обственный. «Французский флот всегда предпочитал славу обеспечения континентального завоевания или сохранения его, может быть, и более блестящей, но менее существенной славе захвата нескольких неприятельских кораблей, и через это более приближался к истинной цели, поставленной войной»[93]. Справедливость этого заключения зависит от взгляда на истинную цель морской войны. Если она состоит только в обеспечении одной или нескольких позиций на берегу, то флот делается лишь одним из видов оружия армии и, согласно этому, подчиняет ей свои действия; но если истинная цель морской войны заключается в достижении преобладания над флотом неприятеля и в завоевании господства над морем, то тогда враждебные корабли и флоты становятся истинными объектами для нападения при любых обстоятельствах. Морог, видимо, отчасти понимал это, когда писал, что в море нет поля сражения, которое надо удерживать, и нет крепостей, которые надо брать. Если морская война есть война позиционная, то действия флота должны быть подчинены атаке и обороне этих позиций; если же ее цель состоит в том, чтобы сломить силу неприятеля на море, перерезая его коммуникации с остальными его владениями, истощая источники его торгового богатства и делая возможной блокаду его портов, тогда предметом атаки должны быть его организованные силы на воде, короче говоря, его флот. Именно этому последнему направлению своих действий, по какой бы причине оно ни было принято, обязана Англия приобретением ею господства над морем, которое заставило неприятеля возвратить ей Менорку в конце этой войны. Франция же обязана принятию ею первого взгляда на морскую войну недостаточным престижем ее флота. Возьмем для примера хотя бы тот же случай с Меноркой: если бы Галиссоньер был разбит, то Ришелье и пятнадцать тысяч его войск были бы потеряны для Франции, запертые на Менорке, подобно тому как испанцы в 1718 г. были заперты в Сицилии. Французский флот поэтому обеспечил занятие острова; но министерство и общество так мало сознавали это, что один французский морской офицер говорит нам: «Может показаться невероятным, что после славного дела при Маоне морской министр, вместо того чтобы поддаться порыву просвещенного патриотизма и воспользоваться импульсом, который эта победа дала Франции для восстановления флота, нашел более целесообразным продать корабли и такелаж, которые еще оставались в наших портах. Мы скоро увидим печальные последствия этого трусливого поведения наших государственных деятелей»[94]. Слава и победа тут не очень заметны, но вполне вероятно, что если бы французский адмирал меньше думал о Маоне и воспользовался бы большим преимуществом, данным ему судьбой для захвата или потопления четырех или пяти неприятельских кораблей, то французский народ раньше бы проникся к флоту тем энтузиазмом, который он проявил слишком поздно – в 1760 г. В течение остальной части этой войны французские флоты, за исключением действовавших в Ост-Индии, появляются только как преследуемые. Образ действий, навязанный французскому флоту, соответствовал, однако, общей политике французского правительства, и Джон Клерк был, вероятно, прав, говоря, что в этом сражении при Менорке проявилась тактика, слишком определенная для того, чтобы можно было считать ее случайной, – тактика оборонительная как по самой сущности своей, так и по целям[95]. Заняв подветренное положение, французский адмирал не только прикрыл Маон, но избрал хорошую оборонительную позицию, возлагая на своего противника необходимость атаки и связанного с ней риска. Клерк приводит, очевидно, достаточные доказательства того, что французские головные корабли, причинив большой урон нападавшим на них судам, хитроумно вышли из боя, чтобы этим заставить последних снова атаковать их с теми же результатами. Та же самая тактика неоднократно применялась в течение американской войны двадцать лет спустя, примерно, с одинаковым успехом; и это настолько очевидно, что, хотя формальное признание этой политики отсутствует, мы все-таки можем заключить, что осторожность, экономия, оборонительная война оставались постоянной целью французских властей, основывавшихся, без сомнения, на доводах, высказанных адмиралом их флота Гривелем (Grivel):
«Если происходит борьба между двумя морскими державами, то та, которая имеет меньшее число кораблей, должна всегда избегать столкновений с сомнительным исходом; ее флот не должен подвергать себя никакому риску кроме того, который прямо необходим для исполнения его назначения; он должен избегать сражения маневрированием, а в худшем случае, если будет вынужден сражаться, обеспечить себе благоприятные условия. Положение, которое надлежит занять, зависит, в основном, от силы противника. Мы не устанем повторять, что в зависимости от того, с превосходящей ее или с уступающей ей силой имеет дело Франция, она должна соответственно следовать двум различным стратегиям, радикально противоположным и по средствам и по целям: стратегии большой войны или стратегии крейсерской войны».
Такое формальное заявление высокопоставленного офицера должно быть принято с уважением, тем более что оно выражает твердую политику, проводившуюся великой и воинственной нацией; тем не менее позволительно спросить, может ли быть таким образом достигнута морская сила, достойная этого названия. Логически из занятой им позиции вытекает, что сражении между равными силами следует избегать потому, что значение потерь относительно больше для французов, чем для англичан. «Действительно, – говорит Раматюэль, поддерживая французскую политику, – что значит для Англии потеря нескольких кораблей?» Но следующим неизбежным шагом в этой аргументации является вывод, что лучше вовсе не встречать неприятеля. Как говорит другой знаменитый французский моряк[96], уже цитированный выше, французы считали несчастьем встречу своих кораблей с неприятелем; когда же такая встреча происходила, они были обязаны избегать сражения, если возможно было сделать это с честью. Они имели конечные цели большей важности, чем сражение с флотом неприятеля. По такому пути нельзя настойчиво следовать в течение многих лет без того, чтобы это не отразилось на духе и характере офицеров; и именно этот путь привел к тому, что храбрейший из офицеров, когда-либо командовавших флотами, граф де Грасс упустил в 1782 г. случай разбить английскую эскадру под командой Роднея (Rodney): 9 апреля упомянутого года, когда де Грасс был преследуем англичанами между Наветренными островами, случилось так, что шестнадцать английских кораблей оказались у него под ветром, тогда как главные силы флота заштилели у Доминика. Хотя и будучи значительно сильнее этих отделившихся кораблей, де Грасс в течение тех часов, пока продолжалось это положение вещей, ограничивался только обстрелом их орудиями своего авангарда с дальней дистанции, и его действия были оправданы разбиравшим их военным судом, в составе которого было много несомненно выдающихся высших офицеров, «как акт благоразумия со стороны адмирала, предписанный ему конечными задачами его крейсерства». Знаменательно, что три дня спустя он был разбит флотом, атаковать который упустил случай при выгодных для себя условиях, и вместе с ним погибли и все конечные цели его крейсерства.
Но возвратимся теперь к Менорке. После сражения 20 мая Бинг созвал военный совет, который решил, что ничего больше нельзя сделать и что английский флот должен идти к Гибралтару для защиты его от атаки. У Гибралтара Бинг был сменен адмиралом Гауке и послан на родину, где был отдан под суд. Военный суд хотя и совершенно оправдал Бинга от обвинения в трусости или измене, признал его виновным в том, что он не сделал всего, что было в его силах, для поражения французского флота или для освобождения гарнизона в Маоне; и так как военный устав предусматривал за такое преступление одну только смертную казнь, то суд счел себя обязанным приговорить его к смерти. Король отказал в помиловании, и Бинг был расстрелян.
Экспедиция против Менорки вышла из Тулона, когда существовал еще номинальный мир. 17 мая, за три дня до сражения Бинга, Англия объявила войну; Франция ответила на нее 20 июня. 28-го Порт-Маон сдался, и Менорка перешла в руки Франции.
Характер распри между двумя нациями и той арены, на которой она разыгралась, достаточно ясно предопределял театр военных действий, и мы могли бы законно ожидать начала морской войны, ознаменованной крупными морскими сражениями и сопровождавшейся большими изменениями в колониальных и иностранных владениях обеих держав. Но из них одна Англия поняла истину; Франция опять отвернулась от моря, по причинам, которые будут вкратце изложены. Ее флоты едва появлялись в море; и теряя контроль над ним, она отдавала противнику одну за другой свои колонии, а с ними и все надежды в Индии. Позднее, в ходе этой борьбы, она привлекла на свою сторону Испанию, но как будто только для того, чтобы увлечь эту страну в пропасть, вслед за собой. С другой стороны, Англия, обороняемая и питаемая морем, повсюду с триумфом бороздила его. Обеспечив свою безопасность и процветание, она поддерживала своими деньгами врагов Франции. К концу Семилетней войны королевство Великобритания сделалось Британской империей.
Нельзя с уверенностью утверждать, что Франция смогла бы успешно состязаться с Англией на море без союзника. В 1756 г. французский флот имел шестьдесят три линейных корабля, из которых сорок пять были в хорошем состоянии; но и для них недоставало артиллерии и другого оборудования. У Испании было сорок шесть военных кораблей; но на основании предшествовавших и последующих деяний испанского флота позволительно сомневаться, чтобы «ценность» его соответствовала такой численности. Англия в это время имела сто тридцать военных кораблей; четыре года спустя сто двадцать из них фактически находились в море. Конечно, когда нация допускает, что превосходство сил неприятеля над ее силами – на суше или на море – делается так велико, как это случилось теперь с Францией, то она не может надеяться на успех. Однако, несмотря на это, вначале она добилась ряда преимуществ. За завоеванием Менорки последовало в ноябре того же года приобретение Корсики. Генуэзская республика сдала Франции все укрепленные гавани острова. Владея Тулоном, Корсикою и Порт-Маоном, она имела теперь сильные позиции на Средиземном море. В Канаде операции французов под начальством Монткальма (Montcalm) в 1756 г. были успешны, несмотря на численное превосходство англичан. В то же время удачные атаки одного туземного князя в Индии отняли от Англии Калькутту и тем дали лишний шанс французам.