Но бабушка сразу взяла быка за рога.
– Я понимаю, что ты обижена на меня, – сказала она. – И ты имеешь на это право. Но ты должна знать, что я сделала это ради тебя.
– Ну да, конечно! – Вообще-то я поклялась никогда больше не разговаривать с ней, но не выдержала. – Бабушка, что ты говоришь! Ты же унизила меня!
– Я не думала, что так выйдет, – ответила бабушка. – Я только хотела, чтобы ты поняла: ты такая же хорошенькая, как все эти девчонки на обложках, которых ты разглядываешь и на которых мечтаешь быть похожей. Очень важно, чтобы ты понимала: ты совсем не страшная уродина, которой себя воображаешь.
– Бабушка, спасибо, и мне очень приятно, что ты так говоришь, но все равно ты не должна была это делать. Не таким способом.
– А каким? – возмущенно поинтересовалась она. – Ты отказалась фотографироваться для таких журналов, как «Вог» и «Харперс Базаар». А ты хоть понимаешь, что Себастьяно был прав, когда говорил, что у тебя тонкая кость? Ты ведь очень красива, Амелия, но тебе не хватает уверенности в себе, в своих силах. Если бы не это, мальчик, по которому ты так страдаешь, давно бросил бы эту свою навозную муху ради тебя.
– Плодовую мушку, – поправила я. – И потом, я же тебе объясняла, она нравится Майклу, потому что очень умная. У них общие интересы, компьютеры всякие. Внешность тут ни при чем.
– Ой, Миа, – сказала бабушка. – Не будь такой наивной.
Бедная бабушка. Наверное, и правда не стоило на нее обижаться. Она живет в другом мире. Там женщин оценивают по внешности. Они должны быть красавицами или в крайнем случае безупречно одеваться. Там не имеет значения, чем женщина занимается по жизни, потому что в большинстве случаев она не занимается ничем. Ну, благотворительностью, может, кто-то занимается, и все.
Откуда бабушке знать, что в наше время красота не имеет значения. Не, ну в Голливуде, конечно, имеет, или на показах высокой моды в Милане. Но современные люди понимают, что внешность зависит от наследственности. Красота не является личным достижением, это просто генетика.
Сейчас важно то, что скрыто за прекрасными голубыми, карими или зелеными глазами. В бабушкиной юности на девочек, клонирующих плодовых мушек, смотрели как на несчастных уродов – если конечно, они при этом не выглядели как модель от Диора.
Да и в наше просвещенное время на таких, как Джудит, обращают гораздо меньше внимания, чем на всяких Лан. Но это несправедливо, потому что уметь клонировать мушек гораздо важнее, чем иметь идеальные локоны.
Но самые несчастные люди – это такие, как я: и мушек не клонируют, и волосы у них ужасные. Впрочем, неважно, я уже привыкла. Это бабушка никак не поймет, что я безнадежный случай.
– Послушай, – сказала я ей, – я же тебе объясняла, что Майкл не тот человек, которого можно поразить фотографией в платье без лямок на страницах воскресного приложения «Таймс». Именно поэтому он мне и нравится. А если бы он тащился от таких приложений, я в него и не влюбилась бы.
Бабушка посмотрела на меня с сомнением.
– Что ж, – проговорила она, – не будем спорить. Пусть каждый останется при своем мнении. В любом случае, Амелия, я хочу извиниться. Я совсем не собиралась тебя расстраивать, наоборот, пыталась показать, что ты способна на многое, стоит только захотеть. – Она раскинула руки в перчатках. – И мне это удалось! Ведь ты сама, совершенно самостоятельно задумала и провела пресс-конференцию!
Тут я не выдержала и улыбнулась.
– Да, это правда.
– Теперь тебе осталось сделать совсем немного, – сказала она.
– Знаю. Я уже думала об этом, – кивнула я. – Наверное, можно будет пожить в Дженовии подольше или вообще остаться там навсегда. Как ты считаешь?
Бабушка уставилась на меня с изумлением – мне было хорошо видно ее лицо, поскольку на него падал свет из комнаты.
– Остаться в… в Дженовии?! – В кои-то веки я застала ее врасплох. – О чем ты говоришь?
– Ну, там ведь есть школы, – заметила я. – Закончу девятый класс там. А потом поступлю в какую-нибудь закрытую школу в Швейцарии, о которых ты все время рассказываешь.
– Тебе там не понравится, – проговорила бабушка, не сводя с меня удивленного взгляда.
– А может, понравится, – ответила я. – И никаких мальчиков, да? Супер. В смысле, меня уже тошнит от мальчиков.
Бабушка покачала головой.
– А твои друзья?.. Твоя мама?
– Они будут приезжать в гости, – благоразумно ответила я.
Бабушкино лицо посуровело. Она бросила на меня пронзительный взгляд из-под густо подведенных тяжелых век.
– Амелия Миньонетта Гримальди Ренальдо, – произнесла она. – Ты хочешь сбежать?
Я с невинным видом помотала головой.
– Что ты, бабушка. Конечно нет. Мне понравится жить в Дженовии. Это будет так мило.
– МИЛО? – Бабушка резко встала. Ее каблуки чуть не провалились в щели металлической площадки, но она даже не заметила. – Домой, – величественно проговорила она, указывая на мое окно.
Ее тон испугал меня настолько, что я и не подумала спорить. Поспешно выключила из сети одеяло и забралась обратно в комнату. Бабушка залезла следом.
– Ты, – сказала она, одернув юбку, – принцесса королевского дома Ренальдо. – Она распахнула дверцу шкафа и принялась перебирать висящую там одежду. – Принцесса не убегает ни от своих обязательств, ни от превратностей судьбы.
– Э‑э… бабушка… Сегодня не было превратностей судьбы. Это была последняя соломинка. Я больше не могу, бабушка. Я отказываюсь.
Бабушка вытянула из шкафа платье, сшитое Себастьяно специально для Зимнего бала. То самое, при виде которого Майкл должен был забыть, что я подружка его младшей сестры.
– Чушь, – сказала бабушка.
И все. Просто чушь.
Она уставилась на меня, постукивая носком туфли.
На меня, наверное, подействовало сидение на пожарной лестнице. А может, то, что мама, мистер Дж., папа слушали наш разговор из соседней комнаты. А как им не слушать? Двери-то нет.
– Бабушка, – сказала я, – ты не понимаешь. Я не могу туда вернуться.
– Тем более надо пойти, – ответила она.
– Нет. Да мне даже пойти не с кем. Только последние неудачницы ходят на танцы без пары.
– Ты не неудачница, Амелия, ты – принцесса. А принцессы не убегают от трудностей. Они расправляют плечи и гордо идут навстречу любой катастрофе. Не дрожа от страха и не жалуясь.
– Только не надо вспоминать про яростных вестготов, ладно? Тут целая школа уверена, что я влюблена в Бориса Пелковски.
– Именно поэтому ты должна всем показать, что тебя совершенно не волнует, что они думают.
– Я покажу им это своим отсутствием.
– Это самый трусливый вариант, – заявила бабушка. – А ты, Миа, уже успела доказать всем, что ты не трус. Одевайся.
Не знаю, почему я ее послушалась. Может быть, потому что где-то в глубине души была согласна с ней.
А может, потому что где-то еще глубже мне было любопытно, что из этого выйдет.
Но главная причина была в том, что впервые за всю мою жизнь бабушка не назвала меня Амелией.
Она сказала мне: Миа.
И я, как дурочка, расчувствовалась, и сейчас машина везет меня обратно в эту тупую сраную школу имени Альберта Эйнштейна, с которой, как мне казалось, я рассталась навсегда всего несколько часов назад.
Но нет. О нет. Я возвращаюсь в дурацком бархатном платье от Себастьяно. Одна. Пусть все посмеются над несчастным уродливым мутантом без пары.
Но я же принцесса. Я должна гордо и с достоинством принимать все насмешки и издевки, какими бы они ни были несправедливыми. И, что бы ни случилось, буду утешаться мыслью о том, что завтра я буду далеко-далеко, в тысячах километров от этого места.
Ой, приехали. Кажется, меня сейчас стошнит.
Суббота, 20 декабря, самолет королевских ВВС Дженовии
Когда мне было лет шесть, я мечтала получить в подарок на день рождения котенка.
Мне было совершенно все равно, какой он будет. Я просто хотела своего собственного котенка. Мы с мамой тогда гостили у бабули с дедулей на их ферме в Индиане, и там было полно кошек. У одной кошки родились котята – пушистые, рыже-белые. Они громко мурлыкали, когда я прижимала их к подбородку, и с удовольствием дремали за нагрудной планкой моего комбинезона. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы один из них стал моим котенком.
Надо сказать, что в то время я постоянно сосала большой палец. Чего только мама ни перепробовала, чтобы отучить меня от этой привычки. Она даже пыталась подкупить меня с помощью Барби, хотя всегда была категорически против этой куклы и того взгляда на мир, который она олицетворяла. Ничего не помогало.
Так что, когда я начала клянчить котенка, мама сразу нашла гениальное решение. Она сказала, что подарит мне котенка на день рождения, если я перестану сосать палец. И я мгновенно перестала – так сильно хотела котенка.
День рождения неуклонно приближался, но я не очень верила, что мама выполнит свое обещание. Даже в шесть лет я уже хорошо понимала, что моя мама – далеко не самый ответственный человек. А иначе почему нам все время отключали электричество? И почему я часто приходила в детский сад в юбке и брюках одновременно? Потому что мама предоставляла мне самой решать, что надеть. Так что у меня не было уверенности в том, что мама еще помнит про котенка и вообще знает, где его взять.
В тот день, когда мне исполнилось шесть, я уже особо и не надеялась. Но вот мама вошла в комнату и плюхнула мне на грудь крошечный комок рыже-белого пуха. Я заглянула в голубые (они тогда еще не были зелеными) глазенки Луи (Толстяком он стал спустя двадцать с лишним фунтов), и меня охватило чувство такого счастья, какое я не испытывала ни до ни после этого.
До вчерашнего вечера. Серьезно.
Вчера был самый счастливый вечер в моей жизни. После фиаско с фотографиями от Себастьяно мне казалось, что я больше никогда не буду благодарна бабушке. Но как же она оказалась ПРАВА, что заставила меня отправиться на танцы. Как же я СЧАСТЛИВА, что вернулась в школу – самую лучшую, самую прекрасную школу на свете!