Спустившись вниз, небрежно осведомилась у вахтера, был ли сегодня Олег Павлович. Получив отрицательный ответ, вздохнула про себя с облегчением, но и с некоторой досадой.
Выпила в учительской чаю с учительницей биологии, закусывая вчерашними булочками. Побеседовала с завхозом о заказе канцелярских принадлежностей на следующий год. Отпустила остальных отстающих: своего Федорова и Жукова из 7-го «А», которые с унылым видом дожидались ее у дверей кабинета. Услыхав, как они радостно сбегают вниз по лестнице, она улыбнулась, чувствуя, что и ее собственное настроение немного улучшается.
Осторожно, чтобы не спугнуть энтузиазм трудовика, забрала из кабинета свой меховой жакет и шапку. Вполголоса поздравила Сан-Саныча с наступающим Новым годом («Да-да, — рассеянно отозвался трудовик, — и вам не болеть!»).
Не болеть — это, конечно, хорошо, думала Екатерина Сергеевна, последний раз в этом году спускаясь со школьного крыльца. Но хочется-то ведь большего. Ах, как хочется большего!
— Подробности, — хрустнув пальцами, потребовала Лилия Бенедиктовна. — Если ты хочешь, чтобы я и дальше помогала тебе, изволь рассказать все до мельчайших подробностей.
Екатерина Сергеевна, прикрыв глаза, чтобы лучше припомнились подробности, принялась рассказывать заново.
— …И вот, когда я уже думала, что он меня поцелует, дали свет…
— И?
— И ничего не произошло. Сразу же включился и запищал его компьютер, заорал противным голосом его мобильный… Надо будет сказать, чтобы поменял звонок.
— Он ответил?
— Нет. Взял его с подоконника, поморщился, словно у него заболел зуб, и сбросил вызов.
— А, так это неплохо…
— Я тоже так подумала. Но он не положил телефон назад. Он набрал номер и вызвал такси.
— И?
— И такси приехало. Очень быстро, пяти минут не прошло. Вот ведь паразиты, когда надо, их не дождешься, а когда не надо, они тут как тут…
— Н-да. И что же он сказал тебе на прощание?
— Да так, ничего особенного. До свидания, сказал. С наступающим, сказал. Всего самого лучшего в новом году, сказал. А у самого глаза снова сделались стеклянными, и видно было, что для него существует только одна женщина — эта его теорема…
Лилия Бенедиктовна помолчала.
Екатерина Сергеевна робко взглянула на нее.
— Вы думаете, это не так? — спросила она с надеждой.
Лилия Бенедиктовна пожала плечами.
— Думаю, тебе следует переключиться на кого-нибудь другого, — после долгой паузы сказала она. — Мало, что ли, голубоглазых брюнетов? Причем попроще, без закидонов…
— Нет! — воскликнула Екатерина Сергеевна, прижав руки к груди. — Мне не нужны другие! Мне нужен только он! Такой, какой есть! Я все равно буду его добиваться — с вашей помощью или без нее, но буду!
— Молодец, — усмехнулась Лилия Бенедиктовна. — Настоящая женщина никогда своего не упустит. Что ж, добивайся. Удачи тебе.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарила Екатерина Сергеевна. Сняла со спинки стула свою сумочку. Встала. Повернулась к двери.
— Подожди-ка…
Екатерина Сергеевна, не оборачиваясь, медленно досчитала до десяти.
— Вернись. Сядь. Ты упомянула отца Нины Соболевой, который дрался за троих и спас вас от хулиганов. А кто он такой, как выглядит и как его зовут?
— Esse homo![1] — торжественно произнесла Лилия Бенедиктовна, складывая руки под пышной грудью и откидываясь на спинку кресла. — Все сходится…
— Что сходится? — удивилась Екатерина Сергеевна.
Как ни была она занята собственными переживаниями, все же не могла не заметить, что описание Александра Васильевича Соболева произвело на хозяйку Клуба сильнейшее впечатление. С белого лба Лилии Бенедиктовны пропала вертикальная сосредоточенная морщина, уголки плотно сжатых губ приподнялись, а из агатовых глаз совершенно исчезло выражение мудрой усталости, и они засверкали, как звезды.
Да полно, Лилия ли это? Можно ли дать этой искрящейся энергией, полной и свежей, как утренние сливки, женщине, пятьдесят лет?..
— Лилия Бенедиктовна, а что…
— Неважно. К тебе это не относится. А важно то, что я снова в деле. Я помогу тебе. Я не я буду, если ты в самое ближайшее время не получишь своего Олега!
— Гм, спасибо, конечно, но…
— Никаких «но». Действовать будем так.
И, хотя в кабинете, кроме них, никого не было и никто не посмел бы подслушивать под дверью, Лилия Бенедиктовна низко нагнулась над столом, поманила к себе Екатерину Сергеевну, и дальнейший разговор происходил у них уже шепотом.
— Знаешь, кого мы встретили в компьютерном магазине? — спросил Александр Васильевич.
Он сидел за кухонным столом и занимался тремя делами сразу: читал газету, колол щипцами орехи и наблюдал, как Нина жарит к обеду окорочка по-мексикански. Из их с Митей комнаты на кухню доносились приглушенные дверью восторженные вопли. Митя вдохновенно терзал новую приставку.
— Митиного учителя математики, Олега Павловича.
— А-а-а, — отозвалась Нина, потянувшись к полке с пряностями и взяв по ошибке белый перец вместо розового. — И как он после вчерашнего?
— Перец не тот, — сказал Александр Васильевич. — И самое время сбрызнуть лимонным соком.
Нина послушно поменяла перец и достала из холодильника лимон.
— О-го-го! Круто! Давай-давай! — слышалось из комнаты.
Александр Васильевич перевернул газетный лист.
— Из Южной Африки пишут, что у них наблюдается небывалое нашествие мигрировавших из Антарктиды пингвинов…
— Папа!
— Что? Ах да… Олег. Ну, нос у него немного припух, но это скоро пройдет. А в остальном, кажется, все в порядке.
— Ну и хорошо, — вздохнула Нина, переворачивая подрумянившиеся окорочка на другую сторону. — У него такой красивый нос…
— Он тебе нравится? Что ты о нем думаешь? Об Олеге, разумеется, не о носе?
Но Нина была достойной дочерью своего отца и потому сказала:
— Папа, нужно еще орехов. Примерно полстакана. А потом порежешь лимонную цедру для пирога.
— Я задал тебе вопрос.
— Два вопроса, папа. А что о нем думаешь ты?
— Мне он понравился. Из него может получиться неплохой зять. Он, конечно, не без странностей — но кто из нас совершенен, в наше-то время? Кроме того, у Митьки не будет проблем с математикой…
— Папа! — Нина уронила деревянную лопаточку, которой помешивала томящийся на соседней сковородке гарнир из золотого маиса с пурпурной фасолью. — Ты серьезно?! А как же Катя? Ведь Олег — ее…
— Ну, пока не ее, — резонно возразил Александр Васильевич.
— Даже не знаю… То есть он, конечно, симпатичный, умный, порядочный… наверное. Но все это так неожиданно…
— А подарок на Новый год и должен быть неожиданным, — улыбнулся Александр Васильевич. — В общем, я пригласил его к нам. И он придет. Возможно даже, сегодня вечером.
Вечером 30 января Олег Павлович отладил программу и запустил ее на своем домашнем компьютере.
Та мысль, что впервые посетила его два дня назад, на уроке алгебры в 7-м «Б», а вторично — во время мюзикла, получила наконец свое воплощение в виде алгоритма.
Два дня назад на уроке невинное дитя своими младенческими устами изрекло, что проще не доказать теорему, а опровергнуть ее.
День назад, во время мюзикла, Олег Павлович понял, как можно это сделать. Как найти числа, превращающие уравнение an + bn = cn в твердое тождество.
Остальное — дело техники. Ну и компьютерного времени.
Если такие числа вообще есть, программа найдет их к завтрашнему утру. В крайнем случае, к вечеру. И тогда грядущий год станет началом новой научной эры, имя Олега Павловича впишут во все учебники математики, а Федя Кузьмин получит обещанную пятерку за год.
«…Ну-ну, — осадил себя Олег Павлович, — эка меня занесло… Пятерку Кузьмину, как же… Сначала надо будет все тщательно проверить. Есть два-три места в наших с Кузьминым логических построениях, которые… ну, не то чтобы сомнительны, но, в принципе, могут оказаться «слабым звеном».
Олег, выгнув затекшую от долгого сидения спину, потянулся так, что затрещали суставы.
Желания браться прямо сейчас за «слабые звенья» не было никакого. Наоборот, была смутная надежда, что все обойдется и так и что к утру программа выдаст желаемый результат.
А пока…
Неожиданно перед его мысленным взором всплыло лицо Екатерины Сергеевны. Кати. Лицо было грустным. Катя смотрела на Олега укоризненно и выжидающе. Олег почувствовал некоторое смущение. Недавние воспоминания зашевелились в нем.
Но тут же вместо Кати явилась обиженная и разгневанная Полина. Олег невольно покосился на выключенный со вчерашней ночи мобильный телефон.
«После, — проникновенно заявил Олег обеим привидевшимся женщинам. — Все — после. Поймите, мне сейчас просто не до вас. Я думать ни о чем не могу, пока не получу результат.
Хотя нет, кое о чем могу. О картинах Митькиного деда, в которых загадочным образом запечатлены фундаментальные математические образы».
А впрочем, чему удивляться?
Красота равна гармонии, гармония равна совершенству, совершенство равно математике. Математика же есть царство чистой и незамутненной мысли. Мысли, которая объемлет весь мир.
«…Опять меня на философию потянуло, — с досадой подумал Олег. — То женщины, то философия. Чего доброго, и в самом деле стихи писать начну… Чур меня, чур!
Надо просто сходить и посмотреть на эти его картины. Прямо сейчас.
Тем более что он сам меня звал. Тем более что живет по соседству.
Дом я помню, а вот какая квартира?..
Вот олух, он же дал мне свою визитку!
Только куда я ее дел?..»
Визитки не было. Олег вспомнил, что сунул ее в правый карман пальто — то есть именно в тот, в который совать ни в коем случае не следовало. Потому что еще с прошлой зимы в правом кармане зияла крупная прореха, которую Олег еще с прошлой зимы собирался зашить сам или попросить зашить Полину.