— Ну уж нет! — воскликнула Урсула. — Она совсем не демократка.
— Хорошо, — согласился он. — Тогда золотистая сердцевина — толпа пролетариев, окруженных белоснежным забором из праздных богачей.
— Как отвратительно! До чего отвратительны ваши классовые сравнения! — воскликнула она.
— Согласен. Она маргаритка, и этого достаточно.
— Вот именно. Пусть она останется темной лошадкой, — сказала Урсула. — Если что-то может быть для вас темной лошадкой, — насмешливо прибавила она.
Они чувствовали некоторую растерянность. Силы и сознание ослабели, словно после потрясения. Спор выбил их из колеи, спутав мысли и превратив спорщиков в две безликие силы, находящиеся, тем не менее, в контакте.
Беркин первым понял неловкость паузы. Ему захотелось перевести разговор на более земные темы.
— А знаете ли вы, что у меня на мельнице квартира? Мы могли бы там хорошо провести время.
— Вы здесь живете? — переспросила Урсула, оставив без внимания намек на возможность более близкого знакомства.
Беркин тут же перестроился и принял прежний суховатый тон.
— Знай я, что сумею прожить один, — продолжал он, — сразу оставил бы работу. Она мне осточертела. Я не возлагаю никаких надежд на человеческое сообщество, членом которого прикидываюсь, мне плевать на общественные идеалы, в соответствии с которыми я живу, претит мне и разлагающаяся форма общественного порядка, так что моя работа в сфере образования — сущая бессмыслица. Брошу ее, как только проясню ситуацию — может, даже завтра — и буду жить сам по себе.
— А денег вам хватит? — поинтересовалась Урсула.
— Хватит. Мой доход — четыреста фунтов в год, что существенно облегчит принятое решение.
Они помолчали.
— А как же Гермиона? — спросила Урсула.
— Мы расстались, и на этот раз окончательно. Наши отношения зашли в тупик — другого и быть не могло.
— Но вы по-прежнему общаетесь?
— Нельзя же притворяться, что мы не знакомы.
В молчании Урсулы чувствовалось упрямое несогласие с его доводом.
— Разве это не полумера? — задала она наконец вопрос.
— Я так не думаю, — ответил он. — Скажите мне, если я не прав.
Вновь воцарилось молчание, оно длилось несколько минут. Беркин задумался.
— Чтобы получить ту единственную вещь, которая нужна, человек должен отказаться от всего остального, совсем от всего, — произнес он.
— Что же это за вещь? — с вызовом спросила Урсула.
— Не знаю… свобода вдвоем, — ответил он.
Ей же хотелось, чтобы он сказал «любовь».
Невдалеке раздался собачий лай. Похоже, он вывел Беркина из душевного равновесия, но Урсула этого не заметила. Она только подумала, что у Беркина какой-то беспокойный вид.
— Кстати, — сказал он, понизив голос, — думаю, сюда идут Гермиона и Джеральд Крич. Гермиона хотела взглянуть на комнаты еще до меблировки.
— Ясно, — отозвалась Урсула. — Наверное, собирается проследить, чтобы все было сделано как надо.
— Возможно. Вы — против?
— Нет, отчего же… Хотя я ее не выношу. Мне она кажется лживой. А вам? Неужели вам нравится двойная игра? Ведь вы постоянно говорите об обратном. — Немного подумав, она выпалила: — Да, я против того, чтобы она занималась меблировкой ваших комнат. Мне это не нравится. Как и то, что вы держите ее при себе.
Он молчал и хмурился.
— Я не хочу, чтобы она занималась меблировкой комнат, и не держу ее при себе. Однако не считаю нужным быть грубым. В любом случае следует встретить их. Вы пойдете со мной?
— Не уверена, — ответила она холодно.
— Пойдемте. Прошу вас. Посмотрите квартиру. Решайтесь.
Глава двенадцатаяПодборка ковров
Беркин шел по берегу, Урсула неохотно следовала за ним. Ей не хотелось оставаться в стороне от событий.
— Мы уже хорошо знаем друг друга, — сказал ей Беркин. Урсула ничего не ответила.
На мельнице, в большой темной кухне жена работника что-то громко говорила Гермионе и Джеральду, одежда которых (его — из белой ткани, ее — из блестящего голубого фуляра) казалась в полумраке особенно светлой; со стен из дюжины, а то и больше, клеток неслось звонкое пение канареек. Клетки висели в глубине комнаты по обеим сторонам квадратного окошка, откуда проникал солнечный свет — нежный луч, с трудом пробивающийся сквозь листву дерева за окном. Миссис Салмон изо всех сил старалась перекричать птиц, но те от этого заводились еще больше, выводя оглушительные ликующие трели; женщина, в свою очередь, вновь повышала голос, на что птицы с воодушевлением отвечали.
— А вот и Руперт! — прорвался сквозь шум голос Джеральда. У него был тонкий слух, и он очень страдал от этого гвалта.
— Ох уж эти птицы, ничего не слышно! — выкрикнула с негодованием жена работника. — Сейчас их закрою!
И она заметалась между клетками, набрасывая на них тряпки, фартуки, полотенца, салфетки.
— Теперь — молчок, дайте и другим поговорить, — сказала она все еще слишком громко.
Остальные следили за ее действиями. Вскоре все клетки были накрыты, обретя неожиданно почти траурный вид. Из-под тряпок все еще доносилось посвистывание и воркование не желающих сдаваться птиц.
— Скоро угомонятся, — успокоила присутствующих миссис Салмон. — Теперь они заснут.
— Вот как? — вежливо отозвалась Гермиона.
— Они действительно заснут, — подтвердил Джеральд. — Заснут автоматически, ведь создана иллюзия ночи.
— Неужели их так легко обмануть? — воскликнула Урсула.
— О да! — отозвался Джеральд. — Помните, как Фабр[46] в детстве засунул курице под крыло ее голову и она сразу же заснула? Так всегда бывает.
— Может, этот случай и вызвал в нем страсть естествоиспытателя? — предположил Беркин.
— Возможно, — согласился Джеральд.
Урсула приподняла тряпку. В углу клетки сидел нахохлившийся сонный кенар.
— Как смешно! — воскликнула Урсула. — Он и правда решил, что пришла ночь. Какая нелепость! Ну как можно уважать существо, которое так легко обмануть!
— Да-а, — протянула Гермиона и тоже подошла к клетке. Положив руку на плечо Урсулы, она тихо рассмеялась: — Какой у него смешной вид! Как у глупого мужа.
Все еще держа руку на плече Урсулы, она слегка отстранила ее и мягко произнесла нараспев:
— Как ты здесь оказалась? Гудрун мы тоже видели.
— Пошла взглянуть на пруд и встретила там мистера Беркина, — ответила Урсула.
— Вот как! Ведь здесь земля Брэнгуэнов, правда?
— Надеюсь, что так, — сказала Урсула. — Увидев вас на озере, я прибежала сюда, чтобы не мешать.
— А мы загнали тебя в нору.
В том, как Гермиона подняла веки, можно было видеть заинтересованность и одновременно усталость. Она сохраняла характерный для нее странный, восторженный взгляд — неестественный, почти безумный.
— Я шла… Мистер Беркин увидел меня и предложил посмотреть его комнаты. Жить здесь — просто замечательно. Чудесно!
— Да, — рассеянно согласилась Гермиона и, отвернувшись от Урсулы, тут же забыла о ее существовании.
— Как ты себя чувствуешь, Руперт? — пропела она необычно ласковым голосом.
— Отлично, — ответил он.
— Тебе здесь удобно? — Взгляд ее был странным, зловещим, восторженным, грудь конвульсивно сотрясалась; казалось, она вот-вот впадет в транс.
— Вполне удобно, — ответил он.
Воцарилось долгое молчание, и все это время Гермиона смотрела на Беркина из-под тяжелых, набрякших век.
— Как ты думаешь, тебе будет здесь хорошо? — спросила она наконец.
— Уверен в этом.
— Не сомневайтесь, я буду хорошо о нем заботиться, — пообещала жена работника. — И наш хозяин тоже. Так что надеюсь, ему будет здесь хорошо.
Гермиона повернулась и окинула ее долгим взглядом.
— Большое спасибо, — сказала она и снова отвернулась. Приняв прежнее положение, она подняла глаза на Беркина и произнесла, обращаясь подчеркнуто только к нему: — Ты измерил комнаты?
— Нет, — ответил он. — Я чинил лодку.
— Тогда давай сделаем это сейчас, — спокойно и бесстрастно проговорила она.
— У вас есть сантиметр, миссис Салмон? — спросил Беркин, поворачиваясь к женщине.
— Да, сэр, думаю, найдется, — ответила та и заторопилась к корзине. — Не знаю, подойдет ли, но другого у меня нет.
Гермиона взяла сантиметр, хотя женщина протягивала его Беркину.
— Большое спасибо, — сказала она. — Он то, что нам надо. Большое спасибо. — И, обращаясь к Беркину, произнесла, сопровождая свои слова веселой жестикуляцией: — Начнем, Руперт?
— А как же остальные? Им будет скучно, — неохотно отозвался он.
— Вы против? — небрежно обратилась Гермиона к Урсуле и Джеральду.
— Вовсе нет, — был их ответ.
— С какой комнаты начнем? — спросила она, опять поворачиваясь к Беркину и сохраняя все тот же веселый вид: ведь теперь им предстояло заниматься делами вместе.
— Пойдем подряд — от одной к другой, — ответил он.
— Может быть, пока суд да дело, приготовить чай? — предложила жена работника тоже с веселой интонацией: и ей нашлось занятие.
— Если вам не трудно. — Гермиона произнесла это, поворачиваясь к женщине как-то особенно интимно: она словно обволакивала ее своим вниманием, прижимала к груди, полностью выключая всех остальных из этой ситуации. — Мне будет приятно. Где мы устроимся?
— А где бы вы хотели? Можно здесь, можно на дворе.
— Где будем пить чай? — обратилась Гермиона ко всем присутствующим.
— На берегу пруда. Мы сами все перенесем, миссис Салмон, вы только приготовьте чай, — сказал Беркин.
— Хорошо, — согласилась польщенная женщина.
Вся компания перешла через коридор в ближайшую комнату — чистую, солнечную, но без мебели. За окном был виден запущенный сад.
— Это столовая, — объявила Гермиона. — Будем ее измерять. Руперт, иди туда…
— Я могу помочь, — сказал Джеральд, протягивая руку, чтобы взять конец сантиметра.
— Спасибо, не надо, — отказалась Гермиона, склоняясь до пола в своем блестящем синем фуляровом платье. Она испытывала огромную радость от сознания, что она работает вместе с Беркиным и, более того, г