Влияние морской силы на историю — страница 89 из 111

Французский коммодор был серьезно, и кажется справедливо, рассержен бездеятельностью некоторых своих капитанов. На второго в порядке командования он жаловался своему министру: «Будучи впереди, я не мог хорошо видеть то, что происходило в арьергарде. Я приказал г-ну де Тромелэну (de Tromelin) дать сигнал кораблям, которые могли быть возле него; он только повторял мои собственные, не обеспечив их исполнения». Эта жалоба была вполне справедлива. 6 февраля, за десять дней до боя писал своему помощнику следующее:

«Если мы будем так счастливы, что окажемся на ветре, то, поскольку в английской эскадре всего восемь или, самое большое, девять кораблей, я намереваюсь обойти его арьергард. Предполагая, что ваш отряд будет в арьергарде, вы увидите, сколько кораблей окажутся за линией неприятеля, и дадите им сигнал обойти ее[170] (т. е. напасть с подветренной стороны)… Во всяком случае, я прошу вас указать вашему отряду маневры, которые, по вашему мнению, всего лучше обеспечат успех сражения. Занятие Тринкомале и Негапатама, а может быть и всего Цейлона должно заставить нас желать генерального сражения».

Последние две фразы выясняют взгляд Сюффрена на положение в Индийских морях, которое требовало сперва разгрома вражеского флота, а затем и захвата известных стратегически ценных портов. Что это определение положения было справедливо, столь же верно, как и то, что оно перевернуло обычные французские понятия, согласно которым порт считался первым объектом действий, а флот неприятеля – вторым. Генеральное сражение было первым желанием Сюффрена, и поэтому правильно сказать, что уклонение от такого боя должно бы было быть первой целью Юза. Старания последнего занять наветренное положение были поэтому целесообразны; и так как в феврале месяце морской бриз в Мадрасе начинает дуть с востока и юга около одиннадцати часов утра, то Юз, вероятно, поступил хорошо, держась этого направления, хотя результат обманул его ожидания. Де Гишен в одном из его сражений с Роднеем выбрал такой курс, чтобы быть на ветре, когда подует полуденный бриз, и это желание осуществилось. О том, как воспользовался бы Юз преимуществом наветренного положения, можно судить только по его собственным словам, что он искал его для сражения на более близкой дистанции. В этом еще нет гарантии искусного пользования тактическим преимуществом.

Сюффрен также излагает в обращении к Тромелэну (Tromelin) свой взгляд на обязанности второго в порядке командования – взгляд, который в основном совпадает со взглядом на тот же предмет Нельсона, выраженный в его знаменитом приказе перед Трафальгаром. В этом первом своем сражении Сюффрен вел главную атаку сам, предоставив управление тем, что может быть названо резервом, – по крайней мере, во второй половине сражения, – своему помощнику, который, к несчастью для него, был не Коллингвудом и совершенно не сумел оказать ему поддержку. Вероятно, что занятие Сюффреном головного положения не было следствием каких-либо теоретических взглядов его, а было вызвано тем фактом, что корабль его являлся лучшим ходоком во флоте и что поздний час и легкость ветра делали необходимым вызвать неприятеля на бой возможно скорее. Но этот шаг был ошибкой со стороны Сюффрена. Нахождение командующего на головном корабле сопряжено – не необходимо, но весьма естественно – с идеей подачи примера; и удержание им своего корабля на порядочной дистанции от неприятеля ради превосходных тактических оснований заставило капитанов, державшихся у него в кильватере, также не приближаться к неприятелю, несмотря на сигналы, что было естественно, почти простительно. Противоречие между приказаниями и примером, – которое проявилось столь ярко при Виксбурге в нашей гражданской войне, вызвав недоразумения и вражду между двумя храбрыми офицерами, – не должно допускаться. Дело начальника предупредить такие недоразумения путем самого тщательного предварительного разъяснения как буквы, так и духа своих планов. Это особенно важно по отношению к сражениям на море, где дым, слабый ветер и перебитый такелаж могут сделать весьма затруднительным чтение сигналов, являющихся почти единственным средством связи. Такова была практика Нельсона; не чужд был пониманию этого и Сюффрен. «Точное согласование диспозиций с теми, кто должны исполнять их, – необходимо», писал он д’Эстену за три года до этого. Но если следовавшие за ним и сражавшиеся корабли еще можно извинить, то действия арьергардных кораблей и особенно второго, в порядке командования, офицера, хорошо знавшего планы Сюффрена, являются непростительными. Он должен был принудить арьергардные корабли занять подветренное положение, сам став в голове, если это было необходимо. Ветер был достаточно силен для этого, ибо два капитана действительно вступили в бой под ветром – один из них без всяких приказаний, побуждаемый лишь собственной доброй волей и мужеством и следуя лозунгу Нельсона: «капитан, который ставит свой корабль борт о борт с неприятельским, не может быть очень неправ». Он получил особенное одобрение Сюффрена, что само по себе было почетной наградой. Было ли неудовлетворительное поведение столь многих его товарищей следствием их неполноценности, или оно было вызвана раздорами и вероломством в их среде, – это неважно для военного писателя, но должно интересовать французских офицеров, ревниво относящихся к чести своего оружия. Жалобы Сюффрена после нескольких неудач сделались очень бурными.

«Мое сердце, – писал он, – разрывается от всеобщей измены. Я только что потерял случай уничтожить английскую эскадру… Все – да, все – корабли могли бы подойти близко к неприятелю, так как мы были на ветре и впереди, и ни один не сделал этого. Некоторые из них вели себя храбро в других сражениях. Я могу только приписать этот страх желанию привести к концу крейсерство, злой воле и невежеству. Результат был ужасен. Я должен сказать вам, монсеньер, что офицеры, которые были на Иль-де-Франсе, не моряки и не военные люди. Не моряки, ибо они не были в море; а их коммерческий темперамент – независимый и недисциплинированный – безусловно противен воинскому духу».

Это письмо, написанное после его четвертого сражения с Юзом, должно быть принято с некоторыми поправками. Кажется, что сам Сюффрен, поторопившийся в этом последнем случае по своей горячности, был отчасти ответственен за беспорядочное состояние своего флота во время сражения, да и другие обстоятельства, и прежде всего характер некоторых из порицавшихся им офицеров, делают обвинение их в измене преувеличенным. С другой стороны, остается правильным факт, что после четырех генеральных сражений, при численном превосходстве французов, которыми командовал искусный и горячий Сюффрен, английская эскадра, говоря словами его собственной жалобы, «все еще существовала»; и не только существовала, но и не потеряла ни одного корабля. Единственное заключение, какое можно вывести из этого, высказано одним французским морским писателем: «Количество исчезло перед качеством»[171]. Несущественно, произошла ли неудача от неспособности или недоброжелательства.

Неспособность капитанов, проявлявшаяся на поле сражения, не влияла на общее ведение кампании, на котором сказывались качества одного только начальника. Бой 17 февраля продолжался два часа и закончился переменой ветра на юго-восточный в шесть часов пополудни. Англичане были, таким образом, поставлены в наветренное положение, и их авангардные корабли получили возможность принять участие в сражении. Но так как наступила ночь, то Сюффрен в половине седьмого лег со всей своей эскадрой в бейдевинд, на правом галсе, взяв курс на NО, тогда как Юз направился к югу под малыми парусами. Капитан французского флота Шевалье утверждает, что Сюффрен намеревался возобновить сражение на следующее утро. Но в таком случае он должен был принять меры, чтобы держаться ближе к неприятелю. Политика Юза – не вступать в бой без какого-либо преимущества на его стороне – была слишком ясна для того, чтобы можно было допустить предположение, что, лишившись возможности использовать в бою один из своих кораблей – Exeter, на котором сосредоточился огонь столь многих врагов, он остался спокойно ждать атаки. Это настолько ясно, что делает вероятным предположение о нежелании Сюффрена немедленно возобновить сражение из-за серьезных повреждений в его флоте и ненадежного поведения его офицеров. На следующее утро враждебные флоты уже потеряли друг друга из виду. Продолжавшийся северный ветер и тяжелое состояние двух кораблей заставили Юза идти в Тринкомале, где защищенная гавань позволила ему сделать необходимые исправления. Сюффрен, озабоченный своими транспортами, прошел к Пондишери, где стал на якорь вместе с ними. Его желанием было – следовать дальше для нападения на Негапатам; но командир сухопутных войск решил действовать против Куддалора. После переговоров и достижения соглашения с Гайдер-Али армия высадилась к югу от Порто-Ново и подошла к Куддалору, который сдался 4 апреля.

Между тем Сюффрен, горя желанием достигнуть своей главной цели, снова отплыл в море 23 марта. Он надеялся отрезать два линейных корабля, ожидавшиеся из Англии, но опоздал: оба эти корабля (74-пушечные) присоединились 30 марта к главным силам в Мадрасе, куда Юз, после двухнедельного ремонта в Тринкомале, вернулся уже 12 марта. Вскоре после присоединения к нему подкреплений он опять отплыл в Тринкомале с войсками и военными запасами для гарнизона. 8 апреля на северо-востоке показалась эскадра Сюффрена, державшаяся также к югу. Юз продержался на прежнем курсе в течение этого и двух следующих дней при легких северных ветрах. 11-го числа, в пятидесяти милях к северу от Тринкомале, он взял к берегу Цейлона и спустился по направлению к порту. Утром 12-го числа опять показалась на северо-востоке французская эскадра, шедшая под всеми парусами, чтобы догнать его. Это был день, когда Родней и де Грасс встретились в Вест-Индии; но роли здесь были обратные: здесь французы, а не англичане искали сражения.