«Франция, столь горячо увлекшаяся германской войной, настолько лишила свой флот внимания и средств, что дала нам возможность нанести ее морскому могуществу такой удар, от которого она, быть может, никогда не оправится. Поглощение ее внимания германской войной отвлекло ее также от обороны своих колоний, вследствие чего мы могли завоевать значительнейшие из них. Война заставила ее отказаться от покровительства своей торговле, которая была всецело уничтожена, тогда как торговля Англии никогда, – даже среди самого глубокого мира, – не бывала еще в таком цветущем состоянии. Словом, втянувшись в эту германскую войну, Франция принесла в жертву свои шансы в непосредственно затрагивающем ее конфликте с Англией».
В Семилетней войне Франция потеряла тридцать семь линейных кораблей и пятьдесят шесть фрегатов, т. е. в три раза больше судов, чем когда-либо насчитывал весь флот Соединенных Штатов во времена парусного флота. «В первый раз со времени средних веков, – говорит один французский историк в своем разборе упомянутой войны, – Англия победила Францию одна, почти без союзников, тогда как последняя имела много сильных помощников. Этими победами Англия обязана единственно превосходству своего правительства». Да, превосходству правительства, пользовавшегося мощнейшим оружием – морской силой, в вознаграждение за его настойчивую политику, неуклонно направленную к одной цели.
Глубокое унижение Франции, достигшее предела между 1760 и 1763 гг., когда она заключила мир, является поучительным уроком для Соединенных Штатов в нынешний период нашего торгового и морского упадка. Мы избежали ее унижения, так будем же надеяться, что мы последуем примеру, который она показала впоследствии.
В те же годы (1760–1763) французский народ восстал, как впоследствии в 1793 г., и заявил, что желает иметь флот. «Народное чувство, искусно направлявшееся правительством, испустило крик, разнесшийся с одного конца Франции до другого: “Флот должен быть восстановлен”. Правительство получило в дар корабли от городов, от корпораций и по частным подпискам. В дотоле пустынных портах началась кипучая деятельность, везде строились и ремонтировались корабли. Эта деятельность не ослабевала; арсеналы наполнились, материальная часть была приведена в порядок, артиллерия реорганизована; кроме того было обучено и оставлено во флоте десять тысяч артиллеристов.
В тоне и в действиях морских офицеров тех дней сразу почувствовался всенародный подъем, которого лучшие из них не только ждали, но которому они и способствовали. Никогда еще не обнаруживалось среди морских офицеров такой профессиональной и умственной деятельности, как в то время, когда правительство оставляло гнить их корабли. Вот что пишет об этом выдающийся французский офицер нашего времени:
«Грустное состояние флота в царствование Людовика XV заставило офицеров, для которых доступ к блестящей карьере смелых предприятий и удачных сражений оказался закрытым, обратиться к собственным силам. Они извлекли из своих занятий те знания, которые они применили на практике несколько лет спустя, как бы в доказательство справедливости изречения Монтескье: “Несчастье – наша мать, счастье – наша мачеха”… Около 1769 г. сияло во всем своем блеске созвездие офицеров, чья деятельность распространилась до крайних пределов мира и которые занимались исследованиями и работами во всех отраслях человеческих знаний. Морская академия, основанная в 1752 г., была преобразована»[11].
Первый директор Академии, пост-капитан, по имени Биго де Морог (Bigot de Morogues), написал тщательно разработанный трактат по морской тактике, первый оригинальный труд по этому предмету со времени сочинения Поля Госта (Paul Hoste), заменить которое он имел целью. Морог должен был изучать и формулировать свои проблемы тактики в те дни, когда Франция не имела флота и под ударами неприятеля была неспособна поднять свою голову на море. В Англии тогда не было подобной книги, и один английский лейтенант только в 1762 г. перевел часть великого труда Госта, опустив бо́льшую часть его. Не ранее как двадцать лет спустя шотландец Клерк – частное лицо – издал умное исследование по морской тактике, указавшее английским адмиралам на систему, которая позволила французам отбить их необдуманные и дурно комбинировавшиеся атаки[12].
«Исследования морской академии и энергичный толчок, данный ими трудам офицеров, не остались, как мы предполагаем показать впоследствии, без влияния на относительно цветущее состояние, в котором находился флот к началу американской войны».
Уже было упомянуто, что американская война за независимость сопровождалась отступлением Англии от ее традиционной и верной политики и вовлечением ее в сухопутную войну в далекой стране, тогда как сильные враги ждали случая атаковать ее на море. Подобно Франции в недавней тогда германской войне, подобно Наполеону в позднейшей испанской войне, Англия, вследствие излишней самоуверенности, была готова обратить друга в недруга и таким образом подвергнуть действительный базис своей силы суровому испытанию. Французское же правительство избежало западни, в которую так часто попадало. Обратившись спиною к европейскому континенту, имея на своей стороне вероятность его нейтралитета и уверенность в союзе с нею Испании, Франция вступила в борьбу с хорошим флотом и блестящим, хотя, пожалуй, и недостаточно опытным офицерством. На другой стороне Атлантики она имела поддержку в дружественном народе и в своих или союзных портах как в Вест-Индии, так и на континенте. Мудрость этой политики и счастливое влияние этих действий правительства на ее морскую силу очевидно, но детали войны не относятся к этой стороне вопроса. Для американцев главный интерес войны сосредоточился на суше, но для морских офицеров – на море, потому что, по существу, это была морская война.
Разумные и систематические усилия двадцати лет принесли должные плоды, так как, хотя битвы на море и окончились большим поражением для союзников, тем не менее соединенные усилия французского и испанского флотов несомненно поколебали силу Англии и лишили ее колоний. В различных морских предприятиях и сражениях честь Франции была в общем сохранена, хотя трудно при обсуждении вопроса в целом избежать убеждения, что неопытность французских моряков сравнительно с английскими, близорукая зависть офицеров-дворян к командирам иного происхождения и – более всего – уже упомянутые выше жалкие традиции трех четвертей столетия, жалкая политика правительства, учившая офицеров прежде всего спасать свои корабли и экономить на материалах, не только помешали французским адмиралам стяжать славу, но и извлекать положительные выгоды, возможность к чему неоднократно была в их руках. Когда Монк сказал, что нация, желающая господствовать на море, должна всегда атаковать, он задал тон морской политике Англии; и если бы инструкции французского правительства всегда дышали тем же духом, то война 1778 г. могла бы окончиться быстро и лучше для Франции, чем это имело место на самом деле. Кажется неблагодарным критиковать поведение учреждения, которому наша нация обязана тем, что ее рождение прошло благополучно; но труды писателей самой Франции недостаточно пронизаны духом этого замечания. Французский офицер, который служил во флоте в течение этой войны, в труде своем, отличающемся спокойным и здравым тоном, говорит:
«Что могли подумать молодые офицеры, бывшие при Сэнди-Хуке (Sandy Hook) с д’Эстеном (D’Estaing), при Сент-Кристофере с де Грассом (de Grasse), и даже те, которые прибыли в Род-Айленд (Rhode Island) с де Тернэем (de Тегпау), когда они видели, что эти флотоводцы не были преданы суду по возвращении на родину?»[13]
Другой французский офицер, значительно позднейшего времени, подтверждает выраженное мнение, говоря о войне, связанной с Американской революцией, в следующих выражениях:
«Было необходимо освободиться от несчастных предрассудков дней регентства и Людовика XV; но бедствия, коими полны эти дни, были еще слишком близки, чтобы наши министры успели позабыть их. Вследствие злополучной неустойчивости, флоты, которые справедливо испугали Англию, уменьшились до обыкновенных размеров. Погрязнув в ложной экономии, министерство требовало, чтобы по причине чрезвычайных издержек, необходимых для содержания флота, адмиралы соблюдали величайшую осмотрительность, как будто бы в войне полумеры не всегда ведут к бедствиям. Так распоряжения, полученные командующими наших эскадр, требовали, чтобы они возможно дольше держались в море, не вступая в сражения, которые могли сопровождаться потерею трудно заменимых кораблей; вследствие этого не одна вероятная полная победа, которая увенчала бы искусство наших адмиралов и мужество наших капитанов, превратилась в незначительный успех.
Система, в основу которой положено, что адмирал не должен пользоваться всей силой, находящейся в его распоряжении, которая посылает его против врага с определенным заданием скорее подвергнуться нападению, чем произвести его, – система, которая подрывает моральную силу для спасения материальных средств, должна дать несчастные результаты… Не подлежит сомнению, что эта плачевная система была одною из причин недостатка дисциплины и поразительных измен, которые ознаменовали периоды Людовика XVI, (первой) Республики и (первой) Империи»[14].
Не прошло и десяти лег со времени подписания мира, заключенного в 1783 г., как во Франции совершилась революция. Но этот великий переворот, который потряс основание государства, изгнав из флота почти всех образованных офицеров монархии, державшихся старого порядка вещей, не освободил французский военный флот от фальшивой системы.
Было легче ниспровергнуть форму правления, чем вырвать глубокие корни традиции. Послушаем еще третьего французского офицера, самого высокого ранга и литературных дарований, говорящего о бездеятельности Вильнева (Villeneuve), адмирала, который командовал резервом французской эскадры в сражении при Ниле и который не снялся с якорей до тех пор, пока голова колонны не была уничто