Было уже совсем темно, море разбушевалось, и многие летчики не смогли вернуться обратно на свои корабли. Ночью, накануне отплытия, на «Акаги» состоялся банкет для пилотов с выставленными на столах десятками бутылок саке. Но настроение командующего соединением было не особенно праздничным. Адмирал Нагумо очень беспокоился за исход операции, всю прошлую неделю он повторял своему начальнику штаба одну и ту же фразу: «Яне уверен, что все кончится хорошо». Адмирал Кусака постоянно отвечал ему также одной и той же фразой: «Дайджобу» (Не беспокойтесь).
Но Нагумо не мог успокоиться. Далеко за полночь он встал с постели и приказал рассыльному вызвать к нему капитана 3 ранга Сугуру Судзуки. Когда Судзуки прибыл, Нагумо с крайне встревоженным видом сидел в кресле, кутаясь в кимоно. Извинившись, что разбудил его, командующий спросил Судзуки:
— Вы абсолютно уверены, что флот в Перл-Харборе, а не на якорной стоянке Лахайна?
— Да, адмирал, уверен, — ответил Судзуки.
— А существует ли возможность, что американские корабли неожиданно перейдут на эту якорную стоянку?
— Никакой! — отрезал Судзуки. Казалось, Нагумо успокоился. Поблагодарив Судзуки, адмирал отпустил его. Тот ушел очень довольный, что ему удалось рассеять страхи командующего.
К утру 26 ноября облака рассеялись, море успокоилось. Это казалось хорошим предзнаменованием.
Но как только флот начал движение, на один из огромных гребных винтов авианосца «Акаги» намотался трос противолодочного заграждения, а один матрос упал за борт в ледяную воду бухты.
Обнаружить упавшего за борт матроса не удалось, и через полчаса, когда водолазы освободили винт на «Акаги», корабли продолжили движение.
На выходе из бухты со сторожевой канлодки просигналили: «Счастливого плавания!», и неожиданно пошедший хлопьями снег скрыл в своей призрачной пелене огромные корабли, уходившие все дальше и дальше в открытое море на рандеву с судьбой.
Неожиданно тишина была разорвана громом тяжелых орудий. Это линкоры и тяжелые крейсера испытали свою артиллерию, открыв огонь по безлюдным сопкам острова…
А в Вашингтоне уже была отпечатана бескомпромиссная нота Хэлла, предназначенная для вручения японским послам Номура и Курусу.
IX
Военный министр США Генри Стимсон позвонил госсекретарю Хэллу и спросил: передал ли тот свою ноту японцам?
— Да, — подтвердил Хэлл, — теперь я умываю руки и передаю все дела в ваши руки и руки Нокса (министр ВМС США).
Стимсон связался с президентом Рузвельтом и снова выразил озабоченность по поводу того, что крупный конвой с японскими войсками двигается из Шанхая в южном направлении. Не должен ли он наконец предупредить генерал-лейтенанта Дугласа Макартура, командующего вооруженными силами США на Дальнем Востоке, чтобы тот был готов к любым неожиданностям? Президент посчитал эту идею хорошей, и уже в 09:30 Cтимсон вызвал к себе в кабинет министра ВМС Фрэнка Нокса, начальника оперативного отдела бригадного генерала Леонарда Джероу и главнокомандующего военно-морскими силами адмирала Гарольда («Бетти») Старка.
Военные снова настаивали, чтобы кризис удалось отложить на возможно долгое время. Стимсон заметил, что он тоже «был бы рад иметь время», но, к сожалению, уже мало что можно сделать, не унизив достоинства Соединенных Штатов и «не продемонстрировав нашей слабости».
В итоге совещания генералу Макартуру на Филиппины было радировано Военное предупреждение: «Переговоры с Японией, судя по всему, будут прерваны… Будущие японские действия непредсказуемы, но вооруженный конфликт может начаться в любой момент. Если конфликта не удастся избежать, повторяю «не удастся», то Соединенные Штаты желают, чтобы Япония первой совершила любой враждебный акт…»
Похожие предупреждения были посланы в Перл-Харбор командующему Гавайским военным округом генералу Уолтеру Шорту и командующему Тихоокеанским флотом адмиралу Хасбанду Киммелю, а также командующему Азиатским флотом США на Филиппинах адмиралу Томасу Харту. Все они начинались словами: «Это сообщение следует рассматривать как предупреждение о войне». Но несмотря на все это, переговоры продолжались.
В тот же самый день Номура и Курусу были приняты президентом Рузвельтом, который заявил японским послам, что не теряет надежды на достижение мирного соглашения. Однако, недавняя оккупация Индокитая, перевозка японских войск в южном направлении и враждебно-воинствениые призывы, доносящиеся из Японии, — все то вызывает эффект «холодного душа» для правительства и народа Соединенных Штатов.
Около полуночи Курусу позвонил в Токио и в течение семи минут разговаривал с Кумаичи Ямамото, начальником Американского департамента министерства иностранных дел Японии. При разговоре посол использовал условные слова, чтобы прослушивающие линию ничего не смогли понять. Например, переговоры именовались «помолвкой», Рузвельт — «мисс Кимико», кризис в переговорах — «рождением ребенка».
— Что думают в Японии о рождении ребенка? — поинтересовался Курусу.
— Мы считаем, — без колебаний ответил Ямамото, — что ребенок неизбежно родится.
— В каком направлении… — начал было Курусу, но поняв, что говорит открытым текстом, снова поспешно перешел на код. — Кто ожидаегся, мальчик или девочка?
Ямамото рассмеялся и сказал:
— О, это будет сильный здоровый мальчик. Но все матримониальные вопросы зависят от помолвки и свадьбы. Не сорвите их.
— Не сорвать их? Вы имеет в виду переговоры? — переспросил Курусу, снова переходя на открытый текст, — Что я говорю? — добавил он с ужасом.
Затем посол облегченно рассмеялся и сказал, — Хорошо. Я сделаю что смогу. Помолчав, Курусу добавил, — Пожалуйста, внимательно прочитайте то, что сегодня сказала мисс Кимико, о чем я сообщил телеграммой. Они хотят продолжить обсуждение помолвки и свадьбы. Между тем, здесь чувствуется сильное возбуждение, связанное с ожиданием рождения ребенка. Главное, чтобы Токугава (Японская армия) не закусил удила. Он собирается это сделать? — Курусу нервно засмеялся, — Вот почему я сомневаюсь в том, что смогу что-либо сделать.
Ямамото ответил, что ничего страшного не произойдет, но добавил:
— Мы не можем продать гору (Мы не можем пойти на уступки).
— Конечно, — подтвердил Курусу. — Я все знаю, и все прекрасно понимаю. Эти вопросы уже больше не обсуждаются.
— Ладно, — сказал Ямамото, — гору продать нельзя, но мы дадим вам ответ телеграммой.
— Имейте в виду, — предупредил Курусу, мисс Кимико уедет завтра из города, а вернется только в среду.
— Но я смею надеяться, — ответил Ямамото. — что вы сделаете все самым лучшим образом?
— О да. Конечно, я сделаю все самым лучшим образом, — заверил Курусу. — И Номура также сделает все возможное.
Ямамото осведомился: было ли в сегодняшней беседе с мисс Кимико что-либо интересное?
— Нет, — ответил Курусу, — ничего особенно интересного, исключая то, что теперь уже совершенно ясно, что южное направление… ой! — Курусу запнулся, поскольку снова перешел на открытый текст. — Юг, — продолжил он после паузы, — Юг, южный вопрос имеет очень большое значение.
— Понимаю, — вздохнул Ямамото. — Ладно, прощайте.
— До свиданья, — завершил разговор Курусу.
На следующий день служба «Мэджик» добыла еще более важную информацию из перехваченной радиограммы, посланной из Токио генеральному консулу Кита в Гонолулу:
«…В случае чрезвычайной обстановки (угрозы разрыва дипломатических отношений) и прерывания международных коммуникаций, следующее предупреждение будет передано по-японски на коротких волнах в тексте ежедневной сводки погоды:
1. В случае опасности разрыва японо-американских отношений:
«ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР, ДОЖДЬ» («Хигаши но казе»).
2. Японо-советстких отношений: «СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР, ЯСНО» («Кита но казе кумори»).
3. Японо-британских отношений: «ЗАПАДНЫЙ ВЕТЕР, ЯСНО» («Ниши но казе харе»).
Сигнал будет дан в середине или в конце ежедневной сводки погоды. Каждая фраза будет повторена дважды. По получении этого сигнала, пожалуйста, уничтожьте секретные документы, шифры и шифровальные машины…»
Сообщение о «коде ветров» вызвало сильную суматоху в Вашингтоне. Встревоженные офицеры разведки установили круглосуточный пост радиоперехвата японских прогнозов погоды. Весь приоритет теперь был отдан радиограммам, поступающим из Японии. А между тем, радиограммы, поступающие в Японию из США, в частности, разведывательные донесения Есикава, копились непереведенными, хотя по ним можно было легко понять, что японцы готовят нападение на Перл-Харбор.
В то же утро — 28 ноября — военный министр Стимсон ворвался в спальню президента Рузвельта, обнаружив того еще в постели. Стимсон доставил новые данные о движении японских войсковых конвоев в южном направлении и предложил атаковать их «летающими крепостями В-17», базирующимися на филиппинских аэродромах. Но Рузвельт не поддался панике.
Созванный через несколько часов Военным совет пришел к заключению, что пока не следуем применять никаких «резких» контрмер. Японию нужно только предупредить, что «мы будем сражаться», если японские войска достигнут «конкретной точки». Было также решено, что Президент направит личное послание Императору Японии, выразив в нем свое стремление к миру и предупредивего о неизбежности войны, если Япония будет упорствовать в своей агрессивной политике.
Император Японии был восприимчивым человеком. Он собрал во дворце бывших премьер-министров — принц Коноэ был восьмым, — которые, не будучи вовлеченными в принятие предыдущих решений, могли иметь более объективную точку зрения. Маркиз Кидо хотел, чтобы на совещании присутствовал и действующий премьер, но генерал Тодзио отказался, мотивируя это тем, что собрание бывших премьеров — «Джушин» — не является конституционным.
Но компромисс был достигнут: премьер и нынешние министры встретятся с Его Величеством на следующий день и выскажут свое мнение.