Это замедление было следствием плохого руководства, так же как и несчастный для английского правительства факт, что оно не узнало об отплытии Турвиля, пока конвой не вышел из гавани с попутным ветром. Турвиль неожиданно напал на этот конвой близ пролива, уничтожил или взял в плен сто из четырехсот кораблей и рассеял остальные. Этот случай не относится прямо к крейсерской войне, ибо французский флот состоял из семидесяти одного корабля; но он показывает несостоятельность английского руководства. Впрочем, правда и то, что действия французских крейсеров стали причинять наибольший вред именно вслед за ля-хугской битвой. Это объяснялось двумя причинами. Во-первых, союзный флот находился в Спитхэде в течение более чем двух месяцев, пока собирались войска, предназначенные для высадки на континенте, и предоставлял таким образом неприятельским крейсерам полную свободу действий; во-вторых, французы, не будучи в состоянии снова послать в море свой флот тем же летом, позволяли своим матросам и офицерам поступать на службу на частные корабли, отчего число последних чрезвычайно увеличилось. Эти две причины, действуя вместе, помогли войне против торговли достигнуть такой безнаказанности и такого распространения, что в Англии поднялся отчаянный крик. «Следует сознаться, – говорит английский морской историк, – что наша торговля гораздо меньше страдала в предшествовавшем году, когда французы были господами моря, чем теперь, когда их Большой флот был блокирован в порту». Но дело-то и заключалось в том, что французы, имея небольшую морскую торговлю и сравнительно большое количество матросов, служивших главным образом в военном флоте, могли освободить их для крейсеров, когда этот флот находился в бездействии. По мере усиления давления войны Людовик продолжал сокращать число кораблей, содержавшихся в боевой готовности, а это способствовало дальнейшему увеличению числа рейдеров. «Корабли и офицеры королевского флота одалживались на известных условиях частным фирмам или компаниям, желавшим заняться каперством, причем даже министры не брезговали входить с ними в долю»; их даже принуждали к подобным сделкам, уверяя, что они сделают приятное королю.
Обыкновенно ставилось условием, чтобы известная часть добычи выделялась королю в уплату за пользование кораблями. Наем на такую службу не мог не деморализовать военного человека; однако это в большинстве случаев происходило с ним сразу; упомянутое условие сообщало каперству такой тон и такую энергию, какие не всегда были присущи ему. В действительности государственная казна, не будучи в состоянии содержать военный флот, входила в сделку с частным капиталом, рискуя только материальной частью, бесполезной без такого применения, и надеясь нажиться при ограблении неприятеля. Уничтожение торговли неприятеля в этой войне не было делом только одиночных крейсеров; эскадры из трех, четырех и даже полдюжины кораблей действовали сообща, под командой одного человека, – и будет только справедливо сказать, что под руководством таких моряков, как Жан Барт, Форбэн и Дюгэ-Труэн, они были даже более готовы сражаться, чем грабить. Самая большая из этих частных экспедиций, и единственная, которая отошла далеко от французских берегов, была направлена в 1697 г. против Картахены в Южной Америке. Она состояла из семи линейных кораблей и шести фрегатов, не считая судов меньшего типа, и на них было две тысячи восемьсот солдат.
Основной целью экспедиции было обложить контрибуцией город Картахену; но она оказала заметное влияние на политику Испании и привела к миру. Такая настойчивость и согласованность действий каперов в значительной мере компенсировали отсутствие поддерживающего их флота, но все-таки не могли заменить его вполне. И хотя союзники продолжали держать свои крупные флоты вместе, тем не менее в ходе войны, в связи с улучшением руководства ими, деятельность каперов была в известной мере ограничена. В то же время для доказательства того, как сильно страдали лишенные поддержки крейсера даже в этих благоприятных условиях, можно указать на тот факт, что англичанами, согласно их отчетам, были взяты в плен пятьдесят девять военных кораблей, тогда как французы считают, что в руки союзников попало только восемнадцать. Такую разницу французский морской историк приписывает, с большой вероятностью, неумению англичан отличить военные корабли, в строгом смысле этого слова, от тех, которые нанимались частными фирмами. В списке, которым мы пользовались, не указаны захваты действительных каперов. «Борьба с торговлей в эту войну была отмечена той особенностью, что крейсера действовали вместе – в эскадре, – неподалеку от своих баз, тогда как неприятель счел за лучшее сосредоточить свой флот в других районах, и, несмотря на это, а также на плохое руководство английским флотом, действия крейсеров стеснялись все более и более, по мере исчезновения больших французских флотов».
Результаты войны 1689–1697 гг. не противоречат поэтому тому общему заключению, что «для того, чтобы война против неприятельской торговли была успешна, необходимо, чтобы одновременно с нею велась война эскадр и соединений линейных кораблей, ибо эта последняя война, заставляя неприятеля держать свои корабли вместе, позволяет крейсерам предпринимать успешные вылазки против его торговли. Без такой поддержки результатом действий крейсеров будет только захват их неприятелем». К концу описанной войны эта тенденция успела уже проявиться, а в следующей войне, когда французский флот еще больше ослабел, она сделалась очевидной.
Несмотря на потери, понесенные морскими нациями, они добились торжества своего дела. Начатая французами как наступательная, эта война повсюду обратилась для них в оборонительную и принудила Людовика разом отказаться как от своих сильнейших предубеждений, так и от своих весьма основательных политических желаний, признав королем Англии того, на кого он смотрел, как на узурпатора и как на своего личного закоренелого врага. С внешней стороны и взятая в целом, эта война может показаться всецело континентальной борьбой, область которой простиралась от испанских Нидерландов, вниз по течению Рейна, до Савойи в Италии и Каталонии в Испании. Взятые в перспективе морские сражения в Канале и борьба в Ирландии кажутся лишь отдельными эпизодами; лежавшие в основе их причины торгового характера обычно упускаются из виду или замечаются только по воплям пострадавших. Между тем торговля и судоходство не только несли бремя страданий, но и оплачивали в основном континентальные армии, сражавшиеся с Францией; и этот поворот потока богатства от обеих морских наций в сундуки их союзников был, возможно, определен и, во всяком случае, ускорен дурным направлением того морского превосходства, с которым Франция начала войну. Тогда было возможно, как вероятно будет возможно и впредь, для действительно хорошего военного флота, располагающего превосходными силами, нанести уничтожающий удар менее готовому к войне сопернику; но случай был упущен, и по существу более крепкое и прочное морское могущество союзников имело время проявить себя.
Мир, подписанный в Рисвике (Ryswick) в 1697 г., был весьма невыгоден для Франции: она потеряла все, что приобрела со времени Нимвегенского мира, за девятнадцать лет перед тем, – за единственным важным исключением Страсбурга. Все, что Людовик XIV приобрел хитростью или силой в течение мирных лет, было у него отнято. Германии и Испании были возвращены огромные территории. Поскольку эти возвраты были сделаны в Нидерландах, они послужили к непосредственной выгоде Соединенных Провинций и, по сути дела, всей Европы, так же как и Испании. Условия договора дали обеим морским нациям коммерческие выгоды, которые были направлены к увеличению их морской силы и, следовательно, во вред морской силе Франции.
Франция перенесла гигантскую борьбу; стоять одной против всей Европы, как она стояла тогда и неоднократно потом, – это большой подвиг. Тем не менее можно сказать, что как Соединенные Провинции показали несостоятельность опоры нации только на внешние ресурсы, если она малочисленна и обладает небольшой территорией, так и Франция показала, что нация не может существовать бесконечно, опираясь только на собственные ресурсы, как бы многочисленна она ни была и как бы велики ни были ее внутренние возможности.
Такая изоляция была уделом Франции в течение последних войн Людовика XIV и чуть не уничтожила ее, тогда как спасение ее от возможности такого упадка было великой целью жизни Кольбера. Но он не имел времени довести до конца эту великую работу; Людовик же не поддержал планов своего министра, поэтому, когда силы народа были напряжены до предела, Франция, вместо того чтобы черпать свежие силы из всевозможных источников, как сделала это Англия в аналогичных обстоятельствах, должна была черпать силу только в самой себе, будучи отрезана от мира флотами Англии и Голландии и поясом врагов, окружавших ее на континенте. Единственным спасением от процесса постепенного истощения было достижение контроля над морем, создание могучей морской силы, которая освободила бы от пут богатства страны и трудолюбие народа. Для достижения этого Франция имела также весьма выгодные естественные условия в своих трех морских границах – на Канале, на Атлантике и на Средиземном море; а политически она имела прекрасный случай присоединить к своей морской силе такую же силу Голландии в дружеском союзе, враждебном или, по крайней мере, недружелюбном Англии.
Гордый своей силой, сознавая абсолютный характер своей власти, Людовик пренебрег этим важным подкреплением своего могущества и продолжал восстанавливать Европу против себя рядом агрессивных действий. В период, который мы только что рассмотрели, Франция оправдала его доверие великолепным и в целом успешным сохранением его позиций в борьбе против всей Европы; она не двинулась вперед, но и не отступила намного. Однако это проявление силы истощило ее; оно съедало жизнь нации, потому что опиралось всецело лишь на нее, а не на внешний мир, общение с которым она могла бы поддерживать морем. В последовавшей затем войне можно усмотреть ту же энергию, но не ту же жизненность… Франция везде была отброшена назад и приведена на край гибели. Урок обеих этих войн одинаков: подобно людям, нации, как бы они ни были сильны, падают, если их изолируют от внешней деятельности и внешних ресурсов, которы