Для того чтобы определить правильность принципа, который будто бы иллюстрируется упомянутыми двумя случаями (взятие о-ва Св. Христофора будет обсуждаться позднее), необходимо исследовать, что было в каждом из них ближайшим предметом борьбы, а что определяющим фактором успеха. При Йорктауне добивались взятия в плен армии Корнуэлля; целью было уничтожение организованной военной силы неприятеля на берегу. При Гренаде целью было овладение клочком территории небольшого военного значения, ибо должно заметить, что все эти Малые Антильские острова, когда их приходилось удерживать силой, требовали отдельных больших отрядов, взаимная поддержка которых зависела всецело от флота. Эти большие отряды могли быть уничтожены каждый в отдельности, если их не оберегал флот; а для обеспечения превосходства на море необходимо разгромить флот неприятеля. Гренада, находясь близко и под ветром от Барбадоса и С.-Лючии, которые прочно удерживались англичанами, была особенно слабым пунктом в руках французов; разумная военная политика по отношению ко всем этим островам требовала одной или двух сильно укрепленных и снабженных гарнизоном морских баз и опоры остальных на флот. Кроме этого требовалось еще только обеспечение против атак со стороны отдельных крейсеров и каперов.
Таковы были оспаривавшиеся объекты. Что же было решающим фактором в этой борьбе? Конечно, флот, организованная плавучая военная сила. Судьба Корнуэлля зависела, безусловно, от моря. Бесполезно рассуждать, каков был бы результат, если бы 5 сентября 1781 г. шансы на победу были на стороне англичан, а не де Грасса, т. е. если бы французы, вместо того чтобы иметь пятью кораблями больше, имели бы пятью кораблями меньше, чем англичане. На деле де Грасс, когда началось это сражение, имел превосходство над англичанами, равное результату с трудом выигранного сражения. Вопрос тогда состоял в том, должен ли он был рисковать почти верной и решительной победой над организованной силой неприятеля на берегу ради гораздо более сомнительной победы над организованной силой на море? Это был вопрос не об Йорктауне, а о Корнуэлле и его армии; многое зависит от того, как представить дело.
Установив это, можно дать один только ответ. Пусть, однако, читатель отчетливо уяснит себе, что обе альтернативы, представлявшиеся де Грассу, имели своим объектом организованные силы.
Иное дело с д’Эстеном при Гренаде. Его численное превосходство над англичанами было почти так же велико, как и у де Грасса; представлявшиеся ему на выбор объекты были: один – организованная сила на море, а другой – маленький остров, плодородный, но не имевший значения в военном отношении. Говорили, что Гренада представляла собой сильную оборонительную позицию; но это не придает позиции важности, если она не имеет стратегической ценности. Для того чтобы спасти остров, он отказался воспользоваться огромным преимуществом, которое судьба дала ему над флотом неприятеля. А между тем от исхода борьбы между двумя флотами зависело будущее островов. Для прочного обладания Вест-Индскими островами требовался, во-первых, сильный морской порт, который французы имели, и, во-вторых, контроль над морем. Для последнего было необходимо не увеличение числа отрядов на островах, а уничтожение флота неприятеля, который может быть правильно назван армией в поле. Острова были только богатыми городами; а нужно было не более одного или двух укрепленных городов или постов.
Не боясь впасть в ошибку, можно сказать, что принцип, который привел д’Эстена к его образу действий, по меньшей мере не был абсолютно справедлив, потому что он руководил им неправильно. В случае с Йорктауном принцип, как он охарактеризован Раматюелем, не есть оправдание поведения де Грасса, хотя довольно вероятно, что он был действительной причиной этого поведения. Что оправдывало де Грасса, так это то, что событие обусловливалось неоспоримым господством над морем, и он действительно имел его, хотя и недолго, благодаря своему численному превосходству. Если бы флот его был численно равен неприятельскому, то верность воинскому долгу момента должна была бы заставить его сражаться, чтобы воспрепятствовать попытке, которую английский адмирал, конечно, сделал бы. Уничтожение нескольких кораблей, о котором Раматюель отзывается так презрительно, дает именно такое превосходство, которое обеспечило счастливый результат при Йорктауне. Как общий принцип, это, конечно, лучшая цель, чем та, которую преследовали французы. Конечно, найдутся и исключения; но эти исключения, вероятно, будут там, где, как в Йорктауне, прямой удар по сухопутным силам наносится в другом месте, или, как в Порт-Маоне, где объектом являлась желательная и грозная база этих сил; хотя даже и в деле при Маоне сомнительно, чтобы выказанная флотом осторожность была уместна. Подвергнись Гауке или Боскауэн бедствиям Бинга, они не пошли бы для ремонта кораблей в Гибралтар, если бы только французский адмирал не нанес им за первым ударом следующего, увеличив повреждения их кораблей.
Гренада была, без сомнения, весьма дорога д’Эстену, потому что была его единственным успехом. После неудач при Делавэре, при Нью-Йорке и при Род-Айленде, после оскорбительного для него дела при С.-Лючии трудно понять доверие к нему, выраженное некоторыми французскими писателями. Одаренный блестящей и заразительной личной храбростью, он в высокой степени проявлял это качество, когда, будучи адмиралом, предводительствовал лично в нападениях на траншеи при занятии С.-Лючии и Гренады и, несколько месяцев спустя, при неуспешном нападении на Саванну (Savannah).
В отсутствие французского флота, зимой 1778–79 г., англичане, которые осуществляли теперь контроль над морем при посредстве нескольких их кораблей, не ушедших в Вест-Индию, решились перенести театр континентальной войны в Южные Штаты, где, по их предположениям, имелось большое число сторонников короля. Экспедиция была направлена против Георгии и имела такой успех, что Саванна попала в ее руки в последние дни 1778 г. Скоро весь штат был покорен. Операции распространились оттуда в Южную Каролину, но взять Чарлстон не удалось.
Вести об этих событиях были посланы д’Эстену в Вест-Индию вместе с представлениями об опасности, угрожавшей Каролинам, и с извещением о ропоте народа против французов, которые обвинялись в том, что они покинули своих союзников, не только не оказав им никакой поддержки, но, напротив, воспользовавшись сами участливой помощью бостонцев для ремонта своего поврежденного флота. В этих сетованиях на недостаточную помощь имелась доля истины, и это побудило д’Эстена пренебречь уже полученным им приказом тотчас же возвратиться в Европу с надежными кораблями. Вместо того чтобы поступить согласно приказу, он отплыл к американскому берегу с двадцатью двумя линейными кораблями, поставив себе двоякую цель – выручку Южных Штатов и нападение на Нью-Йорк совместно с армией Вашингтона.
Прибыв к берегу Георгии 1 сентября, д’Эстен застиг англичан совершенно врасплох; но роковой недостаток быстроты, который и ранее отмечал действия этого весьма смелого человека, опять помешал ему воспользоваться своей удачей. Замешкавшись сначала перед Саванной, он пропустил много драгоценных дней, за которыми опять последовала перемена условий, – и приближение сезона плохой погоды побудило его перейти от слишком медленных действий к преждевременному нападению. В последнем он выказал свою обычную храбрость, сражаясь во главе колонны, как сделал это и американский генерал; но результатом было кровавое поражение. Осада была снята, и д’Эстен тотчас же отплыл во Францию, не только отказавшись от своего проекта нападения на Нью-Йорк, но и покинув Южные Штаты на произвол неприятеля. Возможное значение помощи морских сил Франции, раздразнившей, таким образом, надежды американцев только для того, чтобы быть отозванной, – было продемонстрировано действиями англичан, которые в спешке покинули Ньюпорт, когда узнали о присутствии поблизости от него французского флота. Отозвание их оттуда было решено уже ранее, но появление д’Эстена обратило уход их в бегство.
После ухода д’Эстена, а с ним и всего французского флота из Америки, – ибо корабли, не ушедшие назад во Францию, возвратились в Вест-Индию, – англичане возобновили нападения на Южные Штаты, которые на короткое время были прекращены.
Флот и армия вышли из Нью-Йорка в Георгию в последние недели 1779 г. и, собравшись в Тайби (Tybee), двинулись в Чарлстон через Эдисто (Edisto). Бессилие американцев на море не позволило им помешать этим передвижениям, за исключением одиночных попыток крейсеров, которые перехватили несколько отсталых транспортов, дав еще один урок малозначительности крейсерской войны как таковой.
Осада Чарлстона началась в конце марта, причем английские корабли скоро прошли через бар и мимо форта Моультри (Moultrie) без значительных повреждений и стали на якорь в расстоянии пушечного выстрела от него. Форт Моультри через весьма короткое время и без затруднений был взят с суши, и сам город сдался 12 мая, после сорокадневной осады. Весь штат был после того быстро занят войсками и приведен к подчинению.
К остаткам флота, плававшего под командой д’Эстена, присоединилось подкрепление из Франции, под начальством графа де Гишена (de Guichen), который принял главное командование в Вест-Индских морях 22 марта 1780 г. На следующий день он отплыл к С.-Лючии, надеясь застичь ее неподготовленной; но суровый, закаленный в боях старый адмирал традиционного английского типа, сэр Гайд Паркер (Hyde Parker), так расположил там на якорях свои шестнадцать кораблей, что Гишен не решился атаковать их со своими двадцатью двумя. Случай, если он и был, не повторился. Де Гишен, возвратившись на Мартинику, стал там на якорь 27-го, и в тот же самый день с Паркером соединился новый английский главнокомандующий Родней.
Этот впоследствии прославившийся, но тогда еще только известный адмирал имел шестьдесят два года от роду в то время, как принял на себя командование, принесшее ему бессмертную славу. При замечательном мужестве и знании своего дела он имел сумасбродные, если не порочные привычки, и денежные затруднения держали его в изгнании во Франции в то время, когда началась война. Хвастовство его тем, что он мог бы справиться с французским флотом, если бы обстоятельства позволили ему возвратиться в Англию, заставило одного слышавшего это французского дворянина принять на себя его долги, из побуждений, обусловленных в одинаковой степени чувствами рыцарства и оскорбленного национального самолюбия. По возвращении на родину он получил командование флотом и двадцать линейных кораблей и отплыл с ним в январе 1780 г. на выручку осажденного Гибралтара. Близ Кадикса, благодаря своей обычной удаче, вошедшей в поговорку, он встретился с испанским флотом из одиннадцати линейных кораблей, которые неразумно держались прежнего курса до тех пор, пока бежать было уже слишком поздно