Несмотря ни на что, ей отчаянно хотелось уступить.
Без ума от любви и тоски, с которыми так и не смогла справиться, Белинда говорила себе, что это лишь возможность пробыть с ним еще несколько дней. Всего два или три, совсем пустяк, но за это время, глядя на него, слушая его, она сумеет взять себя в руки и успокоиться… И уйти потом совершенно хладнокровно, даже не оглянувшись.
Но здравый смысл тут же подал голос и приказал не обольщаться. Это ей не удастся. Это все равно что поднести спичку к луже бензина.
Покачав головой, Белинда деревянным голосом произнесла:
— Я передумала.
Освальд приподнял бровь и как-то недоверчиво взглянул на нее.
— Правда?
— Правда. Я не хочу проводить праздники с тобой ни в горах, ни в любом другом месте, — твердо заявила Белинда.
Фергюссон был отличным игроком в покер. Сейчас или никогда, решил он и с непроницаемым лицом заявил:
— Боюсь, дорогая, что теперь имеет значение только то, чего хочу я, как бы не по-джентльменски это ни звучало. Так что тебе лучше начать одеваться. Или, может, ты хочешь, чтобы я помог тебе?
С трудом переводя дыхание, она выкрикнула:
— Нет, этого я никак не хочу!
— Тогда у тебя на все про все пять минут.
Но Белинда упрямо покачала головой.
— Я не буду одеваться. Я никуда не еду.
Освальд пожал плечами.
— Очень хорошо.
На короткое мгновение она решила, что выиграла, пока не увидела, что он целенаправленно приближается к ней. В нем была такая мощь, такая пугающая сила, что Белинда пятилась, не отводя от него глаз, пока не наткнулась на кушетку.
— Я же сказала тебе, что никуда не поеду!
Не обращая внимания на протесты, он начал развязывать пояс ее халата. Задыхаясь от волнения, молодая женщина попыталась оттолкнуть его руки.
— Я не желаю, чтобы ты одевал меня!
— Ты не поверишь, но сейчас я думаю о том, как бы раздеть тебя.
Освальд чуть раздвинул полы ее халата, провел пальцами по кружеву ее бюстгальтера, и Белинда моментально почувствовала, как неистово забилось ее сердце, а колени подкосились.
— Думаю, самое приличное место в этой чертовой дыре — это кровать, так что если мы никуда не едем, то вполне можем провести все это время именно на ней. Надеюсь, — притворно-задумчиво продолжил он, — у тебя достаточно припасов, чтобы не было необходимости выходить, пока Рождество не закончится.
Белинда была на грани паники и, не выдержав, воскликнула:
— Уходи отсюда! Сию же минуту! Или я заору так, что услышат даже на улице.
— Дорогая моя, — почти нежно ответил Освальд, — у соседей довольно забот. Мы не можем обременять их еще и нашими проблемами. — И припал губами к ее рту.
Поцелуй длился и длился, пока она не отказалась от борьбы, обессилев от бесплодности усилий и ошеломительного, упоительного наслаждения.
Оторвавшись от ее рта, Освальд иронически поинтересовался:
— Все еще намерена кричать?
Потрясенная до глубины души, она собрала остатки сил и прошептала:
— Я не хочу проводить с тобой Рождество. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Ты — грубиян, животное, дьявол! И я скорее…
Он приложил палец к ее губам, заставляя замолчать, и сказал:
— Можешь обзывать меня как угодно, но позднее, а сейчас время принимать решение.
Белинда отдернула голову и стала смотреть в сторону, трепеща всем телом.
Глядя на ее прелестное лицо, повернутое к нему в профиль, Освальд спросил:
— Итак, что же ты выбираешь: Рождество в горах, в охотничьей хижине, или здесь? — Пока Белинда размышляла, блефует он или нет, Освальд, уловив суть ее колебаний, добавил: — Честно говоря, мне начинает нравиться идея остаться здесь. — Молодая женщина вырвалась и попятилась, но он последовал за ней, говоря: — И ехать никуда не надо, и бурю пыльную переждем без проблем, и еще, должен признаться, мне просто не терпится снова заняться с тобой любовью. — Белинда наткнулась на стул и тяжело плюхнулась на него, а Освальд с коварной улыбкой закончил: — Единственная проблема в том, что в домике у меня полно вещей, а здесь даже зубной щетки нет. Но, думаю, это поправимо. Позвоню миссис Уоррен и скажу…
— Подожди! Если я соглашусь поехать с тобой, ты обещаешь не трогать меня?
— Нет, — резко ответил Фергюссон. — Но я обещаю не принуждать тебя никоим образом. Ляжешь ты в постель со мной или нет — это будет твое решение, Белинда.
Отлично, на это она может пойти, потому что прекрасно понимает весь связанный с этим выбором риск и сможет контролировать себя.
— Хорошо. Я поеду.
— Тогда нам лучше поспешить. И начать надо с твоих волос. Они уже высохли. Щетка где?
— В ванной, на полке, — прошептала обессилевшая от бесплодной борьбы Белинда.
— Жди здесь! — приказал он и скрылся за дверью.
Вернувшись со щеткой, он сел в кресло, посадил трепещущую женщину к себе на колени и начал расчесывать ее темные, короткие, так завораживающие его волосы нежно, но достаточно энергично. Когда он пришел к выводу, что результат его устраивает, то спросил:
— Все в порядке?
— Спасибо, — дрожащими губами прошептала Белинда.
Не в состоянии справиться с волнением, дрожа от возбуждения и страха, она прошла в спальню, натянула одежду, побросала вещи в чемодан, поправила постель, быстро осмотрела комнаты и привела в порядок то немногое, что в этом нуждалось.
Когда Освальд увидел, что она готова, он защелкнул замок чемодана и, подняв его, направился к выходу.
— Как ты собиралась поступить с ключами?
— Оставить у дежурной в холле твоего офисного здания…
Освальд открыл дверь, пропустил Белинду, запер квартиру и опустил ключи в карман пиджака.
— Я отдам их Бобу, когда увижу его.
Они молча спустились по пропахшей нищетой и грязью лестнице. Молодая женщина ожидала увидеть лимузин с Джонсоном за рулем. Но у обочины стоял пустой джип.
— Это мой транспорт для загородных поездок, — коротко пояснил Фергюссон.
Он кинул чемодан на заднее сиденье, помог Белинде подняться в салон и вскочил на водительское место. Спустя мгновение они уже мчались по улицам в противоположную от центра сторону, прочь из города, суеты, к тишине и безмятежности гор и озер.
Но в душе Белинды не было ни тишины, ни безмятежности. Она искоса посматривала на Освальда, пытаясь разобраться как в своих чувствах, так и в его намерениях. Ей было страшновато. Почему, ну почему он заставил ее поехать с ним? Только ли ради того, чтобы настоять на своем? Или Освальд Фергюссон намерен сурово покарать ее за то, как она, простая служащая, обошлась с ним, могущественным боссом?
Пожалуй, причина именно в последнем. Она буквально ощущала кипящие в нем гнев и ярость, которые должны были вскоре найти выход.
Белинда не сомневалась, что физически она в безопасности. Освальд никогда не прибегнет к насилию, он ничем не напоминает отвратительных мужчин, способных причинить женщине боль. Но вот его острый, аналитический ум пугал ее безмерно. Что-то он готовит для нее?
Внутренне содрогнувшись, Белинда вдруг вспомнила, что Освальд задал вопросы, на которые ей скоро придется отвечать. Возможно, даже наверняка есть и множество других, которые он задаст. И ей надо быть готовой. Да, следующие несколько дней будут совсем не пустыми и одинокими, как она боялась, а, напротив, насыщенными и напряженными.
Итак, что же она намерена сказать Освальду? Уж конечно, не правду.
Если только он узнает о ее истинных чувствах к нему, то будет использовать их, чтобы заманить в постель, а потом, когда праздники закончатся, бросит, оставив за собой право смеяться последним.
Ну так она не позволит ему узнать, что творится в ее душе.
И еще ей необходимо срочно найти мощную защиту против себя самой, своих неистовых эмоций. Если она этого не сделает, то спустя несколько дней будет безуспешно пытаться собрать и как-то склеить осколки своего вдребезги разбитого сердца.
Подумать только, еще вчера она думала, что самое ужасное позади, что как-нибудь переживет острую боль разлуки и скоро забудется все, кроме ее растоптанной гордости и неудавшегося плана мести. Теперь ей придется пройти через этот кошмар второй раз.
И вся эта боль, весь этот ужас ради мужчины, который никак не заслуживает их! Да как же я могла отдать свое сердце, душу и тело такому человеку, как Освальд? — в тоске думала Белинда.
Если бы только он не разыскал ее, не разворошил осиное гнездо ее боли и отчаяния…
Но к чему эти пустые сетования? Он разыскал, и теперь ей предстоит держать себя в руках и выказывать ему свое глубокое безразличие, которого, к несчастью, не ощущает. А это значит, что она должна вести себя предельно вежливо.
Белинда снова украдкой взглянула на Освальда. Его лицо, достойное кисти живописца, было мечтой любого голливудского актера — мужественное, интеллектуальное, невыразимо притягательное. На него будет приятно смотреть, даже когда он состарится…
Будто почувствовав ее взгляд, Освальд оторвал глаза от дороги и посмотрел на свою спутницу. Она покраснела, словно ее поймали за чем-то постыдным, откашлялась и спросила:
— Нам долго ехать?
Фергюссон взглянул на горизонт, на поднимающиеся столбы пыли и ответил:
— Трудно сказать. При нормальных условиях три… три с половиной часа. Если поднимется буря, не могу предсказать. Смотря какая будет видимость.
— А где расположен ваш дом?
— Примерно посередине горы, в миле от озера и крошечной деревушки на ее берегу.
— Он большой?
— Да нет, не очень. Две спальни, гостиная, столовая, кухня. Ванные, конечно… Но все очень просто. Мы любили ездить туда всей семьей. Там отлично и летом, и зимой. Летом не так жарко и ветрено, как на побережье. А зимой иногда выпадает снег. Конечно, это не австралийские Альпы, но можно даже на лыжах покататься. Нам с братом в школе все завидовали — в Сиднее-то снега не бывает вовсе. Впрочем, что я тебе рассказываю? Ты сама живешь в штате, где нет зимы.
— Да, — вежливо поддержала разговор Белинда, — когда я была маленькой, отец возил меня и сестру в Юту, чтобы научить стоять на лыжах. Мы как-то провели там рождественские каникулы.