– Звучит чудесно, моя милая, – ласково улыбается он.
– Надеюсь, у тебя хватает здравого смысла, чтобы не путаться с молодыми людьми, – добавляет бабушка.
– Конечно, бабуль, – улыбаюсь я, стиснув зубы.
Она делает маленький глоток кофе, прежде чем пригвоздить меня смертоносным взглядом.
– Каким бы невиновным ни оказался тот красивый мальчик, ни один мужчина не захочет воспитывать чужого выродка.
– Мама! – В ужасе восклицает моя мать. – Неужели это так необходимо?
Моя рука дрожит, когда я подношу чашку к губам. Мне непреодолимо хочется отвесить ей пощечину. Как он посмела?
– Ты смеешь одергивать меня в моем собственном доме? – интересуется она с ледяным выражением лица. Ее хитрые уколы – постоянное напоминание о том, что мы полностью в ее власти. Скверная черта для набожного человека.
Мама складывает руки на коленях.
– Нет, конечно. Прости, мама.
– Если бы ты лучше воспитывала своего ребенка, она не оказалась бы в той же ситуации, что и ты.
Мама не может скрыть обиду, проступившую на лице, и я вступаюсь за нее.
– Мама прекрасно меня воспитала, – смотрю я на бабушку. – Жестоко с твоей стороны говорить, что это не так. К тому же на дворе 21 век. Сейчас нет ничего необычного в том, чтобы одной растить ребенка. – Подавись ты.
– Это смертный грех! – Ее лицо искажается. – А детям не следует пререкаться со старшими.
– Я не ребенок. – Мама сжимает мою руку, но я не отступаю. – Я уважаю твои правила и условия, но не собираюсь молча сидеть здесь и слушать, как ты унижаешь мою мать, которая не заслужила подобного обращения.
Дедушка смотрит в окно, явно желая оказаться в любом другом месте. Напряженность повисает в воздухе, и я злюсь из-за того, что Хьюсону приходится расти в окружении подобных вещей. Это может плохо на нем отразиться. Вдруг раздается громкий вопль, тут же превратившийся в требовательный крик. Настало время дать ему бутылочку. Я осторожно встаю, подхожу к манежу и беру Хьюсона на руки. Прижав к груди, нежно целую в макушку, закрываю глаза и вдыхаю его чудесный детский запах, напомнивший, зачем я все это делаю. Я крепче прижимаю его к себе, эту крошечную часть Кэла – постоянное напоминание о мальчике, которого я любила.
Слезы катятся по моим щекам, когда я в последний раз целую Хьюсона в щечку и на цыпочках выхожу из его комнаты, чтобы не разбудить. Воскресные вечера – моя самая нелюбимая часть выходных. Мне всегда тяжело дается прощанье.
Мама везет меня до кампуса, не комментируя мое меланхоличное настроение. Я прислоняю голову к окну и закрываю глаза. Горе и боль борются во мне с чувством раскаяния. Каждый раз прощание с Хьюсоном оставляет новый шрам у меня на сердце. Мне не нравится, что он всю неделю остается без родителей. Конечно, с ним моя мама, и она – ангел. Она любит его и заботится так, как я сама, но все равно это не равноценная замена. Интересно, отдалится ли он от меня из-за того, что меня не было рядом в его ранние годы? Мне не по себе из-за того, что я лишаю Кэла даже этого. Но у меня нет выбора.
Именно это я и говорю Лив, вернувшись в общежитие, когда она спрашивает, подумала ли я про Кэла за выходные.
– Просто поговори с парнем. Тебе не обязательно рассказывать по Хьюсона прямо сейчас, – предлагает она, заметив мое угрюмое настроение. – Но поговори с ним. Проверь, изменился ли он. Оцени его мотивацию. Возможно, проведи немного времени с ним, а потом реши, рассказывать ему или нет.
– Ты считаешь меня чудовищем из-за того, что я не сказала ему, да?
– Я знаю, тебе пришлось сделать тяжелый выбор. Не представляю, каково это – оказаться в таком сложном положении.
– Я жалею, что не сказала ему сразу, как только узнала. Но я была в не лучшем состоянии, и родители убедили меня, что лучше молчать. А теперь я в полном смятении. – Я подбираю колени под себя, сидя на кровати. – Одна часть меня считает, что будет лучше, если я позволю ему жить собственной жизнью, наслаждаясь всеми ее прелестями, но другая часть уверена, что он теряет гораздо больше, не зная своего сына. А потом я вспоминаю мамины слова, и мне становится страшно.
– Суды обычно неохотно забирают ребенка у матери, – говорит она. – И у твоей семьи достаточно денег, чтобы бороться, если Кеннеди подадут в суд.
– Это не мои деньги. И я готова спорить, что моя бабушка не станет вмешиваться. Она не захочет, чтоб ее имя было запятнано. Как бы мне ни хотелось верить, что Кэл так не поступит, я не могу быть полностью уверена. Я никогда не смогу забыть о своем предательстве, и это может оказаться последним гвоздем, забитым в мой гроб. А если он решит, что я недостойна воспитывать его сына?
– Я правда сомневаюсь, что он бы так думал, но в любом случае решение рассказать ему подразумевает риск, – соглашается она.
Я падаю на кровать.
– У меня мозг плавится.
– Хотела бы я дать лучший совет.
– Не уверена, что кто-то может мне дать совет, но ты прекрасная подруга. Спасибо.
Она усмехается.
– Прекрати. Ты бы сделала для меня то же самое.
– Да.
– Я знаю. – Она улыбается и зевает. – Утро вечера мудренее. Может быть, правильное решение само придет.
Я смеюсь. Если бы все было так просто.
Ночь, ожидаемо, была бессонной, и я изо всех сил стараюсь держать глаза открытыми на занятиях. Конспекты мои ужасны, а лекции в одно ухо влетают, в другое вылетают. На обед вместе с подругами я оттаскиваю свою уставшую задницу в Рейтц, и мы отправляемся в наш любимый ресторан. В ожидании еды пьем газировку. Тогда и начинается допрос с пристрастием.
– Итак, значит, ты и Кэлвин Кеннеди? – спрашивает Майя, пошевелив бровями вверх-вниз.
– Мы росли недалеко друг от друга и время от времени болтались вместе. – Я надеюсь, что мне удается выглядеть беспечной, мне просто необходимо стремительно свести этот разговор на нет.
– И-и-и? – умоляюще протягивает Брайана, перегнувшись через стол.
– И что? – Я пожимаю плечами, приняв равнодушный вид. Девочки кажутся милыми, и я не думаю, что они осудят меня, но все равно не хочу рисковать, рассказывая правду. Чем больше сдержанности я проявлю, тем больше шансов у меня съехать на тихих оборотах.
Она возводит к потолку глаза, полные грусти.
– Я видела монахинь, более откровенных, чем ты.
Я делаю большой глоток из своего стакана.
– А что Бри имела в виду, говоря, что он охренительно крутой и что ты с ним мутишь?
Мои ресницы трепещут.
– Это выводы с пятницы?
– Девочка, между вами было достаточно искр, чтобы вспыхнул пожар. Так в чем дело? Ты с ним спишь или что?
– Нет. Я не занимаюсь с ним сексом, и мне это не интересно. – Покалывание в нижней части тела говорит о том, что я лгу. Мое тело на 100 % не согласно с подобным утверждением.
Появилась официантка и поставила тарелки с горячим перед нами.
– В самом деле? – Майя макает картошку фри в кетчуп и кладет в рот.
– Да. Закончим на этом?
– Это вряд ли, – говорит Бри, улыбаясь во все зубы, и я издаю стон.
Мне с трудом удается держать глаза открытыми на последнем занятии, и я в приподнятом настроении, когда оно наконец заканчивается. Я собираюсь пропустить поход в библиотеку и вздремнуть, прежде чем начнется моя смена в центре. Пишу Чейзу, что не в состоянии сейчас с ним встретиться, проигнорировав ответный звонок, когда заметила, что на экране высветился его номер. Я знаю, что если отвечу, он меня уболтает, а меня ждет кроватка, и встречу с ней нельзя откладывать.
– Если ты не занимаешься с ним сексом, – говорит Бри, когда мы выходим из здания, – то почему он снова тебя ждет? – Она указывает через дорогу, и я поворачиваю голову в том направлении.
Кэл стоит, облокотившись на сияющий серебристый внедорожник, держа в одной руке бумажный стаканчик с кофе и пакет. Он выпрямляется, заметив меня, и одаривает одной из своих самых сногсшибательных улыбок. Потом посылает воздушный поцелуй и делает движение головой, приглашая подойти. Я встаю как вкопанная и сглатываю, пребывая в полной растерянности. Оттолкнувшись от внедорожника, он неторопливо направляется к нам, его взгляд нежно ласкает мое тело. Снова возвращается знакомое покалывание, и внутри меня все пульсирует.
Никто не умеет так заводить, как Кэлвин.
Я уже попадала под его очарование раньше, и теперь, похоже, оказалась в ловушке. Пока он продолжает пожирать меня глазами, я слегка покачиваюсь – от истощения и сильного желания. Так нечестно. Я была готова поклясться, что в детстве он заколдовал меня, если бы такое было возможно. Он продолжает смотреть на меня так, будто вокруг больше никого нет, и я чувствую слабость. Опираюсь на Майю, сжав ее руку, чтобы удержаться на ногах. В глазах Кэла мелькает осознание, и я проклинаю себя за слабость.
– Срань господня! – восклицает Майя. – Ему можно смотреть на меня так хоть каждый день. Кажется, мои трусики намокли.
Когда расстояние между нами сокращается, я не могу оторвать от него взгляд, хотя знаю, что должна. В его глазах отражаются нескрываемые чувства, и внутри меня происходит что-то странное.
– Вот дерьмо, – бормочу я. – Я пропала.
Глава 12
Кэлвин
Операция «Медовая булочка» официально стартовала, и если выражение лица Ланы могло о чем-то сказать, то определенно об удачном начале.
– Привет, красотка, – говорю я, когда наконец оказываюсь прямо перед ней. – Это для тебя, – протягиваю я ей свои дары.
Она смотрит на меня остекленевшим взглядом, и я скрываю самодовольную улыбку.
– Что… – Ее голос звучит немногим громче шепота. Он прокашливается и часто моргает. – Что это?
– Ромашковый чай и черничный маффин.
Она пораженно смотрит на меня.
– Ты помнишь?
Я на мгновение хмурюсь. Разве я мог забыть?
– Конечно, – снова ослепительно улыбаюсь я, вложив ей в руки стаканчик и пакет. Наши пальцы встречаются, и мурашки бегут у меня по рукам. Она всегда вызывала во мне такую реакцию. – Я помню о тебе все, Медовая булочка. Имаго может поразить мой мозг электрическим разрядом с помощью их футуристической штуковины, но я все еще буду помнить тебя. Ты здесь, и никто не сможет вытеснить тебя отсюда. – Я стучу себе по голове, когда ее щеки вспыхивают при упоминании детского прозвища. Мне становится любопытно, сохранила ли она рисунки, которые я сделал для этой истории. Я получил огромное удовольствие, изображая маленьких зеленых инопланетян, травивших ничего не подозревавших людей.