– А почему бы и нет?
Как ей удалось втянуть меня в этот разговор?
– Потому, бабушка, что так не делается. Во всяком случае, в наше время.
– Да что ты говоришь! Мой жизненный опыт подсказывает обратное. Ну, исключая случаи, когда тот, кто получил признание, влюблен в кого-то третьего. Тогда, конечно, разумно будет избавиться от непрошеного ухажера, чтобы добиться любви желанного объекта. – Бабушка внимательно посмотрела на меня. – Есть в твоей жизни такой человек, Амелия? Кто-то… эм… особенный?
– Нет, – автоматически соврала я.
– Лжешь, – фыркнула бабушка.
– Нет, не лгу, – снова соврала я.
– Конечно лжешь. Я не стала бы тебе говорить, но, поскольку это может повредить имиджу будущего монарха, предупреждаю, Амелия, что во время вранья у тебя раздуваются ноздри. Ты должна знать и научиться по возможности избегать этого.
Я схватилась за нос.
– Не раздуваются!
– Да как же! – почти пропела бабушка, даже не скрывая, что наслаждается происходящим. – Не веришь – посмотри в зеркало.
Я обернулась к огромным зеркалам и, убрав руки от лица, внимательно осмотрела свой нос. Ноздри не раздувались. Сумасшедшая старуха!
– Я снова тебя спрашиваю, Амелия, – лениво протянула бабушка, откинувшись на спинку кресла. – Ты сейчас влюблена в кого-нибудь?
– Нет, – ответила я на автомате.
И у меня раздулись ноздри!
Ужас! Выходит, все эти годы, пока я врала, ноздри каждый раз меня выдавали?! Достаточно было посмотреть на мой нос, чтобы понять, лгу я или говорю правду.
Ну почему ни единая душа до сих пор не рассказала мне об этом? И только бабушка – бабушка! – сразу меня вычислила! Не мама, которая жила рядом со мной четырнадцать лет. Не лучшая подруга с коэффициентом интеллекта выше, чем у самого Эйнштейна…
Но нет. Бабушка.
Если это станет известно, моя жизнь будет кончена.
– Да! – театрально крикнула я, поворачиваясь от зеркал к бабушке. – Да, ты права. Я в кого-то влюблена! Теперь ты довольна?
Бабушка вздернула нарисованные брови.
– Незачем так кричать, Амелия, – проговорила она. Будь на ее месте кто-нибудь другой, я бы сказала, что он с трудом сдерживает смех. – Так кто же этот необыкновенный человек?
– Ну нет, – воскликнула я, выставляя перед собой руки. Не выгляди это слишком грубо, я бы, наверное, скрестила указательные пальцы и выставила перед ней, до такой степени она меня иногда пугала. Если подумать, она действительно бывает похожа на черта, особенно с татуированными веками. – Нет! Этого я тебе не скажу!
Бабушка затушила сигарету в хрустальной пепельнице, которую специально для нее принес Себастьяно.
– Ну хорошо, – проговорила она. – Значит, если я правильно понимаю, этот молодой человек не отвечает тебе взаимностью?
Смысла врать не было. Больше не было. Не с моими ноздрями.
– Нет. – У меня опустились плечи. – Ему нравится другая девочка. Она очень умная, умеет даже клонировать плодовых мушек.
– Какой полезный талант! – хмыкнула бабушка. – Ладно, сейчас не об этом. Скажи, Амелия, ты когда-нибудь слышала поговорку «Лучше синица в руках, чем журавль в небе»? – Видимо, по моему растерянному выражению было ясно, что я слышу его впервые, поэтому бабушка продолжила: – Не бросай Кенни, пока не найдешь себе кого-нибудь получше.
Я с ужасом уставилась на нее. Ну да, и речи, и дела моей бабули всегда отличались особым цинизмом, но это било все рекорды.
– Найду кого-нибудь получше? – Может, я ее неправильно поняла? – То есть не расставаться с Кенни, пока у меня не появится другой парень?
– Конечно. – Бабушка затянулась новой сигаретой.
– Но, бабушка… – Честное слово, иногда мне кажется, что она инопланетянка, направленная на Землю, чтобы проводить над нами опыты. – Но так же нельзя! Разве можно держать при себе парня, зная, что не любишь его, а он тебя любит?
Бабушка выдохнула длинное синее облачко дыма.
– Почему нет?
– Но это же некрасиво! – Я замотала головой. – Нет. Я расстаюсь с Кенни. Немедленно. Сегодня же вечером.
Бабушка почесала Роммеля под подбородком. Он съежился, будто она собиралась содрать с него шкуру живьем. Жуть до чего трусливая собака.
– Тебе решать, конечно, – сказала бабушка. – Но позволь заметить, что после расставания с Кенни у тебя начнутся проблемы с биологией.
– Бабушка! – ахнула я.
Мне и самой это приходило в голову, но я была потрясена тем, что наши мнения совпали.
– А что, разве нет? – Бабушка стряхнула пепел в пепельницу. – Ты же с трудом вытягиваешь четверку по этому предмету, и то лишь потому, что юноша позволяет тебе сдувать у него домашнюю работу.
– Бабушка! – снова пискнула я. Ежу понятно, что она была права.
Бабушка задумчиво подняла глаза к потолку.
– Итак, прикинем. По алгебре – тройка. Если ты и по биологии съедешь с четверки, твоя успеваемость в этом полугодии несколько просядет.
– Бабушка! – Я не верила собственным ушам: она помнила все мои отметки! И она была права. Абсолютно права, но все равно… – Я не стану ждать до конца экзаменов, чтобы поговорить с Кенни. Это неправильно.
– Да ради бога, – вздохнула бабушка. – Но ты представляешь, как неловко будет сидеть рядом с ним еще… сколько там до конца полугодия? Ну да, две недели. К тому же после вашего разрыва он, скорее всего, перестанет с тобой разговаривать.
А ведь правда. Я и сама об этом думала. Если Кенни всерьез на меня обидится, на седьмом уроке будет жесть.
– Да, кстати, а как же танцы? – Бабушка встряхнула льдинки в бокале. – Эти ваши рождественские танцульки?
– Не танцульки, – начала я, – а светский…
Бабушка только отмахнулась, звякнув браслетом с острыми подвесками.
– Да какая разница, – сказала она. – Если вы с юношей расстанетесь, с кем же ты пойдешь на танцы?
– Ни с кем, – твердо ответила я, хотя сердце разрывалось от одной мысли об этом. – Останусь дома.
– А остальные будут веселиться? Правда, Амелия, ты ведешь себя неразумно. Ну а второй юноша?
– Какой еще второй?
– Тот, в которого ты якобы безумно влюблена. Он пойдет на танцы со своей мушиной девушкой?
– Плодовомушечной, – поправила я. – Не знаю. Наверное, пойдет.
До сих пор я почему-то даже не задумывалась о том, что Майкл может пригласить Джудит Гершнер на Зимний бал. Но стоило бабушке об этом заговорить, и мне стало так плохо, как тогда на катке, когда я увидела их вдвоем. И примерно так же я себя чувствовала, когда мы с Лилли переходили Бликер-стрит и на нас налетел на велосипеде доставщик из китайского ресторана, – меня будто ударили под дых. Но теперь боль была не только в груди и животе, но еще и на языке. Ранка понемногу заживала, но вдруг я снова ощутила болезненную пульсацию на кончике языка.
– На мой взгляд, – произнесла бабушка, – лучший способ привлечь внимание твоего юноши – это явиться на бал под руку с другим и выглядеть совершенно божественно в оригинальном творении от дженовийского кутюрье Себастьяно Гримальди.
Я молча смотрела на бабушку. Она была во всем права… Но…
– Юноша, в которого я влюблена? – переспросила я. – Да ему нравятся девушки, которые умеют клонировать насекомых. Понимаешь? Сильно сомневаюсь, что привлеку его внимание каким-то платьем.
У меня не хватило духу признаться, что именно об этом я и мечтала прошлой ночью.
– М‑м-м, – понимающе протянула бабушка. Похоже, она видела меня насквозь. – Поступай как тебе угодно. Но ты не думаешь, что будет довольно жестоко сообщить своему кавалеру о разрыве именно сейчас?
– Почему? – не поняла я. Неужели бабушку так растрогала какая-нибудь песня из тех, что передают по телику перед Рождеством? До сих пор мне казалось, что праздничное настроение отскакивает от нее, как от стены. – Из-за Рождества, что ли?
– Нет. – Бабушка смерила меня возмущенным взглядом. Всего лишь намек на то, что ее может растрогать юбилей некоего Спасителя, вызывал у нее глубокое отвращение. – Из-за экзаменов. Если ты действительно хочешь проявить доброту, дождись хотя бы окончания экзаменов, прежде чем разбить бедняжке сердце.
Я была готова начать спорить с любым предлогом, который придумает бабушка, чтобы мне не расставаться с Кенни, – но только не с этим. Я вдруг увидела дело совсем в ином свете. Даже рот разинула от неожиданности. Разинула, разинула – я же отражалась сразу в трех зеркалах в полный рост.
– Не понимаю, почему бы тебе не позволить мальчику верить во взаимность до тех пор, пока не закончатся экзамены, – вкрадчиво продолжала бабушка. – У него и так стресс, а тут еще ты… Но, конечно же, делай как считаешь нужным. Полагаю, этот… э… Кенни относится к тому типу, который, получив отказ, быстро восстанавливается. Он и с разбитым сердцем прекрасно сдаст экзамены.
Вот блин! Если бы она воткнула в меня вилку и навертела на зубцы все мои внутренности, все равно было бы не так больно. Но в то же время меня охватило чувство облегчения.
Ну конечно, я не могу порвать с Кенни прямо сейчас! И дело вовсе не в оценке по биологии или танцах: просто невозможно так жестоко поступить с человеком накануне экзаменов. Что может быть хуже?
Ну, не считая всяких гадостей, которые вытворяют Лана и ее подруги. Типа подойти к девчонке в раздевалке и спросить, зачем она носит лифчик, если он ей абсолютно не нужен. Или высмеивать другую девчонку за то, что ей не нравится целоваться со своим парнем. Ну и всякое такое.
Вот и получается, что я хочу поговорить с Кенни, но не могу. Хочу рассказать Майклу о своих чувствах, но тоже не могу.
Да я не могу даже перестать грызть ногти. Скоро все население небольшого европейского государства будет шокировано кровавыми следами обкусанных заусенцев на моих пальцах.
У меня в голове хаос, я сама не знаю, чего хочу. Неудивительно, что сегодня утром, когда я, закрывая дверцу машины, прищемила Ларсу ногу, Лилли заявила, будто мне необходим психотерапевт, – если кто и нуждается в достижении внутренней гармонии между сознанием и подсознанием, так это я.