«Оборонительный союз в действительности есть наступательный – по положению португальских владений и по характеру английского могущества. Английские эскадры не могут во всякое время года находиться в море или крейсировать у важнейших берегов Франции и Испании для борьбы с судоходством этих стран, не опираясь на порты и помощь Португалии. И эти островитяне не могли бы оскорблять всю приморскую Европу, если бы все богатства Португалии не проходили через их руки, давая им средства вести войну и превращая этот союз в чисто наступательный».
Из этих двух аргументов логика положения и сила взяли верх. Португалия нашла Англию более близкой и опасной, чем Испанию, и в течение ряда поколений при всех испытаниях оставалась верной союзу с ней. Эта связь была также полезна для Англии, как любое из ее колониальных владений, в зависимости, разумеется, от театра, на котором разыгрывались важнейшие операции в тот или иной период.
Предварительные условия мира были подписаны в Фонтенебло 3 ноября 1762 г., а окончательный договор – 10 февраля следующего года в Париже, почему он и называется Парижским.
По условиям этого договора Франция отказалась от всех притязаний на Канаду, Новую Шотландию и все острова залива Св. Лаврентия; вместе с Канадой она уступила долину Огайо и всю свою территорию на восточном берегу Миссисипи, за исключением города Новый Орлеан. В то же время Испания, в обмен на Гавану, которую Англия возвратила ей, уступила Флориду, причем под этим понятием подразумевались все ее континентальные владения к востоку от Миссисипи. Таким образом, Англия приобрела целую колониальную империю, включавшую Канаду от Гудзонова залива, и всю территорию современных Соединенных Штатов, расположенную к востоку от Миссисипи. Возможности развития этой обширной области в то время предвиделись только отчасти, и тогда еще не было никаких признаков возмущения тринадцати колоний.
В Вест-Индии Англия возвратила Франции имеющие важное значение острова Мартинику и Гваделупу. Четыре так называемых нейтральных острова из группы Малых Антильских островов были разделены между двумя державами: остров С.-Лючиа перешел к Франции, а острова С.-Винцент, Тобаго и Доминика – к Англии, которая удержала также и Гренаду.
Менорка была возвращена Англии; а так как возвращение этого острова Испании было одним из условий союза ее с Францией, то последняя, не будучи в состоянии выполнить теперь это условие, уступила Испании Луизиану, к западу от Миссисипи. В Индии Франция вернула себе владения, которые она имела до того, как Дюплэ начал строить свои планы экспансии; но она потеряла право воздвигать укрепления или содержать войска в Бенгалии и, таким образом, оставила базу в Чандернагоре беззащитной. Одним словом, Франция снова получила возможность вести торговлю, но практически отказалась от своих претензий на политическое влияние. Английская компания сохранила все свои завоевания, хотя это не было официально оговорено.
Право рыбной ловли у берегов Ньюфаундленда и на тех участках залива Св. Лаврентия, которым пользовалась прежде Франция, было по этому договору оставлено за нею; но в нем было отказано Испании, которая требовала его для своих рыболовов. Эта уступка, сделанная Франции, была в числе тех, на которые более всего нападала английская оппозиция.
Бо́льшая часть нации и любимец ее Питт категорически возражали против условий трактата. «Франция, – говорит Питт, – грозна для нас главным образом как морская и торговая держава. То, что мы выигрываем в этом отношении, ценно для нас более всего потому, что наносит вред Франции. А вы оставляете Франции возможность возродить свой флот». Действительно, с точки зрения морской силы и национального соперничества, отвечавшего духу того времени, эти слова, хотя и не либеральные, были совершенно справедливы. Возвращение Франции ее колоний в Вест-Индии и ее баз в Индии, вместе с ценным правом рыбной ловли в ее прежних американских владениях, открывали перед ней широкие возможности, являлись стимулом к восстановлению ее судоходства, торговли и военного флота и, таким образом, способствовали отвлечению ее с пути континентальных притязаний, который был так пагубен для ее интересов и так благоприятен для беспримерного роста могущества Англии на океане. Оппозиция и некоторые члены министерства также думали, что такая командующая и важная позиция, как Гавана, была слишком скупо оплачена уступкой тогда еще пустынной и непроизводительной страны – Флориды. На уступке Порто-Рико настаивали, Флориду приняли. Были еще и другие второстепенные разногласия, но входить в их рассмотрение нам нет надобности. Едва ли можно отрицать, что при том военном контроле над морем, которым располагала Англия, захватившая теперь так много важных позиций, при подавляющем превосходстве своего флота и, наконец, при процветании ее торговли и прекрасном внутреннем положении было бы возможно и даже благоразумнее поставить противникам более суровые условия. Министерство объясняло свою поспешность и уступчивость огромным ростом долга, достигшего тогда 122 000 000 фунтов стерлингов, – суммы, которая со всех точек зрения значила тогда гораздо больше, чем теперь; но так как этот вексель на будущее вполне оправдывался успехом войны, то раздавались категорические требования извлечь из военного положения того времени решительно все выгоды, какие только было возможно. Это-то именно и не было сделано министерством. Что касается долга, то, как тонко подметил один французский автор, «в этой войне и в течение ряда последующих лет Англия имела в виду не менее, как завоевание Америки и прогрессивное развитие своей Ост-Индской компании. В этих двух странах ее торговля и мануфактуры приобретали более чем достаточные рынки сбыта, что вознаграждало ее за многочисленные жертвы, которые она несла. Видя морской упадок Европы, – уничтожение ее торговли, малый успех ее мануфактур, – разве могла английская нация чувствовать страх перед будущим, которое открывало такие широкие перспективы?» К несчастью, нация не имела представительства в правительстве, а ее избранный оратор, возможно единственный человек, способный подняться до уровня великих возможностей того времени, был в немилости при дворе.
Несмотря на это, приобретения Англии были очень велики не только в территориальном отношении и даже не только в преобладании на море, но и в престиже и в положении, приобретенном ею в глазах других наций, отчетливо увидевших теперь ее огромные ресурсы и могучую силу.
Исход континентальной войны представлял характерный и внушительный контраст с этими победами, одержанными через посредство моря. Франция уже отказалась, наряду с Англией, от всякого участия в этой борьбе, а мир между другими участниками ее был подписан через пять дней после Парижского мира. Условия его сводились к восстановлению Status quo ante bellum. По оценке короля Пруссии, в этой войне пали в бою или от болезней сто восемьдесят тысяч его солдат, население же его королевства составляло пять миллионов человек. Потери России, Австрии и Франции, вместе взятых, составляли четыреста шестьдесят тысяч человек. Результат же был таков, что положение осталось прежним[109]. Приписывать это только различию между возможностями сухопутной и морской войн было бы, конечно, абсурдом. Гений Фридриха, поддерживаемый деньгами Англии, оказался достойным соперником коалиции, хотя и имевшей огромное численное превосходство, но плохо направлявшей свои усилия, не всегда к тому же усердные.
Нам представляется правильным сделать то заключение, что государства, имеющие хорошее морское побережье или хотя бы удобный доступ к океану одним или двумя путями, будут считать для себя более выгодным строить свое благополучие и расширять свои границы при помощи морской силы и торговли, чем пытаться расстраивать и изменять существующую политическую организацию в странах, где более или менее продолжительное господство той или иной державы установило признанные права и создало национальные традиции приверженности к ней или же политические связи. Со времени Парижского трактата 1763 г. пустовавшие до тех пор части земного шара быстро заселились, доказательством чего может быть наш собственный континент, Австралия и даже Южная Америка. Номинальное и более или менее определенное политическое господство теперь, вообще говоря, существует и в наиболее заброшенных странах, хотя из этого общего положения существуют некоторые исключения; но во многих местностях это политическое господство носит почти чисто номинальный характер, а в других оно настолько слабо, что не может обойтись без помощи или покровительства извне. Всем знакомый и известный пример Турецкой империи, держащейся только силами, давящими на нее с противоположных сторон, и взаимной завистью держав, не имеющих к ней никаких симпатий, представляет образец такой слабой политической власти; и хотя вопрос этот чисто европейский, но все знают достаточно, чтобы видеть, что интересы и контроль морских держав являются одними из главных, если не самыми главными из всех элементов, которые определяют теперь положение Турции, и что эти элементы, если только ими воспользуются разумно, определят направление неизбежных в будущем перемен. На западных континентах политическое положение центрально-американских и тропических южно-американских государств настолько неустойчиво, что причиняет постоянное беспокойство в связи с заботами о сохранении внутреннего порядка и серьезно мешает торговле и мирному развитию их ресурсов. До тех пор, пока, употребляя распространенное выражение, эти страны вредят только самим себе, это может продолжаться; но уже давно граждане стран с более устойчивыми правительствами ищут возможности эксплуатировать ресурсы этих государств и несут убытки, являющиеся следствием их беспокойного состояния. Северная Америка и Австралия все еще широко раскрывают ворота для переселения и предприимчивости, но они заполняются быстро. И поскольку соответствующие возможности их уменьшаются, должна начаться кампания за создание в указанных неорганизованных государствах более устойчивого правительства, способного защитить жизнь граждан и обеспечить разумную стабильность учреждений, что дало бы коммерсантам и другим лицам возможность рассчитывать на будущее.