Того позвонил Хранителю Печати домой. Выслушав министра иностранных дел, Кидо сказал, что такая причина требует немедленно поднять Императора даже глубокой ночью, и обещал тотчас же выехать во дворец. Того же поехал в резиденцию премьер-министра.
Генерал Тодзио прежде всего поинтересовался: содержатся ли в послании Рузвельта какие-либо новые установки? Ответ был отрицательный. «Тогда мы уже ничего не можем сделать,» — заметил Тодзио, не возражая, впрочем, чтобы Того передал послание Императору. Вместе они составили ответ, содержавший вежливый отказ от всех предложений Рузвельта.
— Хорошо, что эта телеграмма прибыла так поздно, — саркастически улыбнулся Тодзио. — Прибудь она дня на два раньше, во дворце бы начался, очередной переполох.
Когда Того приехал во дворец, его уже ждал там Кидо.
— Тут нет ничего полезного, — сказал Хранитель Печати, ознакомившись с посланием. — А каково мнение Тодзио?
— Такое же, — ответил Того.
Примерно в то же время, когда Грю получил послание Рузвельта, капитан 3 ранга Крэмер, находясь в своем кабинете в здании министерства ВМС, читал 14-ю часть японской ноты, извещающей Хэлла о прекращении переговоров.
В Вашингтоне было восемь часов утра 7 декабря 1941 года. Все четырнадцать частей японской ноты были собраны, запечатаны в конверты, и Крэмер снова начал развозить их тем, кто был указан в рассылке.
В 10:20, когда начальник Переводного бюро вернулся в свой кабинет, его ждало еще одно перехваченное сообщение. Это была телеграмма от Того послу Номура с пометкой: «Срочно — Очень Важно!» Адмиралу предписывалось вручить ноту Хэллу ровно в 13:00 по Вашингтонскому времени.
Запечатывая эту телеграмму в конверт, Крэмер просмотрел пояса времени и обнаружил, что 13:00 по Вашингтонскому времени соответствует 07:30 по Гавайскому времени. Прослужив два года на кораблях в Перл-Харборе, Крэмер знал, что в это время на кораблях звучит «дудка», созывающая моряков на завтрак. Ошеломленный, офицер выскочил в коридор и побежал к кабинету адмирала Старка.
В японском посольстве на Массачусетс авеню обстановка приближалась к состоянию полного хаоса. Шифровальщики, закончившие к полуночи обработку тринадцати частей ноты, изнывая, ожидали поступления последней 14-й части. Шел час за часом, но 14-я часть не прибывала… В итоге, на рассвете все, кроме дежурного офицера отправились по домам. Но примерно через час прибыла и последняя, 14-я часть.
Дежурный стал созывать своих коллег в посольство, но было уже почти десять часов, когда заспанные шифровальщики снова приступили к работе.
Между тем, первый секретарь посольства Окумура, стуча одним пальцем по клавишам пишущей машинки, пытался отпечатать чистовой экземпляр ноты, как того требовали строгие дипломатические протоколы: недопустимы были, разумеется, никакие опечатки или «забитые» буквы. Не умея печатать, Окумура мучился уже два часа, но конца работы не было видно. Было уже 10:30, когда посол Номура ознакомился с инструкцией, предписывавшей ему вручить ноту Хэллу ровно в 13:00. 14-ю часть ноты посол еще не прочел, поскольку над ней продолжали трудиться шифровальщики. Номура стал немедленно звонить в Госдепартамент, прося приема у Хэлла. Ему вежливо отказали, сославшись на то, что госсекретарь уехал на какую-то деловую встречу. «Вопрос чрезвычайной важности», — продолжал настаивать Номура, предложив, чтобы вместо Хэлла его принял один из его заместителей. После некоторой паузы послу сообщили, что удалось связаться с Хэллом, и тот примет посла сам.
Через несколько минут Окумура закончил свой титанический труд по перепечатке первых тринадцати частей ноты. Но на одиннадцати страницах текста было обнаружено столько опечаток, что этот текст никак не мог быть представлен в качестве японского официального документа. Пришлось начинать все сначала, на этот раз с помощью одного молодого переводчика, который печатал на машинке чуть лучше, чем Окумура. Тем не менее, Окумура был уверен, что они уложатся в отведенное время.
В то время, когда Номура звонил Хэллу, капитан 3 ранга Крэмер влетел в кабинет адмирала Старка. Адмирал только что вернулся с прогулки по парку, окружавшему его дом, и углубился в чтение 14-й части японской ноты. Крэмер ожидал в приемной.
Адмирал закончил читать текст ноты и приложенную к ней записку по поводу точного времени ее вручения. Он вызвал Крэмера в кабинет.
— Почему бы вам не позвонить Киммелю в Перл-Харбор? — предложил Крэмер главкому. Старк потянулся было к телефону прямой связи с Гавайскими островами, но потом решил, что «военного предупреждения», которое он послал адмиралу Киммелю 21 ноября, вполне достаточно. Кроме того, нападение на Перл-Харбор казалось ему очень маловероятным. Вместо этого Старк решил позвонить Президенту и набрал номер Белого дома. Но телефон Рузвельта был занят.
14-я часть японской ноты нисколько не встревожила полковника Брэттона, но приложенная к ней записка Крэмера о точном времени вручения заставила его вскочить с кресла и пулей ворваться в кабинет своего шефа, генерала Майлса. Убедившись в том, что «японцы явно готовят нападение на какие-то американские объекты», оба разведчика решили немедленно доложить об этом генералу Маршаллу. Ординарец начальника штаба армии США сержант Аквир сообщил им, что генерал Маршалл совершает свою ежедневную прогулку верхом.
Генерал Маршалл в тот день встал, как обычно, в 06:30. Первый раз за всю неделю он позавтракал вместе с женой. Супруги жили скромной, почти монашеской жизнью, поскольку уже дважды их поражала тяжелая болезнь. «Я не могу позволить себе гневаться, — говаривал генерал Маршалл. — Яслишком ослаб и это может отправить меня в могилу. Кроме того, я должен держать свою голову совершенно ясной».
Позавтракав, генерал направился в казенную конюшню при здании Пентагона, выбрал свою любимую лошадь и поскакал вдоль набережной Потомака. Обычно верховая прогулка Маршалла занимала около часа, но тут он задержался, а сержант Аквир тщетно его разыскивал. Когда генерал вернулся домой и выслушал доклад сержанта, было 10:25. Он позвонил полковнику Брэттону, но тот говорил осторожно о каком-то важном сообщении, что Маршалл так и не понял всей его серьезности.
Маршалл принял душ, вызвал машину и появился в своем кабинете около одиннадцати часов. Он внимательно прочел японскую ноту, которая не произвела на него, как и на Брэттона, особого впечатления. Но начальник генштаба также, как и все остальные, был потрясен запиской Крэмера о точном времени передачи ноты Хэллу.
Маршалл срочно набросал проект радиограммы всем командующим на Тихом океане: «Сегодня, в 13:00 по Восточному Стандартному времени японцы собираются предъявить нам нечто вроде ультиматума. Они получили приказ немедленно уничтожить шифровальные машины. Нам неизвестно, что именно должно произойти в это время, но вам следует находиться в полной готовности ко всяким неожиданностям».
Затем Маршалл позвонил Старку:
— Что вы думаете об информировании командующих на местах о времени представления нам японской ноты?
— Мы послали им и так уже слишком много информации, — ответил главком ВМС. — Я не уверен, что надо посылать еще что-нибудь. Это может вызвать неразбериху.
Маршалл повесил трубку, но через мгновение телефон снова зазвонил.
— Джордж, — услышал Маршалл озабоченный голос Старка, — японский посол попросил у Хэлла приема ровно в 13:00. Возможно, это имеет какое-то особое значение. Я согласен с вами, что об этом следует информировать командующих на Тихом океане.
Старк предложил Маршаллу использовать средства связи флота для отправки предупреждения, поскольку те работали быстро и эффективно, не поддаваясь перехвату.
— Нет, благодарю, Бетти, — ответил Маршалл. — Я думаю, что сам смогу их отправить достаточно быстро.
— Тогда, Джордж, — попросил главком ВМС, — прикажите вашим людям, чтобы они информировали об этом своих флотских коллег.
Маршалл пообещал и внес это в текст радиограммы. Затем начальник генштаба надписал сверху: «Секретно. Первый приоритет» и приказал немедленно доставить текст радиограммы на Узел связи для передачи в зону Панамского канала, на Филиппины, на Гавайи и в Сан-Франциско в указанной очередности. Теперь Маршалл боялся опоздать. Он спросил своего начальника связи полковника Эдварда Френча, сколько времени займет передача предупреждения?
— Минут сорок, — успокоил генерала начальник связи.
Сообщение было зашифровано, и через несколько минут после полудня по Вашингтонскому времени оно уже было вручено командующим округами в Сан-Франциско, в зоне Панамского канала и на Филиппинах. Но из-за атмосферных условий, на Гавайях это сообщение не было принято. Можно было использовать флотские средства прямой шифросвязи с Гавайскими островами, но по какой-то причине полковник Френч предпочел воспользоваться услугами телеграфной компании «Вестерн Юнион», имевшей прямую линию на Гавайские острова. На сообщении даже не было пометки «Срочно».
Корабли японского Объединенного флота стояли на якоре у прелестного маленького островка Хасирадзима в полной готовности к выходу в океан на помощь Ударному соединению Нагумо, если в этом возникнет необходимость. Адмирал Ямамото уже отдал последний приказ мирного времени, являвшийся точной копией знаменитого приказа адмирала Того накануне Цусимского сражения.
На линкоре «Нагато» царила атмосфера напряженного ожидания. Но внешне все было спокойно. Недавняя тревога по поводу обнаружения малайского конвоя, к счастью, оказалась беспочвенной.
Как обычно, Ямамото играл в японские шахматы с капитаном 2 ранга Ясудзи Ватанабе, выиграв три из пяти партий. Затем оба приняли ванну и вернулись во флагманскую рубку. Побыв немного в рубке, Ямамото спустился в свою каюту, где стал писать поэму в стиле «вака» — в 31 слог:
«Мое единственное желание служить щитом для Императора. Ради этого я никогда не поступлюсь честью и отдам жизнь».