Домик дяди и тети Дороти Гейл был хитро спланирован. Поднявшись по тропе, вы заходили в прихожую и осматривались. Вас проводили через кухню. В кухонных шкафчиках стояла посуда. В вазе — маргаритки. На стенах — картины. Следуйте за своей Дороти в подвал вместе с остальными членами группы, посмотрите, как торнадо из фильма кружится по темной, грязной стене, а когда все потопают наверх по другим, но точно таким же с виду ступеням и заходят в другую, но такую же подвальную дверь, перед ними открывается тот же дом, те же комнаты, но накренившиеся из-за торнадо. Пол в гостиной теперь под косым углом, а когда выходишь через (заднюю) переднюю дверь, из-под дома торчит пара гипсовых ног в чулках. Пара рубиновых башмачков. Дорога из желтого кирпича. Ты уже больше не в Северной Каролине.
Теперь весь дом лежал в руинах. Ни одна из картин не висела ровно. По стенам ползали саламандры, а в раковине на кухне рос ядовитый плющ. В подвале — грибы и старый матрас, который кто-то стащил вниз по лестнице. Хотелось верить, что Дороти Гейл переехала.
Было четыре часа утра, и они оба были слегка пьяны. Ее звали Баннатин Паудерфингер. Его она называла Бисквит.
Она сказала:
— Да брось, конечно же, это так. Рубиновые башмачки — это типа ее суперсила. Эта история — о том, как все это время она была супергероиней, только сама этого не знала. И она прибывает в Страну Оз из другого мира. Как Супермен, только наоборот. И у нее много помощников.
Она представила, как они рука об руку скачут по дороге. Борются со злом. Бросают на него дома, выливают ведра воды. Поют глупые песенки и не заботятся, слушают их или нет.
Он фыркнул. Она отлично знала, о чем он думает. Помощники нужны людям, которым лень написать объявление о поиске сексуального партнера.
— Волшебник Страны Оз. У него даже есть тайная личность. И он хочет, чтобы все было зеленое, все его вещи — как у Зеленого Фонаря.
Замечание по поводу зеленого было справедливым, но оно настолько не имело никакого отношения к ее мысли, что она едва сдерживалась. Волшебник Страны Оз был мошенником. Она сказала:
— Но он не великий и ужасный. Он только притворяется великим и ужасным. Злая Ведьма Запада куда более великая и ужасная. У нее есть летучие обезьяны. Она словно безумный ученый. У нее даже есть тайное уязвимое место. Вода для нее, как криптонит.
Она всегда думала, что актриса Маргарет Гамильтон — чертовски сексуальная. То, как она ехала на велосипеде, а ветер поднимал ее и уносил, будто невидимый любовник; этот забавный, насмешливый, пронзительный музыкальный фрагмент, появляющийся из ниоткуда. Этот нос.
Обернувшись, она увидела, что он снова нацепил свой дурацкий костюм задом наперед. Как часто такое случалось? У нее в нижнем белье обнаружился муравей. Она решила считать это эротичным, а потом подумала: а вдруг это клещ? Но нет, это был муравей.
— Маргарет Гамильтон, детка, — сказала она. — Я бы с ней переспала.
Он, конечно, смотрел, как она дергалась. В данный момент он был слишком пьян, чтобы что-либо сделать. Ее это устраивало. Сама она была слишком пьяна, чтобы чувствовать неловкость оттого, что у нее в трусах муравьи. Прямо как в той песне Эллы Фицджеральд. Finis, finis[14].
Этот болван, ее старый приятель, сказал:
— Я б на это посмотрел. Но она превращается в большую лужу, если ей в лицо что-нибудь выплеснуть. Это плохо. Когда идет дождь, она что, скажет: ой-ой, извините, сегодня я не могу бороться с преступностью? Кстати, тут интересный сексуальный подтекст. Очень лесбийский. Девушка встречает противницу, делает так, чтобы та намокла и растаяла. При этом она еще и верещит, словно у нее оргазм.
Как он мог так говорить, будучи пьяным? Она нашла на себе еще муравьев. Она что, лежала на муравейнике, пока они этим занимались? Бедные муравьи. Бедная Баннатин. Она встала, сняла платье и нижнее белье — хватит с нее дурацких прикидов — и тщательно вытрясла их. Задирайте свои маленькие ножки и убирайтесь, чертовы муравьи! Она сделала вид, что вбивает в него немного здравого смысла. А может, она хотела вытрясти немного здравого смысла из него. Кто знает? Она не знала.
Она сказала:
— Маргарет Гамильтон не стала бы бороться с преступностью, милый. Она бы захватила мир. Ей просто нужен гидрокостюм. Сексуальный гидрокостюм.
Она снова оделась. Может, вот что ей нужно. Гидрокостюм. Он бы защитил ее от таяния. Алкоголь совсем не помогал. Как его называли? Социальная смазка. И он помогал ей меньше волноваться. Как анестезия. Потом, когда он снова уедет из города, это поможет ей держаться. Как суперклей.
Под рукой не было ведра с водой. Она могла выплеснуть на него остаток пива, но тогда бы он только посмотрел на нее и сказал: зачем ты это сделала, Баннатин? Его бы это обидело. Увалень.
— Почему ты на меня так смотришь, Баннатин? — спросил он.
— Вот. Выпей еще, — сказала она, протягивая ему пивную банку. Да, она сидела на муравейнике. Это точно был муравейник. Крошечные муравьи-супергерои высыпали, чтобы защитить свой муравейник и прогнать огромный, злой, хотя и бесконечно желанный рок в виде задницы Баннатин. — От этого у тебя на груди вырастут волосы, а потом снова выпадут.
— Тебе понравился парад?
Каждый год одно и то же. Шарики, устремляющиеся вверх с такой скоростью, словно им не терпится вырваться из города, толпа людей с лицами, похожими на пудинг, на пикапах, а на тротуарах — девочки-подростки с плакатами. МЫ ТЕБЯ ЛЮБИМ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ БОЛЬШЕ ВСЕХ. Я ХОЧУ ОТ ТЕБЯ СУПЕРДЕТЕЙ. Девочки-подростки без лифчиков. Бедные маленькие шлюшки. Увалень всего этого никогда даже не замечал, а если замечал — тем хуже было для них. Она могла бы такого им порассказать.
— Ага, — сказал он. — Было здорово. Лучший парад всех времен.
Любой другой человек решил бы, что он говорит совершенно искренне. Никто не знал его так, как знала она. Он выглядел таким милым и обходительным, но даже когда пытался быть нежным, все равно оставлял синяки.
Она сказала:
— Мне понравилось, когда они стихи читали. «Парень большущий, подпрыгнув легко, / В небо взвился высоко-высоко».
— Ага. Так чья это была идея?
Она сказала:
— Парад спонсировала «Дейли Катастрофи». Миссис Дули из старшей школы заставила всех своих учеников написать стихи. Я сохранила один экземпляр. Подумала, ты захочешь его для коллекции.
— Самое лучшее в спасении мира — это стихи. Вот зачем я это делаю.
Он бросал камни в сову, которая почему-то сидела на ветке дерева. Наверное, больная. Обычно совы так не делают. Камень сбил немного листьев. Бум! Оторвал немного коры. Паф! Сова продолжала сидеть на месте.
Она сказала:
— Не будь козлом.
— Извини.
Она сказала:
— Выглядишь усталым.
— Ага.
— Все еще плохо спишь?
— Так себе.
— Красная Шапочка.
— Никоим образом. — Его голос звучал пренебрежительно. Вот еще, Баннатин, глупая коза. — Конечно, у нее есть костюм, но ее же съедают. У нее нет никаких сверхспособностей. Пирожки не в счет.
— Спящая Красавица? — Она подумала о девушке, которая сто лет проспала в старой заплесневелой башне. По ней ползали муравьи. Шныряли мыши. Губы какого-то парня. У этой девицы, наверное, был самый ужасный в мире запах изо рта. Даже удивительно, что ее кто-то поцеловал. И вообще — целовать людей, пока они спят? Баннатин этого не одобряла. — Или она не считается, потому что какому-то парню пришлось прийти и спасти ее?
У него отсутствующий взгляд. Как будто он думает о ком-то, о какой-то девушке, за которой он наблюдал, пока та спала. Она знала, что он спит со многими. С благодарными женщинами, спасенными от злодеев или неприятных парней на свиданиях вслепую. С моделями, и кинозвездами, и транспортными служащими, и, наверное, с акробатками. Она читала об этом в таблоидах. А может, он думал о возможности проспать сто лет? Даже когда они были детьми, он был слишком беспокойным и не мог проспать всю ночь. Всегда приходил к ее дому и бросал ей в окно камешки. Его лицо возле ее окна. Проснись, Баннатин. Проснись. Идем бороться с преступностью.
— Ее суперсила, — сказал он, — заключается в способности проспать что угодно. История происхождения: она трагически прокалывает палец иглой прялки. Что за приколы с этими сказками и детскими книжками, Баннатин? У Рапунцель, например, куча волос, которые она может превратить в волосатую лестницу. Не очень круто. Кто там еще? Девушка в сказке про Румпельштильцхена. Она прядет из соломы золото.
Баннатин скучала по этим разговорам, когда его не было. Больше никто в городе так не разговаривал. Мутанты были милые, но они больше увлекались музыкой. Они вообще мало разговаривали. Это совсем не так, как говорить с ним. У него на все находился ответ, остроты, какое-нибудь двусмысленное замечание, какая-нибудь эффектная, пошловатая фразочка, которая смешила ее и на которую она каждый раз не могла не купиться. Наверное, причиной всему были все эти остроумные разговорчики во время крупных сражений. Сама она бы наверняка запуталась. Болтала бы, когда надо было ПАФ! И ПАФ! — когда надо было болтать.
— Ты перепутал, — сказала она. — Это Румпельштильцхен прядет из соломы золото. Она просто использует бедного фрика, а потом нанимает кого-то, чтобы тот за ним шпионил и вызнал его имя.
— Клево.
Она сказала:
— Ничего не клево. Она жульничает.
— Ну и что? Она что, должна была отдать своего ребенка какому-то карлику, который умеет прясть золото?
— А почему бы и нет? Я хочу сказать, что она вряд ли оказалась лучшей родительницей на свете. Ее ребенок, когда вырос, ничем не прославился. Про этого ребенка нет никаких сказок.
— Твоя мама.
— Что? — не поняла она.
— Твоя мама! Ну же, Баннатин. Она была супергероиней.
— Моя мама? Ха-ха.
Он сказал:
— Я не шучу. Я думаю об этом уже несколько лет. Работа официантки? Это просто прикрытие.