Ничего не выходит. Лишь тоска знакомо сжимает сердце, когда я думаю, что он не один. И не могу в это поверить. Не хочу! Ни словам Авдотия, ни собственным сомнениям. Я бы нашла его, если бы была смелее. Если бы знала, что его чувства тождественны моим.
Но телефон молчит, а я болею. И не знаю, способна ли выздороветь. Какая уж тут история?
Я даже не замечаю Соню, которая всю неделю спит у меня. Просто принимаю ее рядом, греюсь о ее присутствие, не вслушиваясь в болтливый щебет сестры. Вот и сейчас, кажется, она меня о чем-то спросила…
– Ну, Рит! Отомри! Я не могу все время разговаривать сама с собой!
– Чт-то? – я убираю волосы, которые после мытья успели распушиться, со щеки за ухо и поворачиваю лицо.
Соня сидит на кровати, сложив ноги по-турецки, и накручивает на указательный палец темную прядку.
– Я спросила, как ты думаешь, из меня получится монашка? То есть, монахиня. Настоящая!
Я не сразу реагирую на вопрос, возвращаясь из своих мыслей в реальность.
– Какая еще монашка? Сонь, что за ерунда?
– Это не ерунда, Рит. Я просто не хочу, когда вырасту, страдать, как ты! Лучше сразу запрещу себе любить.
– Ты и не будешь, – как можно увереннее возражаю. – С чего ты взяла?
– Потому что я влюбчивая, я себя знаю. И парни мне нравятся те, которые меня не замечают – из старших классов, а он все такие воображалы.
– Нет, у тебя так не будет. Ты вырастешь и встретишь свою любовь. Обязательно! А пока учись. Ты географию сделала? У тебя контрольная в понедельник.
– Успею еще! Все равно ты поздно спать ложишься. Я лучше с тобой посижу!
Она грустно вздыхает и вдруг произносит:
– А все-таки Воробышек классный. Даже жаль, что такой дурак. Значит, он тебя не любил? Подумаешь, секрет рассказала. Да честных людей вообще не бывает!
Я не знаю, что на это ответить младшей сестре, и отворачиваюсь.
– Значит, не любил. И… дело вовсе не в секрете.
– А в чем? Рит, а разве можно целоваться без чувств?
Сестра очень внимательна и, конечно же, заметила следы от поцелуев на моей шее и потемневшие, после свидания с Данилом, губы. Но это не значит, что я могу с ней обсуждать свою личную жизнь.
– Соня, ты еще ребенок. Мне неудобно с тобой об этом говорить.
– Я не ребенок! – слышу упрямое в ответ. – И если ты не будешь со мной говорить, то я вырасту и наделаю кучу глупостей!.. Скажи, а ты его любила? Ну, Даню?
– Соня, пожалуйста…
– Ай! Можешь не отвечать. – Сестра откидывается спиной на подушку и мечтательно раскидывает руки, уставившись в потолок. – Я и так знаю.
Что? Она знает?
А я?
Интересно, если произнести вслух то, что чувствую, это тоже прозвучит в прошедшем времени?
Ох, зря я потакала желанием сестры и рассказывала только романтичные сказки. Теперь невозможно соврать ни себе, ни ей.
– Да.
– Я так и знала! – Ну вот, вновь на кровати подскочила.
– А сейчас бери учебник и учи географию. А у меня реферат – сложный!
Соня садится, свешивает ноги и поворачивается ко мне. Тяжело вздохнув, спрашивает уже тише, рисуя пальцем узоры на одеяле:
– Рит, сложный, и ты поэтому плачешь? Я вчера ночью слышала.
– Нет, не поэтому, – начинаю печатать на ноутбуке всякую чушь. – И тебе показалось.
– А почему тогда…
Наверное, мы бы и дальше говорили, но наш разговор с сестрой прерывает звонок на сотовый.
Звонит Ясмина, и я отвечаю на вызов:
– Алло? Яся?
В динамик тут же врывается взволнованный и возмущенный голос подруги.
– Я! Маргошка, ты не представляешь, что случилось! Я так зла, ты бы знала! Он меня послал! Впервые в жизни!
– Кто?
– Камалов! Двоюродный братец, чтоб ему! Я прижала его вопросами о Костерковой, и он сорвался! Нет, сначала Влад прикинулся, что ее не знает. Х-ха, так я и поверила! А потом сказал, чтобы я не лезла не в свое дело! И что Костеркова сама виновата! Я обозвала его бесчувственным трусом, и мы поссорились.
– Ничего себе! – изумляюсь я.
– Вот именно! Понимаешь, его что-то зацепило и сильно. Он никогда так со мной не разговаривал. А его подруга заявила, чтобы я уматывала, и что, мол, это у Стрельбицкого и Ильченко спор, кто первым переспит с Броней. А Влад ни при чем.
– Что-о?!
– Идиоты, ненавижу! Кажется, я знаю, из-за кого Костеркова попала в больницу, и мне эта история не нравится! Ты права, Броня вовсе не глупышка, чтобы поверить Авдотию. Он только себе способен петь дифирамбы. Но я знаю своего брата. Влад все девство водил меня за нос! Это он!
– Эй, Яся? Ты там плачешь, что ли?
– Я так зла, Маргоша! И теперь не успокоюсь, пока не узнаю правду! Я бы сама позвонила Костерковой, но боюсь, что сорвусь. Мы должны рассказать ей о споре.
– Я позвоню!
– Только осторожнее, ладно?
– Конечно.
Я стремительно встаю с кресла, ощущая, как в тело входит волнение. Броня на звонок не отвечает, и я набираю номер ее бабушки – он остался у меня с момента, когда девушка лежала в больнице, и мы с девчонками ее проведывали.
– Алло? Здравствуйте. Инесса Львовна?
– Да, я. А кто спрашивает?
Голос из динамика отвечает дрожащий и немного хриплый. Костеркова живет с бабушкой, и женщине далеко за семьдесят.
– Это Маргарита Воронова. Помните меня? Мы с вашей внучкой учимся вместе в университете, в одной группе.
– Конечно помню, Риточка. А что случилось?
– Н-ничего, не волнуйтесь! Я бы хотела поговорить с Броней, но она не отвечает. Наверное, занята?
– А Бронечка недавно ушла, и телефон забыла.
– Ушла? А вы не знаете куда?
– Сейчас, погоди, я где-то записала…. Очки надену и возьму бумажку…– Я услышала в телефоне, как женщина засуетилась. – Ага, вот! Кафе «Мура… мара»… Тьху! Никак запомнить не могу.
– Наверное, «Маракана»?
– Да, «Маракана». Такое название странное. Бронечка там по выходным работала. Сейчас ушла, сказала, точку поставит и вернется.
– В каком смысле «точку»?
– Да если бы я знала, девочка. Она у меня упрямая и молчаливая, ничего не выпытаешь. Вот полчаса назад собралась и убежала. А мне переживай. Ты ведь неспроста звонишь?
Что-то щелкает в моей голове, и я догадываюсь спросить:
– Инесса Львовна, а Броня вам, случайно, не называла имя какого-нибудь парня? С кем дружила или… встречалась?
– Так ведь Владислав. Он и сюда к нам приходил, а потом пропал. Уж не знаю, что у них там случилось, но Бронечка сказала, он уехал из города.
Пообещав найти ее внучку, я прощаюсь с пожилой женщиной, отключаю звонок и набираю телефон Ясмины.
– Ну что? – с нетерпением спрашивает подруга. – Дозвонилась?
– Яся, ты права – это Влад! Какой же он трус! И Авдотий – сволочь! Наверняка был в курсе игр своего дружка! Броня ушла в «Маракану», и я уверена, что не кофе пить. Наверняка, там Камалов с друзьями и она как-то узнала о споре. Звони Юльке и выходи! Я возьму такси и подберу тебя!
Я надеваю джинсы и кроссовки, натягиваю на футболку кофту, беру телефон и сбегаю из квартиры, предупредив родителей, что съезжу на часик к Дорожкиной. Да, уже вечер, но я возьму такси и ненадолго. Нам нужно решить срочные вопросы по реферату.
Знаю, врать плохо, особенно родителям. Но, кажется, меня уже ничего не исправит!
Данил
Вид знакомой многоэтажки заставляет сердце учащенно стучать, а губы пересохнуть.
Я чувствую себя последним идиотом. Нет, не потому что стою перед домом Вороновых с букетом цветов в руке, а потому что для этого мне понадобились целых пять дней, в которые я пережил весь спектр эмоций – от злости и ревности, до понимания очевидного. И ни один из этих дней не был для меня простым.
Слова отца Риты застали врасплох и ударили наотмашь, оказавшись правдой, которую сам я в упор не видел. Собственная гордость дала уехать, только что дальше? Куда идти? Я уже был один после встречи с Ромашкой и знаю, что не выйдет забыть. Я помню всё, что ей говорил.
Почему с одним человеком расстаться легко, а другой проникает под кожу? И мысли в тишине комнаты, как назло подсовывают картины Риты с другим. Не со мной и все счастливые.
К кому там ушла упрямая пастушка? К веселому и верному пастушку?
А что же охотник?..
А смелый и гордый охотник остался при своих трофеях. Или медалях – один черт!
Правильно. Так ему идиоту и надо. Как меня Воронов еще не прибил в своей прихожей за наглость.
Уже на следующий день эмоции схлынули, и собственная обида на Ромашку показалось ерундой, не стоящей внимания. Почему? Я ведь никому подобное не прощаю, разве что Ваньке бы простил. И стоило задать себе вопрос «Почему?», все встало на свои места. Так ясно, словно разложилось по полочкам.
А вдруг она откажет?
Все равно не уйду. Некуда. На этот раз я знаю, что сказать ее отцу.
– Идем, Галатея, если ты мне друг.
Лабрадориха чутко вскидывает уши и поднимается. Она знает, что запросто может остаться, я ее не неволю, но выбирается из машины и принюхивается к чужому двору, осторожно помахивая хвостом.
В поместье отчима она бегает без ошейника и выучила все тропки, но на новом месте может растеряться, поэтому я беру ее на поводок. Все эти дни она была со мной, и верно бежит у ноги, не оставляя сомнений, кто кому друг.
Я иду в дом, поднимаюсь на нужный этаж и звоню в дверной звонок. Телефон я выбросил, у меня не лучший характер, но сожалеть об этом или о том, что раньше не позвонил Ромашке, поздно.
– Ты? – дверь открывает отец Риты и не похоже, что он удивляется, увидев меня на пороге квартиры. Спрашивает с холодной ухмылкой: – Остыл, значит?
– Вроде того.
Я дергаю желваками, отвечая на прямой взгляд мужчины. Скорее всего я похож на идиота с большим букетом роз, но мне плевать, каким он меня видит. Мои мысли занимает его дочь и… черт! Кажется, я волнуюсь.
– Здравствуйте. Я пришел к Рите.
– Вижу. Красивый букет. А Риты нет.
Даже не знаю, почему я оказываюсь к этому не готов.