Возможно, поиски какого-либо одного химического вещества или определенного участка мозга никогда не смогут дать нам полного ответа на все возникающие вопросы. Может быть, следует обратить внимание на то, как мы живем, и понять, что мозг не приспособлен к той жизни, которую ведут современные люди. В плане способностей познания, эмоций и сознания человеческий мозг остался таким же, каким он был в каменный век или во времена Шекспира, Иисуса и Клеопатры. Очевидно, что он не успевает за происходящими вокруг изменениями. Люди в период неолита не сталкивались с электронной почтой, экстренными новостями, навязчивой рекламой, клипами Игги Азалии или поездками в метро в часы пик. Возможно, вместо того чтобы беспокоиться из-за постоянно идущих вперед технологий и позволять себе медленно превращаться в киборгов, нам следует задуматься над тем, как лучше всего адаптироваться к этим изменениям?
Одно можно утверждать точно: мы еще даже близко не подошли к возможностям науки, особенно когда речь идет о такой молодой науке, как нейробиология. Большинство известных нам фактов будут опровергнуты или дополнены в будущем. Наукой движет вовсе не слепая вера, а постоянные сомнения.
Мне не помогли ни диазепам, ни снотворное, ни зверобой, ни гомеопатия.
Все, что мы сейчас можем сделать, — это прислушаться к себе, как раз то, что нам по-настоящему необходимо. Когда вы всеми силами пытаетесь улучшить свое самочувствие, важно лишь то, что эффективно именно для вас. Если что-то действительно работает, совершенно не важно, почему это происходит.
Мне не помогли ни диазепам, ни снотворное, ни зверобой, ни гомеопатия. Прозак я не пробовал, потому что одна мысль о нем провоцировала приступ паники.
К когнитивно-поведенческой психотерапии я тоже не прикасался. Если вам помогают таблетки, совершенно не важно, связано ли их действие с выработкой серотонина или любым другим химическим процессом. Если они правда эффективны, продолжайте принимать их. Черт возьми, если от облизывания обоев вам становится легче — делайте это!
Я за все, что приносит облегчение и помогает, в том числе не против таблеток, потому что знаю, что они эффективны для многих людей. Мне абсолютно точно помогают физические нагрузки, йога и погружение с головой в любимые занятия. Думаю, когда отсутствует железная уверенность в чем-либо, мы сами становимся для себя лучшей лабораторией.
Мозг — это тело. Часть 1
Мы привыкли воспринимать мозг и тело как нечто отдельное друг от друга. Хотя в древности сердце считалось центром человеческого существа (по крайней мере, оно было не менее важно, чем разум), сегодня принято думать, что один мозг управляет всем телом, как человек внутри кабины экскаватора.
Сама идея «здоровья разума» стоит особняком от физического здоровья, что тоже сбивает с толку.
Многие проявления депрессии и тревожности связаны именно с телом: учащенное сердцебиение, боль в конечностях, потливость ладоней, ощущение покалывания, особенно характерное для тревожности. Боль в конечностях и усталость во всем теле, например, часто сопровождают именно депрессию.
Психо
Когда я почувствовал свой мозг в первый раз, помню, было немного странное ощущение. Тогда мне было 13. Это произошло через несколько месяцев после того, как я пытался убрать родинку зубной щеткой.
У нас был школьный выезд на Пик Дистрикт в Дербишире. Девочки жили в хостеле. Предполагалось, что мальчики будут жить там же, но из-за возникших проблем с бронированием восьми парням пришлось расположиться в хлеву, стоявшем вдалеке от теплого хостела.
Уезжать из дома я ненавидел. Для меня это был один из поводов для сильной тревоги. В этой поездке я мечтал снова быть дома, лежать в своей собственной постели, смотреть на постер актрисы Беатрис Даль и читать «Кристину» Стивена Кинга.
Лежа на верхней койке, я смотрел в окно на темный болотистый пейзаж под небом без звезд. Среди этих мальчиков у меня не было настоящих друзей. Они говорили только о футболе, в котором я ничего не понимал, и об онанизме, в котором я разбирался чуть лучше, но все равно не хотел обсуждать эту тему с посторонними. Поэтому я притворился, что сплю.
В хлеву с нами не было учителя, и атмосфера там царила, как в романе «Повелитель мух», что мне не очень нравилось, к тому же я устал. В тот день мы прошли больше 15 километров, и основная часть маршрута пролегала через болотистую местность. Я погрузился в такой же темный и вязкий сон, как и земля вокруг. Проснулся я от того, что услышал всеобщий гогот. Стоял такой сумасшедший смех, как будто только что произошла самая забавная вещь на земле. Оказывается, я говорил во сне. Нет ничего смешнее для 13-летнего парня, чем стать свидетелем неловкой ситуации, в которую попал другой 13-летний парень.
Как выяснилось, я сказал что-то несвязное о коровах и Ньюарке. Ньюарк — это мой родной город, поэтому не было ничего удивительного в том, что я вспомнил о нем. Но вот то, что мне приснились коровы, было странно. В Пик Дистрикт коров не было. Мне рассказали, что я повторял снова и снова: «Келхэм находится в Ньюарке». (Келхэм — это небольшая деревня за пределами Ньюарка, где расположен городской совет. Мой отец работал там архитектором в отделе городского планирования.) Уставший и напуганный, я всеми силами пытался отшутиться. По своей атмосфере поездка ничем не отличалась от школы. Школу я терпеть не мог с 11-ти лет, когда мне приходилось учиться в деревенской школе, в которой было всего 28 учеников. Теперь я учился в католической средней школе, и мне там не нравилось. Большую часть первого года обучения я провел, симулируя боли в животе, в которые редко кто-то верил.
Затем я снова уснул, а когда проснулся, то весь трясся. Оказалось, что я стоял, всем телом чувствуя холодный воздух. Из моей руки струйкой текла кровь. Ладонь была вся красная и мокрая от крови. Из нее торчал кусок стекла. Окно рядом с моей койкой было разбито. Я испугался.
Остальные мальчики тоже не спали, но теперь никто не смеялся. Позвали учителя. Руку пришлось перевязать.
Как выяснилось, во сне я встал с кровати и снова начал кричать что-то комичное о коровах. («Коровы идут! Коровы идут!») После этого я помочился рядом с чьей-то кроватью, затем разбил окно. Один из мальчиков потряс меня за руку, и я проснулся.
Это был не первый раз, когда я ходил во сне. Однажды я зашел в комнату сестры и начал брать книги с ее полки, думая, что нахожусь в библиотеке. Однако посторонним о моем лунатизме до этого момента не было известно. Мне дали новое прозвище: Психо.
В 13 лет одноклассники дали прозвище: Психо.
Я чувствовал себя уродом, однако все могло бы быть еще хуже. Во-первых, у меня были любящие родители, несколько хороших друзей и сестра, с которой я мог болтать часами. Во-вторых, моя жизнь была вполне комфортной и обыкновенной, хотя иногда меня охватывало сильное одиночество. Мне было одиноко, но это была вариация характерного для подростков чувства типа «никто меня не понимает». Конечно, я и сам себя не понимал.
Кроме того, я постоянно из-за чего-то переживал: из-за ядерной войны, предстоящей поездки на пароме — и всегда волновался. Единственное, что меня не волновало, а должно было, — это собственно тревожность. Должно было пройти 11 лет, прежде чем я обратил на нее внимание.
Дни, как «Дженга»
Спустя 11 лет после инцидента с разбитым окном, во время «месяцев срыва», как я позже стал их называть, у меня было достаточно свободного времени, чтобы взглянуть своим страхам прямо в глаза.
Утром мои родители просыпались и уходили на работу, в то время как мы с Андреа проводили долгие дни дома. При этом у меня возникает странное чувство, когда я пишу об этом периоде, о котором на самом деле рассказывать особого нечего. Хотя стороннему наблюдателю наверняка показалось бы, что это самая не наполненная событиями фаза моей жизни.
Я разговаривал с Андреа либо в своей детской спальне, либо внизу на кухне. Иногда днем мы решались на короткую прогулку и шли либо до ближайшего магазина всего в 200–300 метрах от дома, либо (когда я был посмелее) гуляли вдоль реки Трент, которая находилась чуть дальше от дома, на другом конце центра города. Чтобы дойти до реки, мне нужно было пройти по улицам, которые с детства так хорошо были мне известны. (Как они могли оставаться все такими же, когда я так изменился?) Иногда мы покупали газету, консервированный суп и немного хлеба, а затем возвращались домой, недолго читали газету и разогревали суп. Позже мы помогали маме готовить ужин. Вот в принципе и все. Мы говорили, сидели, гуляли. Самая примитивная жизнь, которую вообще могут вести два 24-летних человека.
Однако те дни были самыми напряженными в моей жизни, потому что их сопровождали тысячи крошечных сражений. Они были наполнены настолько болезненными воспоминаниями, что даже сейчас, 14 с половиной лет спустя, я думаю о них с содроганием. Люди говорят: «Живи сегодняшним днем». Раньше я думал, что это правда. Дни — это горы, а неделя — путь через Гималаи. Говорят, что время относительно, и это действительно правда.
Я был так же одержим временем, как некоторые люди деньгами. Время было моим единственным оружием.
Эйнштейн считал, что понять относительность можно, представив разницу между любовью и болью. «На свидании с красивой девушкой час кажется секундой. Когда вы секунду сидите на раскаленной золе, вам кажется, что прошел час». В моей жизни каждый момент был раскаленным. Все, чего я хотел (помимо улучшения моего самочувствия), — это чтобы время шло быстрее. Я желал, чтобы вместо девяти утра было уже десять, вместо утра был день, вместо 22 сентября было 23-е, чтобы свет был тьмой, а тьма — светом. У меня в комнате все еще стоял глобус. Иногда я стоял рядом с ним и вращал его, мечтая, чтобы мир окунулся в глубь следующего тысячелетия.
Я был так же одержим временем, как некоторые люди деньгами. Время было мои единственным оружием.