плечи. Коснуться его губ первым, легким, но жгучим поцелуем. Неторопливо развязать его лионский галстук.
Лилия ощутила знакомое со вчерашнего дня электрическое покалывание в кончиках пальцев. Но не тронулась с места. Наоборот, выпростав из-под головы полную белую руку, стыдливо поправила сползший к ногам плед.
Александр Васильевич уселся в кресло напротив нее.
Опять, как вчера, будем разговоры разговаривать, разочарованно подумала Лилия.
И не ошиблась.
— Теперь я знаю все о ваших подопечных, — улыбнувшись, сообщил Александр Васильевич, — но по-прежнему мало знаю о вас. Рассказывайте.
— Что рассказывать? — вздохнув и удивляясь собственному смирению, спросила Лилия. — Биографию?
— Почему нет, можно и биографию. Начните с раннего детства. С родителей.
— Мой папа был из поволжских немцев, а мама — с западной Украины, — послушно начала Лилия.
Александр Васильевич слушал очень внимательно, не перебивая. Лилия чувствовала, что ему действительно интересно, и ее речь текла свободно и плавно. О некоторых вещах она ни за что не стала бы рассказывать ему наяву; во сне же это получалось удивительно просто и легко.
У каждого из нас есть воспоминания, о которых мы предпочитаем не рассказывать, и не потому, что в них содержится что-то особенно плохое, стыдное или унижающее нас, а потому… ну, просто потому, что это никого, кроме нас, не касается. Это не «скелеты в шкафу», которые мы вынуждены прятать, чтобы окружающие не стали думать о нас хуже, и не чужие, случайно узнанные или сознательно доверенные нам тайны; это мелочи, как правило, ничего не значащие пустяки, маленькие невинные пристрастия, шалости.
Вроде глубинного исследования маминой косметички и рисования цветов и котят на деловых бумагах отца. Вроде кражи клубники с соседских грядок. Вроде тайного посещения кинотеатра, в котором идет фильм «Детям до шестнадцати…». Вроде категорически запрещенного катания с одноклассником на мотоцикле его старшего брата. Вроде ночевок «у подруги» после студенческих вечеринок и посещения с друзьями родительской дачи — разумеется, в отсутствие и без ведома родителей.
Увлекшись свободой и вседозволенностью сна, Лилия с удовольствием погрузилась в прошлое — с тем большим удовольствием, что ей, как психотерапевту, приходилось выслушивать сотни и тысячи интимных душевных излияний, но не было случая пооткровенничать самой. Позиция сильной, уверенной в себе и самодостаточной личности напрочь исключала такую возможность.
— В общем, вы росли самой обыкновенной, веселой и жизнерадостной девочкой, — заметил Александр Васильевич, и Лилия не обиделась на него за «самую обыкновенную». — А что же вас в психотерапию-то занесло?
— В медицинский институт я пошла, что называется, по стопам отца, — помолчав, ответила Лилия. — Мой папа был известный нейрохирург, может, слышали — Бенедикт Гессер…
Александр Васильевич отрицательно покачал головой, но Лилия снова не обиделась.
— А потом, когда я была на третьем курсе, произошла одна история…
Лилия умолкла. Он давно уже не лежала, а сидела на кушетке, завернувшись в плед. Ей захотелось встать, подойти к Александру Васильевичу, опуститься на пол у его ног и замереть так, прижавшись щекой к его колену. И чтобы он погладил ее по голове и позволил бы закончить рассказ.
По прекрасным законам сна так и случилось — причем безо всякого усилия и видимого перемещения в пространстве. Только что она сидела на жесткой кушетке, а теперь вот сидит на ковре. Но это совершенно не важно, потому что она теперь рядом с ним, у его ног. Впервые в жизни она у ног мужчины, и это не только не вызывает у нее протеста и возмущения, но наоборот, она чувствует тихую, неизведанную ранее радость. И его рука лежит на ее голове, и его тонкие длинные пальцы нежно перебирают ее волосы.
— Что за история?
— Я… я не…
— «Скелет в шкафу»?
— Да. Я…
— И вы не хотите вытащить его на свет божий? И тем самым избавиться от него навсегда?
— Я… Да. Хочу. Только я не понимаю, зачем вам это…
Александр Васильевич, как давеча, взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
Лилия отвела глаза, что удалось ей с некоторым трудом.
— Я… ну хорошо, я расскажу. В конце концов, это всего лишь сон.
— Сон? — удивленно переспросил Александр Васильевич. — А, ну да, конечно. Сон, что же еще. Говорите, я слушаю.
Это произошло тридцать лет назад. Был холодный, промозглый, сумрачный ноябрьский день — день, когда даже у совершенно здорового, веселого и не обремененного житейскими проблемами человека может тоскливо заныть сердце.
Лилия, только что успешно сдавшая зачет по симптоматике невралгий, размышляла, где, как и с кем провести вечер. Две недели назад она развелась со своим первым мужем, тем самым инженером-строителем, и теперь была совершенно свободна.
Можно было поехать к Алику, пить мартини и слушать «Биттлз». Можно было поехать к Эдику, пить «жигулевское» и слушать Высоцкого. Можно было пойти с девчонками в кино на «Неукротимую Анжелику».
А можно было, под влиянием тоскливого дня, никуда ни с кем не ходить, а, наоборот, порадовать своим посещением родителей. Заодно и поем по-человечески, решила Лилия, представляя себе ароматный украинский борщ и румяные пампушки с чесноком. Или айсбанн с тушеной капустой — если на кухне хозяйничал отец. Лучше бы, конечно, и то, и другое.
Но судьба приготовила ей еще один вариант.
Не успела Лилия спуститься в студенческий гардероб, как ее догнала стайка однокурсниц, тех самых, что собирались пойти на «Анжелику». Однокурсницы возбужденно верещали.
— Милицию, нужно обязательно милицию!..
— Зачем милицию, надо пожарных!
— «Скорую»! С телефона на вахте!
Лилия поймала за локоть одну из девчонок, прижала к стене и потребовала объяснений. Остальные, вместо того, чтобы бежать на вахту, окружили их и продолжали галдеть.
Мало-помалу выяснилось, что студент Печалин с общей терапии вылез на крышу их семиэтажного учебного корпуса явно с суицидальными намерениями. Во всяком случае, сейчас он стоял на самом краю и орал, чтобы к нему не подходили — иначе он прыгнет.
— Гм, — сказала Лилия, уже в те юные годы отличавшаяся рационализмом мышления, — а какие требования он выдвигает?
— Никаких! Не хочу, говорит, больше жить! Идите, говорит, вы все, и ничего никому не скажу!
— Гм, — повторила Лилия.
— Лилька! Сходи к нему!
— Почему я?
— А помнишь, ты говорила, что можешь уговорить кого угодно на что угодно? Вот и уговори его не прыгать!
Последнее предложение было горячо поддержано всеми собравшимися. Кроме Лилии.
Собравшиеся окружили ее, а потом стали подталкивать к лестнице.
— Давай-давай, ты же из нас самая умная!
— Если не ты, то кто?!..
— Жалко же парня! А вдруг он из-за несчастной любви?..
На крыше было мокро и очень холодно.
Надо было взять в гардеробе пальто, подумала Лилия. Витьке Печалину что — он был в теплой японской куртке, а вот ее от ветра сразу пробрало до костей.
Однокурсники, бестолково толпившиеся у люка, посторонились и дали Лилии дорогу.
Подняв воротник тонкого жакетика и обхватив себя руками, чтобы сберечь остатки тепла, Лилия приблизилась к Виктору.
Тот действительно стоял на самом краю, но пока, на всякий случай, одной рукой держался за ограждение.
— Витя, не надо… жизнь такая хорошая вещь, — уверенным, как ей казалось, тоном начала Лилия.
— Не для меня! — покосившись на нее, отрезал Печалин. Он приподнял одну ногу, попробовал ею воющую ветром пустоту и вернул назад.
— Давай уйдем отсюда в теплое, безопасное место и там обо всем спокойно поговорим, — предложила Лилия.
— Отстань! Не хочу я ни с кем ни о чем разговаривать!
— Вить, ну что ты в самом деле как маленький! Здесь же высоко! Ты же разобьешься!
— Да! Этого-то я и хочу!
— А ты о родных подумал? О папе с мамой? О девушке своей — как ее, Марина, кажется?
При звуках этого имени Печалин страшно, как Мефистофель в «Фаусте», захохотал.
После чего отпустил ограждение и шагнул вниз.
— Из-за девушки, значит, — задумчиво произнес Александр Васильевич. — Что ж, в девятнадцать лет это бывает.
В его голосе не было ни тени упрека. Его рука по-прежнему лежала на ее голове. И все же Лилия поспешила оправдаться.
— Но вы не думайте, он не разбился! Он, знаете ли, пролетел всего этаж, а там зацепился курткой за какой-то штырь над окном криогенной лаборатории и висел на нем, пока его не сняли пожарные!
— Он не разбился, — повторил Александр Васильевич. — Но эта история так подействовала на вас, что вы решили…
Лилия медленно поднялась с пола.
— Да, — сказала она, глядя на Александра Васильевича с некоторым вызовом.
— Я перешла учиться на смежное направление. Я хотела доказать, что…
— Что вы действительно можете уговаривать людей поступать так, как вам хочется. Разумеется, для их же блага. Доказать не столько другим, сколько самой себе…
Лилия, сглотнув ком, кивнула.
— И как? — поинтересовался Александр Васильевич. — Вы в самом деле научились этому? Окажись вы в подобной ситуации сейчас, вы смогли бы уговорить его не прыгать?
— Смогла бы, — бесстрашно ответила Лилия.
— Что ж, — усмехнулся Александр Васильевич и тоже встал. — Тогда вперед!
Он щелкнул пальцами. Стена Лилиного кабинета растаяла, и на нее пахнуло ноябрьской сыростью, смешанной с запахом ржавой крыши и страха.
Надо было взять шубу, подумала Лилия. Витьке Печалину что — он в теплой японской куртке, а вот ее от ветра сразу пробрало до костей.
Однокурсники, бестолково толпившиеся у выхода на крышу, посторонились и дали Лилии дорогу.
Обхватив себя руками, чтобы сберечь остатки тепла, Лилия приблизилась к Виктору.
Он стоял на самом краю крыши, но пока, на всякий случай, одной рукой держался за ограждение.