дняя в январе 1782 года соединенными силами армии и флота. Успех этих двух предприятий определил военное положение в Индостане в то время, когда прибытие Сюффреня, как раз месяцем позже, обратило номинальную войну в отчаянное и кровавое состязание. Эскадра Сюффреня была решительно сильнее неприятельской, но для нее не было порта — ни французского ни союзного — который он мог бы избрать базою своих операций против англичан.
Из этих четырех главных театров войны два — североамериканский и вест-индский, — как можно было ожидать вследствие их взаимной близости, прямо влияли друг на друга. Не так, очевидно, это по отношению к театрам европейским и в Индии. Наше повествование, поэтому, естественно распадается на три главные отдела, из которых каждый может рассматриваться до некоторой степени отдельно. После такого отдельного рассмотрения будет указано и взаимное влияние событий, вместе с весьма полезными уроками, которые надлежит вывести из достоинств и недостатков, из успехов и неудач этих больших комбинаций и из рассмотрения той роли, какую играла морская сила.
13-го марта 1778 года французский посланник в Лондоне известил английское правительство, что Франция признала независимость Соединенных Штатов и заключила с ними торговый договор и оборонительный союз. Англия сейчас же отозвала из Парижа своего посланника. Но, хотя война была неизбежна, и Англия была в невыгодном положении, испанский король предложил посредничество, и Франция неблагоразумно медлила нанести противнику первый удар. В июне адмирал Кеппель отплыл в крейсерство из Портсмута с двадцатью кораблями, и встреча его с двумя французскими фрегатами, по которым он разрядил пушки, чтобы заставить их лечь в дрейф, открыла войну. Узнав из их бумаг, что тридцать два французских корабля стоят в Бресте, он сейчас же возвратился за подкреплениями. Выйдя опять в море, уже с тридцатью кораблями, он встретился с французским флотом, шедшим под командой д'Орвилье к западу от Уэссана и на ветре, при западном ветре. 27-го июля состоялось первое морское сражение этой войны, известное как сражение при Уэссане; в нем участвовало с каждой стороны по тридцати линейных кораблей; по результатам оно было совершенно нерешительным. Ни один корабль не был взят или потоплен; оба флота после сражения возвратились в свои порты. Несмотря на это, рассматриваемое сражение приобрело большую известность в Англии, вследствие негодования, возбужденного в обществе его безрезультатностью, и целой бури морских и политических пререканий, какую оно вызвало. Адмирал и третий в порядке командования офицер принадлежали к различным политическим партиям; они возводили обвинения друг на друга, и в последовавших за тем судебных разбирательствах вся Англия разделилась, сообразно главным образом партийным интересам. Общественное мнение и мнения моряков, в общем, сочувственнее относились к адмиралу Кеппелю.
В тактическом отношении сражение представляет некоторые интересные черты и дает один вывод, который имеет живой интерес еще и в наши дни. Кеппель был под ветром и желал принудить противника к бою; с этою целью он сделал сигнал общей погони, чтобы лавировкой его быстроходнейшие корабли могли догнать самые медленные корабли неприятеля. Если допустить, что эскадренные скорости противников были равны, то такой маневр надо признать совершенно правильным. Д'Орвилье, будучи на ветре, не имел намерения сражаться иначе, как на условиях, какие сам найдет выгодными. Как обыкновенно бывает, флот, действовавший наступательно, достиг своей цели. На рассвете 27-го числа оба флота были на левом галсе, лежа на вест-норд-вест, при ровном ветре от зюйд-веста (план IX, А, А, Л)[113]. Английский арьергард (R) упал под ветер[114], и Кеппель поэтому сделал сигнал шести своим кораблям выбраться на ветер так, чтобы они могли занять лучшее положение для поддержки главной части флота, на случай, если бы он смог добиться боя. Д'Орвилье заметил это движение и истолковал его как намерение атаковать его арьергард превосходными силами. Так как тогда враждебные флоты были в расстоянии от 6 до 8 миль друг от друга, то он повернул всем своим флотом через фордевинд, последовательно (французы от А до В), вследствие чего упал под ветер, но приблизился к неприятелю и мог теперь лучше видеть его (позиции В, В, В). Пока он исполнял эту эволюцию, ветер отошел к югу, благоприятствуя англичанам; тогда Кеппель, вместо того, чтобы повернуть на другой галс, остался на прежнем курсе еще полчаса (англичане от В до С) и затем повернул всем флотом вдруг и лег на одинаковый с французами курс. Это укрепило подозрения д'Орвилье, и так как ветер, бесспорно благоприятствовавший в это утро англичанам, теперь опять отошел к западу, позволив им нагнать французский арьергард, то он повернул через фордевинд, также всем флотом вместе (от В к С), приведя таким образом остальные суда на помощь арьергарду, теперь сделавшемуся авангардом, и помешав Кеппелю сосредоточить нападение на нем или прорвать его. Враждебные флоты прошли друг мимо друга контр-галсами[115], обменявшись безрезультатными залпами, — французы на ветре и имея возможность атаковать, по не воспользовавшись ею. Д'Орвилье тогда сделал сигнал своему авангарду (прежнему арьергарду) повернуть через фордевинд, пройдя под ветер английского арьергарда, — который был под ветром же у главной части своего флота, намереваясь сам остаться на ветре и таким образом атаковать упомянутый арьергард с двух сторон; но командовавший французской дивизией, принц королевской крови, не послушался, и возможное преимущество было потеряно. Англичане пытались сделать такой же маневр. Адмирал авангарда и некоторые из его кораблей повернули оверштаг, как только вышли из сферы огня (В)[116], и последовали за французским арьергардом; но большей части кораблей повреждение такелажа воспрепятствовало поворотить оверштаг, а поворот через фордевинд был невозможен по причине приближения к ним других кораблей с кормы. Французы спустились затем под ветер и снова построили линию, но англичане были уже не в таких условиях, чтобы решиться на атаку. Этим и окончилось сражение.
Было уже упомянуто, что это безрезультатное сражение представляет некоторые интересные черты. Одна из них — это полное одобрение поведения Кеппеля показаниями, данными под присягой перед морским судом одним из замечательнейших английских адмиралов, сэром Джоном Джервисом (John Jervis), который командовал кораблем в рассматриваемом сражении. Едва ли, в самом деле, Кеппель мог сделать более, чем сделал; но недостаток понимания им тактики выказался любопытным замечанием в его защиту. "Если бы французский адмирал действительно думал вступить в бой, — сказал он, — то, я полагаю, он никогда не расположил бы своего флота на галсе, противном тому, которым приближался британский флот". Это замечание могло только происходить от неведения или от непонимания опасности, которой подвергался бы в таком случае арьергард французского флота, и еще более интересно потому, что Кеппель сам сказал, что его флот приближался к противнику. Кеппель, кажется, полагал, что французы должны были ждать его в линии фронта и затем вступить в бой, корабль против корабля, что по его мнению предписывали традиции доброго старого времени, но д'Орвилье был слишком хорошо образован как моряк, чтобы быть способным на такой образ действий.
Неисполнение герцогом Шартрским[117], командовавшим французским авангардом во время боя, приказания повернуть через фордевинд, произошло ли это от недоразумения или намеренно, возбуждает вопрос, до сих пор еще спорный, относительно того, какое место должен занимать в строю главнокомандующий флотом в сражении. Если бы д'Орвилье был в авангарде, то мог бы обеспечить желавшуюся им эволюцию. Из центра адмирал или одинаково видит концы линии своего флота или одинаково не видит их. С головного же корабля он подтверждает свои приказания собственным примером. Французы в конце этой войны решили вопрос тем, что определили место адмирала вне линии, на фрегате, — под тем предлогом, что будто бы со стороны он может таким образом лучше видеть движения сражающихся флотов, не ослепляемый дымом и не развлекаемый случайностями на своем корабле и, наконец, что сигналы, делающиеся им с фрегата, будут лучше видны его флоту[118]. Такое место адмирала, напоминающее место начальника в сухопутном сражении, которое избавляет его от личного риска, занималось также лордом Хоуом (Howe) в 1778 году; но как он, так и французы, отказались впоследствии от такого образа действий. Нельсон при Трафальгаре, закончившем его карьеру, был в голове своей колонны, но можно сомневаться, что побуждением к этому было что-либо другое, кроме его горячего увлечения боем. Две другие большие атаки, в которых он был главнокомандующим, имели предметом нападения на корабли на якоре, и ни в одной из них он не занимал места головного в колонне — по той основательной причине, что он не знал хорошо фарватера, а головной корабль более всех рисковал стать на мель. Обычное место адмиральского корабля в линии парусных судов, за исключением случаев общей погони флота за неприятелем, было в линии, в центре ее. Отступление от этого обычая со стороны Нельсона и Колингвуда (Collingwood), из которых каждый вел свои колонны под Трафальгаром, могло иметь некоторые основания, и обыкновенный человек естественно воздержится от критики поведения столь выдающихся офицеров. Опасность, какой подвергались два старших офицера флота, от которых так много зависело, очевидна, и если бы с ними самими или с головными кораблями их колонн случилась серьезная беда, то отсутствие их влияния почувствовалось бы сильно. В действительности они скоро стушевались как адмиралы в дыму сражения, не оставив для следовавших за ними никакого руководительства, за исключением блеска своей храбрости и примера. Один французский адмирал указал, что практическим следствием способа атаки при Трафальгаре, состоявшего в том, что колонны спустились на неприятеля под пря