Она кивает, не удивившись вопросу. Очевидно, она понимает, как я узнал. Моя тревога усиливается в несколько раз.
– Ничего серьезного, – спешит добавить Лана. – Мама подумала, что это мог быть менингит, поэтому мы отвезли Хьюсона в больницу, но с ним все в порядке. У него сильная простуда, и он действительно был сильно болен, но ему лучше последние несколько часов.
– Это… это хорошо. – Я с трудом узнаю собственный голос.
– Хочешь посмотреть на него? Он спит, но ты можешь взглянуть. – Ее глаза в ожидании ответа встречаются моими, и я готов поклясться, что она задерживает дыхание.
Мой пульс снова учащается.
– Я… да. Я бы хотел посмотреть на него. – Ох, черт.
– Заходи, – приглашающе машет она рукой, и я оказываюсь на отделанной мрамором парадной лестнице. Широкая балюстрада красного дерева обрамляет длинный лестничный пролет слева от нас. В трех разных направлениях от центрального вестибюля расходятся широкие коридоры. Над головой висит старинная массивная хрустальная люстра.
– Комната Хьюсона в этом направлении, – указывает она на лестницу. – Следуй за мной.
Я шел за ней как зомби, совершая каждое движение на автомате, не отдавая себе отчета, что делаю.
– Хьюсон? – спрашиваю я, когда мы уже проходим половину лестницы, когда имя наконец достигает моего затуманенного рассудка. – Ты назвала его Хьюсоном в честь Боно?
Настоящее имя Боно – Пол Хьюсон, и Лана, конечно же, прекрасно это знала, потому что годами слушала меня, одержимого любимой группой.
– Да. – Она останавливается на верхней площадке лестничного пролета, поворачивается ко мне со смущенной улыбкой. – Я хотела, чтобы у него было что-то от его отца, поэтому назвала его Хьюсон Кэлвин.
Мне не верится, что нам удается вести почти обычный разговор. Я решаю добавить его в список самых сюрреалистичных моментов последних суток.
– Какая у него фамилия?
Улыбка исчезает с ее лица.
– Уильямс, – шепчет она, и мне становится любопытно, является ли это одним из условий бабушки.
Мне это не нравится. Совсем не нравится. Но я ничего не говорю, загнав этот факт в отдельный уголок в моем мозгу, где накопился уже миллион вещей, которые нужно обсудить.
Я следую за ней, тревожно оглядываясь по сторонам. Коридор окрашен в бледно-зеленый цвет и тускло освещен. Я практически жду, что вот-вот выскочит ее дедушка с дробовиком.
– Эм, Лана, – шепчу я, потирая колючий подбородок, – у твоего дедушки на самом деле нет дробовика, не правда ли?
Она пытается подавить смешок.
Сюрреалистичный момент номер 497.
– Нет. Я выдумала это, – смущенно признается она. – И их здесь нет в любом случае. Бабушка и дедушка уехали в свой домик в Аспене до вторника.
Она прикусывает нижнюю губу.
– Мне очень жаль, Кэл. Ты не представляешь, как жаль, – шепчет она. Ее слова отскакивают от меня, бессмысленно упав на пол.
Очень жаль – слишком простые слова. «Очень жаль» не может даже положить начало компенсации того, как она обошлась со мной в этот раз.
Мои глаза суживаются, внутри меня борются гнев и трепет. Ее рука ложится на дверную ручку.
– Это его комната. Тебе нужно вести себя максимально тихо, чтобы не разбудить. Прошлая ночь выдалась крайне тяжелой, и ему нужно восстановить силы.
Я коротко киваю. Она за идиота меня держит?
Ее рука касается моего локтя, и я отдергиваю свою, даже не осознавая этого. В ее глазах вспыхивает боль.
– Нам о многом надо поговорить. Ты можешь задержаться ненадолго, чтобы я смогла объяснить? Пожалуйста.
Я согласно киваю. Как будто я собирался уехать, не получив ответов.
Пока она медленно и осторожно открывает дверь, казалось, время останавливается.
Кровь ударяет мне в голову, вызывая головокружение. Я тихо заламываю костяшки пальцев, входя внутрь. Комната кажется просторной, со сводчатым потолком и двумя большими окнами, занавешенными тяжелыми, богато украшенными шторами. Немного света дает настольная лампа в углу. Мои глаза впиваются в деревянную кроватку по центру комнаты. Я перестаю дышать, когда замечаю маленький сверток на матрасе. Рядом с кроваткой стоит незастеленная односпальная кровать с откинутым одеялом. Должно быть, Лана спит здесь, рядом с ним. Я на мгновение смотрю на нее, склонившуюся над кроваткой, смотрящую на нашего сына с выражением радости и обожания на лице. Мой поток гнева иссякает и окончательно исчезает, когда я наблюдаю, как она смотрит на ребенка с безграничной любовью и гордостью, даже не замечая, что я не двигаюсь. Я снова стою как вкопанный, охваченный эмоциями. Мое сердце забавно подпрыгивает.
Она поднимает голову и, широко улыбаясь, машет рукой, подзывая меня. Мои кроссовки не издают ни звука, когда я сделал еще один шаг по мягкому полу. Потом еще один. С каждым шагом, приближающим меня на дюйм, мое сердце словно увеличивается. Дыхание сбивается и с шумом вырывается через рот. Она перехватывает меня на половине пути, уверенно взяв за руку, и тащит вперед. Я цепляюсь за ее руку, воодушевленный и испуганный больше, чем когда-либо еще в своей жизни.
А потом я вижу его.
Маленький, идеально сложенный человечек.
Маленькая частичка меня и Ланы.
Он лежит на боку, засунув в рот большой палец. Я прижимаю руку ко рту, когда меня накрывает мощнейшая волна эмоций. Мои руки дрожат, когда я впервые вижу своего сына. Капельки пота поблескивают на его лице. Волосы густые и темные, как мои. Крошечные завитки прилипли к влажному лбу. Маленькая грудь вздымается и опадает, а ноги запутались в белоснежном одеяле. Спокойное благоговение охватывает меня, когда я в изумлении рассматриваю его.
Чистейшие эмоции наполняют меня, и я не могу сдержать слез. Я вцепился в Лану, будто готовый упасть без ее поддержки. Я чувствую, что она смотрит на меня, но не могу оторвать взгляд от сына.
Я не знаю, как долго мы простояли вот так в обнимку, глядя на нашего мальчика. Безмолвные слезы продолжают катиться по моему лицу, и когда я гляжу на Лану, то вижу, что она тоже плачет. Еще многое предстоит сказать. Понадобится куча объяснений, и я не знаю, что именно чувствую в отношении Ланы, но в этот момент хочу обнимать ее до хруста костей.
Так я и делаю.
Заключаю ее в объятия, крепко сжимая, продолжая глазеть с благоговением на спящего в кроватке сына.
– Он идеальный, – шепчу я.
Она улыбается сквозь слезы.
– Да, Кэл. Действительно идеальный.
Через некоторое время она отстраняется и смотрит на меня с печальной решимостью.
– Нам нужно поговорить, – молча произносят ее губы.
Я киваю, наблюдая, как она склоняется над кроваткой и целует малыша в лоб. Она пытливо смотрит на меня, и я встаю рядом с ней, кровь кипит в моих венах. Я медленно наклоняюсь, запоминая каждую черточку. Мои губы нежно прижимаются к его лбу, и его кожа оказывается невероятно мягкой. Дыхание вырывается из маленького рта, он окутан чистым, свежим ароматом.
Я на минуту задержался, склонившись над его лицом, очарованный запахом и ощущениями. Затем Лана взяла меня за руку, и мы на цыпочках вышли из комнаты, будто воры в ночи.
Я вздрагиваю, когда вижу, что в коридоре нас ждет Грета. Она кивает, прежде чем уйти. Мы следуем за ней в большую гостиную для приемов. Грета садится на жесткий диван перед открытым мраморным камином. Я устраиваюсь на диване напротив нее, Лана садится на краешек дивана рядом со мной.
– Здравствуй, Кэлвин.
– Здравствуйте, миссис Тейлор. – Когда она работала на моих родителей, мы называли ее Гретой, но сейчас все изменилось.
– Мне нужно сказать тебе пару слов, а потом я оставлю вас с Ланой наедине. – Она складывает руки на коленях. – Ты должен знать, что Лана хотела тебе все рассказать, как только узнала, что беременна. Джон и я ответственны за то, что она этого не сделала. Сейчас мы понимаем, что ошиблись, но тогда считали, что это лучший способ защитить ее после всего, что случилось.
Я стискиваю челюсти, но выражение лица позаимствовано в арсенале брата и не выдает ни единой эмоции.
– Не скажу, что могу представить, что ты сейчас чувствуешь, но уверена, ты в шоке. Все, о чем я тебя попрошу, отнесись к моей дочери с уважением, которого она заслуживает. Она прекрасно потрудилась с этим маленьким мальчиком, и больше у нее нет необходимости тащить это все в одиночку. Неважно, будете ли вы двое вместе. Вы оба его родители, и ответственность должна быть поделена пополам. Все, о чем мы просим, это обращаться правильно с Ланой и Хьюсоном.
Я согласно киваю, потому что не доверяю себе, если начну говорить. Она не может ожидать, будто я сразу пойму, что нужно делать, когда меня только что оглушили такой новостью. Но я не хочу терять время на споры с Гретой.
Мне нужны ответы от Ланы.
– Хорошо. – Она поднимается и нежно обнимает Лану. – Я иду спать. Разбуди меня, если что-то понадобится.
– Все в порядке, мама. Отдыхай. – Она указывает на маленькую белую штуковину на столе. – У меня есть радионяня, я послежу за Хьюсоном. Я хочу сама покормить его сегодня ночью.
Грета целует дочь в щеку.
– Доброй ночи, Кэлвин, – коротко улыбается она мне, прежде чем выйти.
Лана передвигается на диван, который только что занимала ее мать, и теперь она сидит напротив меня, прочищая горло.
– Мне очень жаль, что ты узнал об этом таким образом. Клянусь, я собиралась рассказать тебе. Пыталась несколько раз, но трусила.
– Ты должна была сказать мне в первую же минуту нашей встречи в кампусе, – наклоняюсь я вперед, упершись ладонями в колени. – Поэтому ты сбежала, не так ли?
Она кивает.
– Если бы я не появился тут, ты рассказала бы мне хоть когда-нибудь?
– Да, – смотрит она мне прямо в глаза, и я могу прочитать в ее взгляде, что она говорит правду. – То, что сказала мама, правда. Я хотела рассказать тебе, как только узнала о беременности, но они убедили меня не делать этого. Думала, что будет лучше позволить тебе сначала устроить свою жизнь, а через несколько лет, когда жизнь вошла бы в привычное русло, рассказать.