Пол был настолько занят собой, что лишь теперь, поднося огонь к ее сигарете, заметил, какой симпатичной девушкой стала Марсия. И дело было не только в ее лице, она выглядела потрясающе с головы до ног.
— …Пол, боюсь, у нас тут вышла накладка со временем, — сказала она. — Видишь ли, завтра у меня последний день перед отпуском, и я понятия не имела о твоем приезде, вот и договорилась с одним человеком провести вместе неделю в Блэкпуле. Но завтра вечером, если хочешь, мы можем еще пообщаться… Хочешь, приходи ко мне: посмотришь, как я живу, поужинаем вместе или займемся еще чем-нибудь.
— Чудесно, обязательно приду.
— Вот и хорошо. Приходи. Ужин будет не слишком обильный, но можно сегодня поужинать поплотнее. Боже мой, я такая голодная, а ты? — Пол заметил, что за время войны многие английские девушки приучились восклицать «боже мой».
Она повела его в заведение, о котором отозвалась как о «хорошем ресторане, который снабжается с черного рынка». Это было теплое, запирающееся на замок помещение на верхнем этаже дома, почему-то напомнившее о тайных сборищах. Там они сидели в окружении американских офицеров и пришедших с ними женщин, щедро насаживая на вилки обильные куски того, что Марсия называла стейком из конины. Странно, но в присутствии друг друга они робели, словно дети, попавшие в чужой дом. Однако уже в следующем на их пути пабе они дали волю воспоминаниям.
— Странно все это, — говорила Марсия, — сначала я здорово скучала по папе, и это даже походило на болезнь, а потом вдруг получилось, что я даже забыла, как он выглядит на самом деле. И в последнее время… в общем, не знаю. Его письма кажутся мне… какими-то навязчиво-пустыми. Бессодержательными, что ли, скучными…
— Ну да, он очень… да.
— А однажды, во время войны, он прислал мне брошюры о венерических заболеваниях, выпущенные Американской службой здравоохранения. Знаешь, по-моему, это не слишком тактичный поступок, как ты считаешь?
— Да… разумеется.
Зато выяснилось, что она помнит и электропоезд, и бумажных кукол. И тот жуткий прыжок с ветки клена… «При этом самым страшным оказалось то, — призналась она, — что, падая, ты попутно снес еще один огромный сук!» И разумеется, она помнила, как сидела одна в машине в тот день, когда их родители скандалили в доме. Она даже не забыла, как Пол вышел из дома и подошел к автомобилю, чтобы попрощаться с ней.
В конце вечера они перебрались в другое заведение, и там она принялась рассказывать ему о своих планах. Пожалуй, в следующем году она могла бы вернуться в Штаты и там поступить в колледж, о чем настоятельно просил ее отец. Но также существовала вероятность, что она быстро бросит учебу, чтобы выйти замуж.
— Вот как? Не шутишь? А за кого?
Она ответила ему мимолетной улыбкой, и в первый раз он заметил неискренность у нее в лице.
— Я еще не решила, — объявила она. — Видишь ли, предложений поступило бесчисленное множество… Ну или почти бесчисленное.
Тут она достала из сумочки большой дешевый американский бумажник, вроде тех, в которых предусмотрено множество кармашков для фотографий, которые можно листать, как странички. Одно лицо сменяло другое, то улыбающееся, то серьезное, и почти на всех снимках виднелась пилотка в дополнение к эйзенхауэровскому мундиру, — целая галерея американских солдат.
— Вот это Чет, — щебетала Марсия, — он милый и теперь уже вернулся в Кливленд. А это Джон, он скоро уезжает домой, в маленькой городок на востоке Техаса; ну а это Том, просто душка…
В бумажнике было всего пять-шесть фотографий, но казалось, что их больше. Один парень из Восемьдесят второй авиадесантной, весь в орденах, действительно выглядел впечатляюще, зато другой, рядом с ним, принадлежал не то к вспомогательному, не то к обслуживающему персоналу — эдакие «синезвездные коммандос». К таким ребятам Колби привык втайне испытывать неприязнь.
— Ну и что, какая разница? — спросила она. — Лично мне все равно, что он делал или не делал на войне; какое это имеет отношение ко всему остальному?
— Ладно, наверное, ты права, — проговорил Пол, пока она убирала бумажник, и пристально посмотрел на нее. — Но, Марсия, разве ты влюблена в кого-то из этих парней?
— Ну разумеется, — ответила она. — И потом, это же просто, разве не так?
— Что просто?
— Быть влюбленной, когда он милый и нравится тебе.
Эти слова дали ему пищу для размышлений на весь ближайший день.
Следующим вечером, явившись по приглашению «поужинать или заняться чем-нибудь еще», он с мрачным видом осмотрел опрятное, скудно обставленное жилье Марсии, а также познакомился с ее соседкой — девушки вскладчину снимали квартиру. Ту звали Айрини. На вид ей перевалило за тридцать, и по ее взглядам и улыбке безошибочно угадывалось, что ей нравится жить с более молодой соседкой. С первых же минут знакомства она вогнала Колби в краску, сказав про него: «Ах, какой красавчик», а потом засуетилась и прямо-таки запорхала, когда Марсия принялась расставлять напитки — содовую, причем безо льда, и американский «смешанный виски».
Ужин оказался гораздо менее торжественным, чем он ожидал, — запеканка, приготовленная из «Спама»[13], картофельных чипсов и порошкового молока. Пока они сидели за столом, Айрини громко хохотала над тем, о чем рассказывал Пол и что, по его мнению, вовсе не являлось таким уж забавным.
Придя в себя после очередного приступа смеха, с сияющими глазами, она повернулась к Марсии и сказала:
— Ой, он такой душка, твой брат, правда? И знаешь, что я тебе скажу… пожалуй, ты насчет него не ошиблась. По-моему, он и впрямь девственник.
Существуют различные способы переносить жестокое смущение: Колби мог опустить залитое краской лицо или сунуть в рот сигарету, зажечь ее, прищуриться и, взглянув на эту женщину похожими на щелочки глазами, сказать: «А почему ты так решила?» — но вместо этого он поступил совсем по-другому: он расхохотался. Он все смеялся и смеялся — даже после того, как в достаточной мере показал, насколько абсурдно их предположение. Смех душил его, и он все никак не мог остановиться.
— Айрини! — между тем произнесла тоже покрасневшая Марсия. — О чем ты говоришь? Я никогда ничего подобного не утверждала.
— Ой, извините, прошу прощения, виновата, — проговорила та, но, когда он успокоился, взяв наконец себя в руки, хотя продолжал испытывать некоторую досаду, в глазах у Айрини, сидящей по другую сторону заставленного грязной посудой стола, все еще продолжали плясать искорки.
Поезд Марсии уходил в девять с какой-то станции на самом севере Лондона, так что ей следовало поспешить.
— Слушай, Пол, — сказала она, торопливо засовывая вещи в чемодан, — тебе правда не нужно тащиться со мной в такую даль, я вполне могу добраться сама.
Но он настоял: ему хотелось поскорей удрать от этой Айрини, — так что, нервничая и не разговаривая друг с дружкой, они молча поехали на метро и вышли не на той станции («Боже, как глупо, — сказала она, — теперь придется пройтись»), а когда продолжили путь пешком, снова вступили в беседу.
— Понятия не имею, что нашло на мою Айрини! Чего она сморозила такую глупость? — оправдывалась Марсия.
— Да ладно. Забудь.
— На самом деле я всего лишь отметила, что ты выглядишь очень молодо. Разве сказать так — преступление?
— Да нет, конечно.
— Я хотела сказать, никто на свете не станет возражать против того, чтобы выглядеть молодо. Господи, ну разве не этого все так хотят?
— Наверное, ты права.
— Тебя не поймешь — то нет, то да. Так вот знай: все хотят быть молодыми. Мне сейчас восемнадцать, но порой хочется, чтобы снова стало шестнадцать.
— Почему?
— Видишь ли, тогда бы я, наверное, попробовала вести себя более разумно: постаралась бы поменьше гоняться за парнями в форме — в английской или американской; ну, в общем, не знаю.
Выходит, в первый раз с ней кто-то переспал, когда ей было шестнадцать. Может, бравый малыш-летчик из Королевских ВВС, или распустивший слюни американец, а может, и сразу несколько и тех и других.
Он устал идти, да и чемодан, который он нес, оказался тяжелым. Собрав всю свою силу воли, Пол постоянно напоминал себе, что он солдат-пехотинец. Наконец она воскликнула: «Гляди, мы дошли!» — после чего они бегом преодолели последние пятьдесят ярдов, влетели на станцию и понеслись по гулкому мраморному перрону. Но ее поезд уже отошел, а следующий отправлялся лишь через час. Какое-то время они в неловком молчании посидели на старой скамье, а затем вышли на улицу подышать свежим воздухом.
Марсия забрала у брата чемодан и, поставив его у фонарного столба, эффектно уселась на него, скрестив хорошенькие ножки. Коленки у нее тоже оказались хорошенькими. Выглядела она совершенно спокойной. Сегодня она уедет, зная, что он девственник, и это знание останется с ней навсегда, вне зависимости от того, увидятся они еще когда-нибудь или нет.
— Пол? — окликнула она его.
— Да?
— Помнишь, я показывала тебе фотографии с парнями? Сама не знаю, зачем я так сделала. Наверное, хотела тебя подразнить, дурочка.
— Ничего. Я понял, что ты дразнишься. — Но ее слова принесли ему изрядное облегчение, ни больше ни меньше.
— Это просто ребята, с которыми я познакомилась, когда ходила на танцы в Красный Крест, на Рейнбоу-Корнер. На самом деле никто из них никогда не делал мне предложения, за исключением Чета, который просто дурачился, считая меня хорошенькой. Если бы я приняла его предложение всерьез, он бы, наверно, повесился.
— Да я все понимаю.
— И еще глупо вышло, когда я сказала тебе, что в шестнадцать я гонялась за парнями в форме. Боже, тогда я жутко боялась парней. Ты не знаешь, что толкает молодых людей нашего возраста притворяться более опытными, чем они есть на самом деле, в… короче, в любви, ну и в прочих подобных вещах?
— Нет, не знаю.
Она нравилась ему все больше и больше, но он опасался, что, если позволит ей продолжать в том же роде, вскоре она стан