Еще один известный памятник архитектуры времен историзма — особняк Арсения Морозова на Воздвиженке. Чего в нем только не намешано: и арабские детали, и мануэлино (это португальский вариант архитектуры Возрождения), и готика, и классицизм… Морозов заказал проект архитектору Виктору Мазырину, вдохновившись невероятной красотой дворца Пена в португальском городе Синтра. Увидев его, наш миллионер решил построить нечто подобное в центре Москвы, после чего его мама Варвара Алексеевна резюмировала: «Всю жизнь знала, что ты дурак, а теперь об этом будет знать вся Москва». Еще на стадии строительства особняк стал объектом насмешек, сплетен, слухов и критических газетных публикаций. Общественное мнение восприняло экзотический проект как выражение крайней эксцентричности заказчика.
Многих в то время печалило, что искусство (и архитектура, в частности) потеряло душу. Оно стало настолько приспосабливаться к запросам человека, что испарилась «химия», волшебство. Образцы историзма казались вторичными и навевали тоску. На этом фоне возникла жажда чего-то нового. Тут и появился модерн: стиль, который перечеркнул все старое.
Модерн родился в Англии, а отцом его можно считать Уильяма Морриса, о котором мы говорили в главе о прерафаэлитах. Он был мыслителем, архитектором, художником, а кроме того — в своем роде пророком. Еще в середине XIX века мастер понял, что проблема человечества в урбанизации, в том, что город в конце концов поглотит своих жителей, высосет их энергию. Он был прав: мегаполис съедает нас, утомляет сверхскоростью, а мы зависим от него.
Моррис жил во времена невероятного промышленного прогресса: поехали поезда, полетели дирижабли, появились лифты в домах… Скорость нарастала, душевность терялась.
Он решил, что спасаться нужно в природе: уезжать из городов и жить в сельской местности, среди зелени, природы и вне суеты. Мастер возвел знаменитый «Красный дом», который был для него примером идеального пространства. Этот проект стал вехой в истории дизайна. Внутри дома все сообщает гостю покой: после неторопливой прогулки хочется зайти внутрь, сесть в кресло-качалку у камина, удобно поставить ноги, читать и мечтать. Этого архитектор и добивался: для него на первом месте стояла гармония человека и мира вокруг.
Моррис был одним из первых архитекторов нового времени, которые создавали проект от и до. Он спроектировал не только внешний вид, но и всю «начинку»: от кресел до дверных ручек. Каждая мелочь в доме сообщала гостю комфорт и спокойствие.
Основатель бельгийской ветки модерна Анри ван де Велде разделял мнение Морриса о том, что природа — нескончаемый источник вдохновения и гармони. Для своей семьи в 1895 году он создал особняк «Блуменверф», придумав в нем всё, включая мебель и обойные узоры. Дом ощущается как живой организм, и почти кажется, что он может зевнуть или «моргнуть» окнами. Вот что значит вдохновение природой: в ней ведь тоже много стихийности, в ней жизнь! Стебель произрастает так, как ему хочется, и помешать этому может только человек.
Так как новое искусство и архитектура вдохновлялись природой, в них практически не было прямых углов — только извилистые линии. Еще один пример тому — фотоателье «Эльвира» в Мюнхене, которое спроектировал Август Эндель. Оно напоминало живое существо. Благодаря оригинальной лепнине создавалось ощущение, что фасад строения дышит и способен двигаться — в искусстве модерна это очень важно. К сожалению, это здание было уничтожено в 1944 году бомбардировкой.
Яркий пример французского ар-нуво — работы архитектора Эктора Гимара, создателя знаменитых входных павильонов парижского метро. Строения по его проекту напоминали насекомых. Кажется, что у них были глаза, щупальца, а двери того и гляди могли начать двигаться… Архитектура модерна щедро украшалась витиеватыми узорами, заимствованными у природы.
В помещении в стиле модерн одно пространство будто перетекает в другое, здесь нет привычного четкого деления, когда одна комната начинается, а другая заканчивается. Архитекторы этой эпохи любили металл: он пластичен, из него можно делать любые причудливо извивающиеся детали.
Еще одна важная особенность модерна: «глаза» дома. В тот период окна стали большими, потому что технический прогресс достиг уровня, когда стеклом могли перекрываться внушительные пространства. За счет этого стало возможным создавать интересную фактуру фасада, делать его невесомым и в то же время — живым, с переливами света и всевозможными эффектами. Для окон в стиле модерн характерен декор с женскими масками, золотом, цветами и лепниной. Гуляя по Москве и Петербургу, не забывайте обращать внимание на окна старых домов — скорее всего, по их виду вы безошибочно узнаете здание эпохи модерн.
В Москве, на Никитском бульваре, есть особняк Рябушинского архитектора Федора Шехтеля. С каждого фасада здание производит разный эффект.
Какие особняки и дворцы были раньше — к примеру, в XVIII веке? Комнаты строились по анфиладному принципу: все проходные. Входишь в анфиладу с одной стороны здания и проходишь из комнаты в комнату, пока они не кончатся. Кто был в Петергофе, наверняка помнит, что такое анфилада. Идешь и думаешь: что делала императрица, если хотела уединиться? В любой комнате неуютно, всегда есть два входа-выхода.
Другое дело архитекторы модерна: они старались создать органичное пространство, сообщающее комфорт. Именно таким образом Шехтель сформировал внутреннее устройство особняка Рябушинского. В самом центре есть лестница, как часто и бывает в архитектуре модерна. Она будто живая. Иногда в особняке Рябушинского даже появляется ощущение, что ты находишься внутри домика улитки, которая того и гляди повернется. Все пространства «нанизаны» вокруг лестницы. У каждой комнаты только один вход. Это придает жилью уют, что является ключевым для архитектуры модерна.
Если в особняке Рябушинского подняться по лестнице до самого верха, можно почувствовать невероятную пластику модерна, ощутить, какое все плавное, изысканное… Мотив волны в эпоху модерна был необычайно популярным. Почему? Волна — это что-то неуправляемое, настоящее, на что человек не может подействовать. Мы не можем повлиять на цунами, мы не можем повернуть волны в другую сторону, потому что стихия живет своими законами. И такой элемент — непосредственный возврат к природе, где каждый может найти спасение от урбанистического мира.
Волна присутствует в модерне всюду: в оформлении фасадов, в живописи, и, конечно же, в танце. Хореографической звездой того времени была американка Лои Фуллер с ее знаменитым танцем-серпантином. Она неистово двигалась на протяжении всего спектакля в специальном костюме белого цвета, покрытом фосфорной краской, освещенная прожекторами. В этом шоу она показывала всю суть нового искусства, не подвластного разуму. Если сравнивать модерн с классицизмом, то классицизм — это стиль, в котором самое важное это ум, анализ. В модерне бесконечный анализ выключается, есть только природа, эмоциональность, стихийность.
Волна есть и в оформлении особняка Рябушинского. Внутри появляется ощущение, что вы на дне морском, как Садко. Посмотрев на потолок, вы увидите вьюнки, водоросли, улиток и других «детей природы» — все настолько реалистично сделано, что хочется ткнуть пальцем в панцирь какого-нибудь создания и с детской непосредственностью заявить: «Смотри, какое чудо!» На экскурсиях так многие реагируют.
Модерн обратил внимание на те проявления природы, которые до того оставались незамеченными. Какие раньше животные использовались в архитектуре? Весь Санкт-Петербург украшен львами. Это существо помпезное, мощное, царственное, величественное. Модерн же обращал внимание на букашек, улиток, бабочек…
Еще в особняке Рябушинского начинает казаться, что вы попали в параллельное пространство, которое вот уже столетие живет своей сказочной жизнью. Будете внутри — посмотрите на осьминога, который венчает лестницу, на жутких ящериц с извивающимися хвостами. Они словно настоящие, живые, как будто сейчас соскочат и побегут.
Там, как и в доме Морриса, все детали спроектированы одним архитектором — вплоть до дверной ручки. Все подчинено теме живой природы и моря. Даже звук паркета создает эффект шума надвигающейся волны. В маленьком особняке можно провести два часа и не заметить, как они пролетели.
В Париже входы в метро на многих станциях спроектированы архитектором Гимаром. Благодаря ему модерн иногда даже называют стилем метро. У нас, между прочим, тоже есть «оплот Гимара»: создатели проекта станции «Славянский бульвар» черпали вдохновение в павильонах работы Гимара конца XIX века. Есть подобные и в Чикаго.
Но один архитектор эпохи модерна не просто переосмысливал природу, но творил невероятные преображения любых природных форм. Речь об Антонио Гауди. Его искусство — вишенка на торте модерна.
Вспомним его «Дом Батльо», или «Дом костей» (иногда название транслитерируется как «Батло» или «Бальо»). Это жилой дом, построенный в Барселоне в 1877 году по заказу текстильного магната. Строение напоминает дракона. В Барселоне такой же культ Георгия Победоносца, как и у нас в Москве. Согласно легенде, когда-то на нынешней территории города жил змей и пожирал молодых прекрасных женщин. Когда пришла очередь дочери короля, явился смелый Георгий и проткнул чудовище копьем. «Дом костей» — это легенда, пересказанная в архитектуре. Башня является символом копья. Изгиб крыши — это изгиб спины раненого чудища. Дом полностью является стилизацией этого зверя, даже фактура его поверхности из переливающейся керамики напоминает чешуйки ящура. Она особенно хороша, когда вечером работает подсветка. Балконы — это будто черепа людей, которыми дракон уже пообедал. Центральное большое окно (помните, что модерн славится большими окнами?) олицетворяет пещеру зверя. Изгиб карниза похож на летучую мышь, которая на наших глазах вылетает из пещеры.
Внутри здание еще более невероятное! Входной билет очень дорогой, но, если будете в Барселоне, не поскупитесь и походите по этому удивительному дому с аудиогидом. Там прямо на глазах все словно оживает, как будто вокруг плавают рыбы, а стены двигаются. Там нет ни одного прямого угла!