Даже всей энергии и магнетизма полковника Тсудзи не хватило бы для переубеждения штабных чиновников, если бы не помощь его старого приятеля полковника Такуширо Хаттори, недавно назначенного начальником оперативного отдела генштаба. Преодолевая сильное сопротивление своих коллег, Хаттори удалось убедить начальника Генерального штаба генерала Сигайяма одобрить предложения полковника Тсудзи.
На Гавайи из Токио прибыл дипкурьер, доставивший пачку стодолларовых банкнот и инструкцию: передать эти деньги немцу Отто Кюну, находившемуся на жаловании у японской разведки. Кюн некогда лично знал Гиммлера, который его невзлюбил. В результате Кюну пришлось бежать из Германии, и он объявился на Гавайских островах. Здесь он потерял весь свой капитал в какой-то финансовой авантюре, и с тех пор жил шпионажем и доходами от салона красоты своей жены. Если не считать постоянного хвастовства о его знакомствах среди высокопоставленных американских военных, реального толка от Кюна было очень мало.
Генеральный консул Кита написал на листе бумаги слово «Калама», затем разрезал лист пополам посередине слова и отправил одну половинку Кюну. Вызвав Есикава, консул вручил ему вторую половину листа и попросил его отнести эту половинку «к одному американцу германского происхождения, который будет здесь заниматься шпионажем, когда мы все будем вынуждены покинуть Гавайские острова». Затем консул вынул из сейфа завернутую в газету пачку денег, содержавшую 14000 долларов, и сообщение, адресованное Кюну. Он попросил Есикава отправиться к немцу, показать ему свою половинку листа и, если тот покажет свою, отдать ему деньги и получить ответ на переданное сообщение.
Вечером 28 октября Есикава, одетый в зеленые шорты и яркую гавайскую рубашку, вышел из консульства и взял такси. Перевалив через Диамонд Хид, он проехал в течение нескольких минут вдоль восточного побережья острова. Примерно в миле от дома Кюна Есикава отпустил такси, спустился вниз по тропинке и быстро разыскал дом Кюна. окруженный большим садом. Есикава постучал в дверь кухни, но никто ему не ответил. Тогда он вошел внутрь и стал звать хозяев: «Эй, кто-нибудь здесь есть?» Примерно через десять минут откуда-то появился мужчина лет сорока.
— Отто Клон? — спросил Есикава.
Неизвестный кивнул. На случай, если бы тот оказался агентом ФБР, Есикава, как бы невзначай, положил половинку пароля на край стола.
Неизвестный побледнел, задрожал, но достал свою половинку листа.
Не говоря ни слова, Есикава сложил обе половинка. Получилось слово «Калама». Через заднюю дверь он последовал за продолжавшим молчать Кюном на открытую веранду. Там он передал Кюну пакет с деньгами, предупредив, что внутри находится послание. Кюн покопался в пакете и вынул инструкцию по испытанию коротковолнового передатчика. Используя позывной «Эссекс» на частоте 11980 гц, Кюн должен был выйти в эфир 3 ноября в 01:00 по Тихоокеанскому стандартному времени и 5 ноября в 05:30.
Есикава попросил ответ на послание, на что Кюн, до сих пор молчавший, ответил дрожащим шепотом: «Через два-три дня я дам ответ генеральному консулу». Затем он написал на клочке бумаги, что не может провести испытания передатчика, запечатал записку в конверт и вручил Есикава.
Уже совсем стемнело, когда Есикава вышел на шоссе, каждую минуту ожидая, что его схватят агенты ФБР. Только поймав такси, он почувствовал облегчение и направился обратно в консульство.
Еще два японских разведчика находились в этот момент на пути к Гавайским островам на борту лайнера «Тайе-мару». Одним из них был капитан 2 ранга Тосихиде Маедзима, подводник, который находился на лайнере под видом судового врача. Вторым, замаскированным под помощника судового эконома, был Сугуру Судзуки, самый молодой в японском флоте капитан 3 ранга, летчик морской авиации. Он был сыном генерала и племянником знаменитого адмирала Кантаро Судзуки, главного камергера Императорского двора. Главной задачей Судзуки было определение точного положения целей, точного типа авиабомб, которое должны быть против этих целей использованы, и мест вынужденных посадок, если в них возникнет необходимость. Но наиболее важным из всего, что было поручено Судзуки, должно было стать подтверждение того факта, что американский флот больше не пользуется якорной стоянкой Лахайна на острове Мауи. Кроме того, юный офицер должен был изучить состояние моря и погоды по пути в Гонолулу, чтобы внести последние коррективы в курс, которым должно было следовать авианосное ударное соединение адмирала Нагумо.
Несмотря на довольно ощутимую качку, американские пассажиры на борту «Тайе-мару» чувствовали себя вполне комфортно. Однако, многих охватывало чувотво какой-то неосознанной тревоги. Среди американских пассажиров находились Карл Сайппл, его жена и двое маленьких детей.
Они оставили Японию из-за растущей с каждым днем международной напряженности. Их тревога непрерывно увеличивалась, поскольку японский лайнер шел через океан, ни разу не объявив пассажирам о своем месте, что обычно должно было делаться два раза в день.
Потому, как с каждым днем становилось все ветреннее и холоднее, а солнце все ниже стояло над горизонтом, супруги пришли к выводу, что лайнер идет гораздо севернее обычных судоходных путей. Это было тем более вероятно, что они не повстречали за все время рейса ни одного другого судна, что было также весьма странно. Может быть, они идут в какой-нибудь другой порт?
Супруги пытались отправить радиограмму своим друзьям в Гонолулу, но им в этом было отказано. «Тайе-мару» соблюдала радиомолчание.
Наконец, на рассвете 1 ноября лайнер подошел к острову Оаху.
Сайппл вышел на верхнюю палубу, чтобы полюбоваться на Диамонд Хид, сверкающую под первыми лучами солнца, и увидел, что за японским лайнером идет небольшой белый катер. Высоко в небе кружились американские истребители, иногда снижаясь до такой высоты, что можно было обменяться с ними приветственными взмахами рук.
Стоя на мостике, капитан 3 ранга Судзуки рассматривал в бинокль вход в гавань Перл-Харбора. Его ширины едва хватало для прохода одного крупного корабля.
Около шести часов утра белый катер нагнал лайнер, и находившиеся на нем американские морские пехотинцы поднялись на борт «Тайе-мару», выставив часовых на мостике и в машинном отделении судна. Судзуки полагал, что это сделано для того, чтобы предотвратить затопление лайнера на входе в Перл-Харбор.
Судзуки обратился к группе портовых чиновников, в число которых входило несколько морских офицеров, прибывших на лайнер на борту лоцманского катера, и с бесцеремонной нахальностью осведомился, какова глубина воды в этом месте и не выставлены ли здесь мины? Ему с готовностью ответили. За стаканчиком виски в судовом баре Судзуки узнал, что вход в Перл-Харбор закрыт стальной сетью, которая открывается автоматически. А вон та решетка на мачте ближайшего боевого корабля называется «радаром».
Но на этом разведывательная деятельность Судзуки закончилась.
Прибывший на лайнер сотрудник консульства передал обоим разведчикам настоятельный совет генерального консула Кита: было бы разумнее, если бы оба остались на борту, а на берег не сходили. Судзуки составил список из девяносто семи вопросов. Его заверили, что он получит ответ, прежде чем судно уйдет из Гонолулу.
Вопросник был передан Есикава.
«В какой день недели в гавани собирается наибольшее количество кораблей?» На это легко было ответить — в воскресенье. «Ведут ли патрулирование большие летающие лодки?» Ответ также был легким — большие летающие лодки «Каталины» каждое утро вылетали из Перл-Харбора и возвращались вечером. «Когда корабли покидают базу, то чем они занимаются?» Этого Есикава не знал, но предположил, что они проводят учения где-нибудь на удалении не более пятисот миль. «Имеется ли противолодочная сеть на входе в Перл-Харбор? Если да, то опишите ее». Есикава ничего точно не знал, но слышал, что сеть есть, и решил в этом убедиться лично.
Взяв длинное бамбуковое удилище, он прошел через аэродром Хикэм прямо ко входу в Перл-Харбор, надеясь выдать себя за филиппинца, если будет пойман. Спускаясь к воде, Есикава столкнулся с несколькими американскими матросами, развешивающими мокрое белье после стирки. Он юркнул в кусты, где просидел до захода солнца. У него даже мелькнула мысль покончить с собой в случае ареста, но он решил, что лучше сдаться, и пусть «все оно катится к черту».
С насгуплением темноты Есикава спустился ко входу в гавань. Он услышал чьи-то голоса и замер, пока они не смолкли. Затем он вошел в воду и проплыл примерно пятьдесят метров по входному каналу. Есикава пытался нащупать сеть ногами. Ничего. Он нырнул, но от возбуждения набрал мало воздуха и погрузился всего метра на четыре.
Есикава нырял еще пять раз, но ничего не обнаружил. Устав от погружений и почувствовав холод, он поплыл обратно к берегу. Поэтому ничего конкретного на этот вопрос он ответить не смог.
На борту «Тайе-мару» Судзуки часами наблюдал за входом в Перл-Харбор, делая фотоснимки. В течение следующих нескольких дней работники японского консульства, проходя мимо часовых морской пехоты, проносили на борт лайнера газеты. Внутри газет находилась та информация, которую ждал Судзуки.
К 5 ноября, когда лайнер должен был уйти с Гавайских островов, Судзуки уже собрал достаточно информации. Он знал даже толщину брони на американских линкорах и толщину бетона на крышах ангаров аэродрома Хикэм. Он получил также большое количество фотографий гавани Перл-Харбора, сделанных с окрестных холмов и с воздуха.
Перед самым отходом лайнера на борт прибыл последний курьер с мешком дипломатической почты, содержавшей уточненные данные и подробные карты гавани, добытые лейтенантом Есикава.
На борт флагманского авианосца «Акаги», стоявшего у побережья острова Кюсю, доставили большой ящик и отнесли его в канцелярию адмирала Кусака. Внутри был большой рельефный макет острова Оаху. Следующие несколько дней Генда и Футида изучали макет, запоминая все мельчайшие детали территории острова.