В тот же день, после полудня, японцы окончательно отредактировали свою ноту Хэллу, приложили к ней инструкции своему посольству в Вашингтоне и передали все эти документы Кацудзи Камейяма, начальнику службы связи министерства иностранных дел. Ему было указано передать эти инструкции так, чтобы они прибыли примерно в восемь часов 6 декабря по Вашингтонскому времени. Затем, примерно через час, должны быть переданы первые тринадцать частей самой ноты, составленной на английском языке, чтобы предотвратить ошибки при переводе, которыми, как было известно, славились и японские, и американские переводчики. В целях безопасности последняя четырнадцатая часть ноты, где говорилось о прерывании дипломатических переговоров, должна была быть отправлена не ранее четырех-пяти часов утра 7 декабря.
Связь с Вашингтоном обычно была хорошей, и никогда передача сообщений не занимала более часа. Последняя, 14-я часть ноты была передана с инструкцией послам Курусу и Номура вручить ноту Хэллу в 13:00 7 декабря по Вашингтонсокму времени.
В этот момент Ударное соединение Нагумо шло на юго-восток со скоростью двадцать узлов. Все корабли следовали без огней, пробиваясь через сильный встречный шторм. Туман был столь густым, что порой невозможно было видеть идущий впереди корабль. Несколько измученных сигнальщиков смыло за борт. Но несмотря на это и постоянные изменения курса, соединению удавалось сохранять походный ордер.
По традиции японского флота на всех кораблях жили по токийскому, а не по местному времени. Обычно это не создавало больших проблем, поскольку японские корабли, как правило, ходили походами на север или на юг, то есть, оставались примерно в одной и той же временной зоне. Теперь же все смешалось: ночью свегило солнце, в полдень сверкали звезды. На часы уже никто не обращал внимания, корабельный распорядок поддерживался по положению солнца.
Ложные тревоги держали в этот день адмирала Нагумо в состоянии постоянного напряжения. Сначала пришла шифровка из Токио, что в районе соединения находится русский корабль. На палубе авианосца «Kara» были приведены в готовность к немедленному взлету шесть истребителей. Однако, ничего обнаружено не было, и приказа на взлет не последовало.
Ночью на флагманском авианосце «Акаги» была пробита боевая тревога. Сигнальщики обнаружили огни самолета прямо над соединением. Люди разбежались по боевым постам, а зенитки кораблей нацелились в таинственные огни. Однако, быстро выяснилось, что это был светящийся баллон, запущенный с авианосца «Kara» для определения направления ветра. Уходя с мостика, адмирал Кусака попытался взбодрить своего командующего очередным «Дайджобу» («Не волнуйтесь, все будет хорошо»).
— Завидую вашему оптимизму, — со вздохом ответил Нагумо.
В Вашингтоне еще была суббота 6 декабря. Военные были более всего озабочены сообщением Британского Адмиралтейства о том, что японский флот, состоящий из тридцати пяти транспортов, восьми крейсеров и двадцати эсминцев, движется прямо к Малайкому полуострову. На своей ежедневной «летучке» с высшими морскими офицерами министр ВМС США Фрэнк Нокс поинтересовался: «Джентльмены, а они не собираются напасть на нас?»
За всех ответил контр-адмирал Ричмонд Тэрнср, представлявший главнокомандующего американскими военно-морскими силами адмирала Старка:
— Нет, господин министр. Они собираются напасть на англичан. Нападать на нас они еще не готовы.
Никто не возразил.
В отделе дешифровки Военно-морской разведки сотрудники готовились к уикэнду. К полудню большая часть сотрудников готовилась разъехаться по домам. Лишь одна переводчица, Дороти Эджерс, решила в свободное время покопаться в груде непереведенных перехватов «Мэджик», накопившихся за последнее время в связи с их «низким приоритетом».
Дороти Эджерс работала в отделе всего несколько недель и еще ко всему относилась с должной серьезностью. Взяв папку, касающуюся Гавайских островов, переводчица сразу наткнулась на радиограмму из Токио генеральному консулу Кита в Гонолулу, Датированную 2-м декабря. Кита запрашивался о передвижении боевых кораблей, о противоторпедных сетях, об аэростатах воздушного заграждения над Перл-Харбором. Заинтригованная переводчица вынула из папки еще одну радиограмму, датированную 3-м декабря. Это было послание от Кита в Токио.
Приходя во все большее волнение, Дороти Эджерс прочла пространный рапорт Есикава о том, какими способами Отто Кюн будет передавать информацию об американском флоте в Перл-Харборе на японские корабли, находящиеся у острова Оаху мигая светом в окне, дымом от сжигаемого во дворе мусора и, в крайнем случае, с помощью радиопередатчика.
Охваченная подозрениями переводчица сообщила обо всем дежурному, главстаршине Брайнту. Тот посоветовал ей не волноваться, а идти домой. Все подождет до понедельника. Эджерс отказалась и работала до трех часов дня. В этот момент в отделе появился начальник переводного бюро капитан 3 ранга Элвин Крэмер. Просмотрев документы, Крэмер вместо того, чтобы проникнуться их важностью, раскритиковал работу Эджерс и сел рядом с ней, чтобы отредактировать текст. Однако, он явно куда-то спешил, отложил перевод и сказал Дороти Эджерс, что «они закончат редактирование где-нибудь на следующей неделе». Та запротестовала, и Крэмер, чтобы отвязаться, пообещал «заняться этим в понедельник». Тайна «Операции Z» снова ускользнула от разоблачения. (После войны полковник Брэттон из Военной разведки заявил: «Если бы мы получили этот документ 6 декабря, вся картина могла быть иной».)
В японском посольстве на Массачусетс Авеню уже были получены инструкции (на японском языке) и первые тринадцать частей длинной ноты для передачи Хэллу (на английском языке). Во второй половине дня в посольстве состоялась «отвальная» по поводу отъезда одного из сотрудников, переведенного в Южную Америку. К этому времени шифровальщики закончили работу только над семью частями ноты.
Первый секретарь посольства Катсузо Окумура лично расшифровывал те части ноты, которые считались слишком секретными для рядовых шифровальщиков, а тем более — для машинисток. Закончив работу, Окумура спустился в комнату отдыха, находившуюся в подвале. Там два японских корреспондента играли в пинг-понг. Один из них, Масуо Като, спросил первого секретаря о лайнере «Татсута-мару», который вышел из Иокогамы пять дней назад и собирается прибыть в Лос-Анджелес 14 декабря.
— Готов спорить на доллар, — загадочно ответил Окумура, — что он туда никогда не придет.
В этот же день президент Рузвельт под влиянием то ли Джонса, то ли Баруха, а возможно, их обоих, решил все-таки написать послание Императору Японии. В нем Рузвельт напомнил Императору, как почти столетие назад другой президент Соединенных Штатов, Миллард Филлмор, направил личное послание Императору Японии, предлагая дружбу своей страны. Теперь долгие годы мира омрачены японской оккупацией южного Индокитая, в результате чего народы Филиппин, Малайи, Таиланда и Голландской Индии могут быть втянуты в войну. Эти народы, подчеркнул президент, не могут вечно сидеть на бочке с порохом, ожидая взрыва.
«Я обращаюсь к Вашему Величеству в искренней надежде, что Ваше Величество примет решительные, а возможно, и чрезвычайные меры, чтобы рассеять черные тучи надвигающейся войны. Яуверен, что мы оба, ради народов не только наших великих стран, но и ради народов соседних территорий, несем священную обязанность восстановить традиционную дружбу и предотвратить дальнейшее распространение смерти и разрушений во всем мире», — закончил послание президент Рузвельт.
Президент подписал послание «Франклин Д. Рузвельт» и отправил его Хэллу со следующей сопроводительной запиской: «Дорогой Кордэлл, срочно отправьте это Грю «серым кодом» ради экономии времени. Меня нисколько не волнует, если кто-нибудь перехватит это послание по пути и расшифрует его. Ф. Д. Р.»
В 19:40 Государственный Департамент США объявил прессе, что президент Рузвельт направил личное послание Императору Японии. Само послание ушло в Токио.
Военный министр Генри Стимсон решил не уезжать из города на уикэнд, поскольку, как министр отметил в своем дневнике, он «чувствовал, что что-то должно случиться на выходные».
— Дешифровщики американского флота работали более эффективно, чем их коллеги из японского посольства, и к 20:30 все тринадцать частей японской ноты были расшифрованы, отпечатаны и готовы к рассылке. Понимая, насколько важен этот документ, капитан 3 ранга Крэмер начал звонить по телефону тем, кому было положено получить экземпляры японской ноты.
— Я имею очень важный документ и считаю, что вы должны немедленно с ним ознакомиться, — сказал он министру ВМС Ноксу. Затем Крэмер позвонил начальникому Военно-морской разведки, начальнику отдела Военного планирования и в Белый дом. Он не смог дозвониться только до адмирала «Бетги» Старка, которого не было ни в кабинете, ни дома.
Около девяти часов вечера Крэмер покинул свой кабинет и поехал вместе с женой к Белому дому. В секретариате Президента он передал запечатанный конверт с японской нотой дежурному, лейтенанту Роберту Шульцу. Шульц немедленно отправился с пакетом к Президенту, застав его разговаривающим со своим советником Гарри Гопкинсом. Рузвельт прочел тринадцать частей японской ноты и молча передал документ Гопкинсу. Когда Гопкинс закончил чтение, Президент сказал: «Это — война».
Гопкинс заметил, что поскольку война представляется неизбежной, не лучше ли все-таки нанести удар первыми?
Президент снова не желал ничего подобного слушать.
— Мы демократический и мирный народ, — снова повторил он фразу, которую Гопкинс уже неоднократно слышал, — и в отличие от японцев должны заботиться о своей репутации.
Затем Рузвельт пытался связаться по телефону с адмиралом Старком, но ему доложили, что главком находится в Национальном театре.