, с которым вместе учился в школе). Министр боялся, что подобный факт может привести к падению правительства. Но поскольку на следующий день принц Коноэ сам подал в отставку, то было дано разрешение схватить и Зорге.
На рассвете следующего дня, когда Тодзио формально стал премьером, Зорге был арестован прямо в постели и отправлен в пижаме и шлепанцах в полицейское отделение Торизака. Немецкий посол Отт направил протест в министерство иностранных дел и потребовал свидания с Зорге. Когда они встретились, Зорге был явно смущен. Некоторое время друзья говорили друг другу тривиальные вещи, а затем Отт спросил, не хочет ли Зорге ему что-либо сказать? После некоторой паузы тот ответил: «Господин посол, это наша последняя встреча. Передайте мои наилучшие пожелания вашей жене и остальному семейству».
Тогда, наконец, Отт понял, что был предан и обманут своим другом. Они молча поглядели друг на друга, а когда Зорге увели, шокированный Отт попросил следователя: «Расследуйте это дело самым тщательным образом. Доберитесь до самого дна. Во имя хороших отношения между нашими странами».
На совещании нового кабинета 23 октября начальник Главного Морского штаба адмирал Нагано мрачно заметил:
— Мы предполагали принять окончательное решение в октябре, а к чему же мы в итоге пришли?
Японский флот потреблял четыреста тонн горючего в час. «Обстановка критическая. Мы должны твердо остановиться на каком-то решении».
Генерал Сигайяма был согласен со своим флотским коллегой:
— Мы просрочили уже почти месяц и не можем больше тратить время на дальнейшее изучение вопроса. Решение нужно принимать немедленно.
Ответ генерала Тодзио был таким, как будто в него вселилась душа принца Коноэ:
— Я могу понять нетерпение военных, но правительство предпочитает тщательно и ответственно изучить этот вопрос, чтобы ввести в курс дела новых министров (Морского, финансов и иностранных дел). Нам необходимо решить, принимать ли решение от 6 сентября или взглянуть на него с другой точки зрения. Имеются ли возражения у военных?
— Нет, — ответили Нагано и Сигайяма.
Власть генерала Тодзио прошла первое испытание. Инстинкт маркиза Кидо оказался правильным: Новый премьер Тодзио доказал, что может контролировать недовольных военных.
Последующие заседания кабинета, проходившие в течение последующих десяти дней, были посвящены переговорам в Вашингтоне и шансам на успех в случае войны. Все министры единодушно решили соблюдать положение Тройственного пакта и, чтобы соблюсти честь принца Коноэ, обещали поддержать четыре условия Хэлла. Камнем преткновения оставался вывод войск из Китая. Тодзио, столь непреклонный в этом вопросе в спорах с принцем Коноэ, предложил сделать «дипломатический жест» и пообещать, что войска будут выведены в течение примерно двадцати пяти лет. Но теперь предложение Тодзио натолкнулось на столь же непреклонную, как некогда у него самого, позицию начальника генерального штаба генерала Сигайяма. Он решительно отказывался от каких-либо уступок в вопросе вывода войск. Неожиданно новый министр иностранных дел Того предложил «решить все проблемы с американцами», согласившись вывести все войска из Китая сразу и без всяких проволочек. Как требовали в Вашингтоне.
Это предложение было настолько ошеломляющим, что некоторые подумали, что Того рехнулся, и, от греха подальше, решили прервать совещание до завтра, чтобы «министр иностранных дел смог привести свои мысли в порядок».
Но Тодзио настоял, чтобы совещание продолжалось. Каждая минута уже была на счету, и необходимо было принять конкретное решение, даже если придется заседать до утра.
Тодзио предложил изучить три возможных пути: избежать войны любой ценой или, по язвительному выражению маркиза Кидо, «мирно спать, посасывая соску; сразу начинать войну; продолжать переговоры, но быть в готовности начать войну в случае необходимости. Лично он, добавил новый премьер, верит в то, что дипломатия в конце концов приведет к прочному миру.
Сигайяма и Тсукада ушли с совещания злые и раздраженные от тех перемен, которые они заметили в настроении генерала Тодзио. Тот говорил не как генерал, а как какой-то интеллигентный шпак.
Тодзио вернулся в свой кабинет и обсудил три предложенные им альтернативы со своим помощником Кенрю Сато, ставшим к этому времени уже генерал-майором. Немедленное объявление войны, считал Сато, было бы беспросветной глупостью. «Мирный сон с соской» также не решит никаких проблем ни с Китаем, ни с Соединенными Штатами. «Если бы я был уверен в победе, — сказал Сато, — то, не задумываясь, выбрал бы немедленную войну. Но если у нас нет уверенности в победе, то разве не абсурдно вообще начинать войну?»
Тодзио признался своему помощнику, что он в частном порядке пытался убедить начальника генерального штаба не настаивать на завтрашнем совещании на немедленном начале войны. На что генерал Сигайяма не без сарказма ответил:
— Передайте военному министру, что единственным выходом из создавшегося положения является война.
Завтрашнее совещание было назначено на 9 часов утра, но Тодзио попросил генерала Сигайяму увидеться с ним пораньше. Премьер надеялся, что личная встреча приведет к какому-нибудь компромиссу.
В 07:30 Cигайяма и его заместитель Тсукада прибыли в официальную резиденцию премьер-министра.
— Его Величество Император, — начал Тодзио, — категорически против начала войны и пренебрежения дипломатическими средствами.
Правда, Тодзио сильно сомневался, что взгляды начальника генерального штаба претерпят какие-то изменения при напоминании ему мнения Императора.
— Если вы уверены в своей правоте, — продолжал премьер. — можете сами высказать свои взгляды Его Величеству. Я не возражаю.
— Генеральный штаб считает, — ответил Сигайяма, — что переговоры с американцами зашли в тупик. И пока Соединенные Штаты занимают свою упрямую, неконструктивную позицию, нет ни смысла, ни возможности продолжать переговоры. Есть одно только решение — война!
Затем он начал выговаривать Тодзио, что тот, военный человек, выслушивает советы каких-то штатских. Тодзио напомнил начальнику генерального штаба, что он прежде всего премьер-министр, а затем уже — военный министр.
Совещание кабинета началось 1 ноября в Императорском дворце в атмосфере сильнейшей озабоченности и тревоги. На ставке была судьба нации. Премьер снова конфронтовал с армией, которая смыкала ряды, и опять собирался обсудить с кабинетом три предложенных накануне альтернативы правительственного курса.
— Что нам делать, — поинтересовался министр финансов Кайя, — если американский флот сам нападет на нас? Наш флот сможет победить после этого американцев или нет?
— Трудно сказать, — вздохнул адмирал Нагано.
— А все-таки? — продолжал настаивать Кайя.
— Я думаю, что тут шансы пятьдесят на пятьдесят, — ответил адмирал, — Лучше, не теряя времени, начать войну немедленно, пока мы имеем хоть какое-то превосходство над американцами. Время идет, а Америка становится с каждым днем все сильнее, в то время, как мы слабеем…»
— Война должна начаться самое позднее в начале декабря, — сказал начальник генерального штаба Сигайяма, — но переговоры с американцами нужно продолжить, чтобы мы могли добиться внезапности при открытии военных действий.
У министра финансов Кайя подобная постановка вопроса вызвала негодование:
— Неужели мы ничему не научились в нашей почти трехтысячелетней истории? Это просто отвратительно — прибегать к подобным трюкам под прикрытием дипломатии.
— Таких вещей делать нельзя, — поддержал своего коллегу министр иностранных дел Того.
Однако военные игнорировали вспышку возмущения со стороны гражданских министров.
— Вы можете продолжать переговоры до 20 ноября, — сказал адмирал Нагано.
Армия не хотела ждать так долго. У н