— Прости меня, Мина, но я должен быть осторожен, — доверительно сказал он. — Очень осторожен.
Я объяснила ему, что проделала многодневное путешествие от йоркширского побережья до Гратца, чтобы быть с ним рядом и помочь ему как можно скорее оправиться от недуга. Недоверчивые огоньки, горевшие в его глазах, так и не погасли. Когда я смолкла, он поманил меня пальцем и прошептал мне на ухо:
— Женщины — великие обманщицы. Они часто меняются до неузнаваемости.
Я растерянно посмотрела на него, пытаясь понять, откуда в его несчастной голове взялись подобные идеи.
— Но я ничуть не изменилась, Джонатан. Я в точности такая же, какой была в тот день, когда мы расстались.
— Я должен быть уверен, что ты не одна из них, — заявил больной. — Они всегда прикидываются милыми и добрыми. В точности как ты сейчас.
— Но о ком ты говоришь, дорогой? Вспомни, мы с тобой договорились, что не будем иметь друг от друга секретов. Пожалуйста, расскажи мне, что с тобой произошло.
— Они сумели меня обмануть, — вздохнул Джонатан. — Но больше я не поддамся на их уловки. Если ты действительно моя Мина, ты поможешь мне выбраться отсюда.
Я горячо заверила больного в том, что непременно увезу его в Лондон, и вновь попыталась навести разговор на причину одолевавших его страхов. Однако Джонатан был не в состоянии связно объяснить хоть что-нибудь. Я поняла, что мне необходимо поговорить с доктором. Возможно, мания преследования и чрезмерная подозрительность, так поразившие меня, являлись симптомами мозговой лихорадки. Мне оставалось лишь пожалеть, что перед отъездом я подробно не проконсультировалась с доктором Сивардом относительно этого заболевания. Но мне так хотелось как можно скорее увидеть Джонатана. Теперь, сидя у его постели, я понимала, что медицинские сведения были бы в этой ситуации далеко не лишними.
Я поцеловала Джонатана в щеку, что не вызвало у него возражений, и сказала ему, что иду поговорить с доктором и узнать у него, скоро ли мы сможем поехать домой. Увы, мне не удалось найти доктора либо другого осведомленного человека, говорившего по-английски. Наконец ко мне вышла монахиня, говорившая по-французски, уроженка Эльзаса, сестра Мария Анцилла. Я попросила ее говорить как можно медленнее, ибо опыта общения с французами, имеющими обыкновение сыпать словами, у меня не имелось.
Сестра, проявив поистине ангельское терпение, объяснила мне, что Джонатан был найден в сельской местности графства Стайрия, где он бродил в состоянии полной невменяемости. Как-то утром крестьянки, работавшие на поле, увидели странного человека, который вышел из ближайшего леса и побрел вдоль опушки, выкрикивая какие-то имена. Когда они попытались узнать у него, кто он и откуда, он не сумел дать им ответ. Его сотрясала дрожь, причиной которой был то ли утренний холод, то ли пережитой испуг. Одна из добросердечных крестьянок напоила его отваром трав, составленным по ее собственному рецепту, и попросила фермера, собиравшегося на рынок в Гратц, посадить безумца в свою повозку и доставить его в больницу. Здешние доктора, осмотрев его, поставили диагноз «воспаление мозга». В ход были пущены сильные успокоительные средства, под действием которых больной, терзаемый жаром и бредом, спал несколько дней подряд. Наконец Джонатан очнулся, начал есть, пить и принимать лекарства. Но прошла еще целая неделя, прежде чем он вспомнил свое собственное имя.
— Скажите, он не упоминал о Мине? — спросила я.
— Нет, — покачала головой монахиня. — Такого имени он не называл.
По ее словам, бормотание Джонатана было таким невнятным, что никто к нему особенно не прислушивался. Поначалу сестры думали, что он молится, однако вскоре догадались, что он разговаривает с фантомами, предстающими ему в бредовых видениях. Некоторые признаки телесного свойства позволяли предположить, что это видения весьма непристойного характера. Монахини горячо молились за своего пациента, ибо не сомневались, что душа его изнывает в тенетах дьявола. В последние несколько дней, сообщила сестра, больной успокоился и впал в апатию.
Не слишком полагаясь на свой французский, я попыталась уточнить у сестры, какое значение она придает слову «непристойный». Монахиня в ответ лишь перекрестилась, подтверждая, что я поняла ее совершенно правильно.
— А что вы имели в виду, говоря о «некоторых признаках телесного свойства»? — спросила я, ожидая в ответ услышать какой-нибудь суеверный вздор. Но моя собеседница обошлась без всяких двусмысленностей.
— Я выросла на ферме, — заявила она, глядя мне прямо в глаза. — С ним происходило в точности то же самое, что происходит с быком, когда он приближается к корове.
Мне оставалось лишь понимающе кивнуть. Но кто привел моего жениха в состояние такого возбуждения? Все ревнивые опасения, пережитые прежде, мгновенно ожили в моей душе.
— Вы говорите, меня он не звал, — сказала я. — Но может, он звал кого-то другого?
Моя собеседница лишь пожала плечами. Возможно, она полагала, что, ответив на мой вопрос, нарушит врачебную тайну.
— Порой мужчин преследуют ужасные фантазии, — уклончиво заметила она. — А когда душа поражена болезнью, дьяволу особенно просто посеять в ней свои злые семена.
В голове у меня теснилось целое сонмище вопросов, однако моя собеседница явно не обнаруживала желания продолжать разговор. Поблагодарив сестру, я попросила ее отыскать доктора, лечившего Джонатана, и узнать, можно ли увезти больного домой.
Я вернулась в палату, где за время моего отсутствия появились другие посетители. Из-за холщовых занавесей доносились разговоры на непонятном мне языке. Прежде чем отдернуть полотнище, отделявшее меня от кровати Джонатана, я некоторое время постояла рядом. За занавеской было тихо. Стараясь не производить ни малейшего шума, я проскользнула внутрь. Больной мирно дремал, щеки его горели лихорадочным румянцем, рот слегка приоткрылся. Если бы не седая прядь, белевшая в его волосах, сейчас он выглядел совсем как прежний Джонатан, которого я любила.
Вдруг лоб его нахмурился, дыхание ускорилось, и он принялся так яростно метаться на подушке, что я испугалась, как бы он не сломал себе шею. С пересохших губ сорвался жалобный стон, словно он испытывал сильнейшую боль. Внезапно Джонатан вцепился в края кровати, бедра его напряглись. Тонкое одеяло не могло скрыть того, что мужское его достоинство пришло в боевую готовность.
Растерянная и смущенная донельзя, я буквально приросла к полу. Взгляд мой был неотрывно устремлен на Джонатана, одержимого каким-то соблазнительным видением. Разговоры и смех, доносившиеся с соседних кроватей, заглушали его сладострастные стоны. Я как можно плотнее задернула занавеску, надеясь, что никто не зайдет сюда и не станет свидетелем того, как мой жених изменяет мне у меня на глазах. Наконец охвативший Джонатана экстаз пошел на убыль, он вновь застонал, то ли от наслаждения, то ли от разочарования, и в полном изнеможении растянулся на постели.
Не желая будить его, я тихонько уселась в ногах кровати. Через несколько минут глаза больного открылись. Увидев меня, он испуганно обхватил себя за плечи.
— Они здесь, — едва слышно пробормотал он. — Они вернулись.
— Тебе всего-навсего приснился дурной сон, — заметила я, успокаивая его, хотя разговор с сестрой и сцена, свидетельницей которой я стала только что, убедили меня в обратном. — Виной всему лихорадка, которая скоро пройдет.
Я коснулась рукой его лба, проверяя, есть ли жар. На ощупь кожа Джонатана оказалась неожиданно прохладной.
— Да, лихорадка уже идет на спад, — сказала я. — Пройдет совсем немного времени, и я увезу тебя домой.
— Ах, Мина, я уж боялся, что останусь здесь навсегда, — вздохнул Джонатан. — Слава богу, ты приехала.
Он раскрыл объятия, и я приникла к нему всем телом.
Появление доктора заставило нас отпрянуть друг от друга. Он оказался совсем молодым человеком, примерно такого же возраста, как и доктор Сивард. Темные волосы, зачесанные назад и смазанные каким-то маслом, открывали высокий лоб; пушистые холеные усы и наглухо застегнутый черный сюртук придавали доктору солидный вид. Манеры его были довольно сухи и официальны, а по-английски он изъяснялся если не свободно, то по крайней мере понятно. Прежде всего он сообщил мне, что не может позволить лицу, не состоящему с пациентом в родстве, забрать его из больницы.
— Но я должен вернуться домой, — горячо возразил Джонатан. — Мина, я больше не могу здесь оставаться. Если мы не уедем отсюда немедленно, может произойти нечто ужасное.
— В нашей больнице вы в полной безопасности, мистер Харкер, — заверил доктор. — Разве за вами здесь плохо ухаживают? — Он повернулся ко мне. — Мисс Мюррей, будет намного разумнее, если вы проведете в Гратце еще несколько недель — до тех пор, пока мы полностью завершим лечение мистера Харкера.
Прежде чем я успела ответить, Джонатан заговорил вновь.
— Мина, мы должны пожениться прямо здесь, в Гратце, — заявил он. — Тогда я смогу отсюда уехать.
Мы с доктором удивленно взглянули сначала на больного, потом друг на друга.
— Разве я не прав, доктор? — продолжал Джонатан. — Если Мина станет моей женой, вы не сможете воспрепятствовать ее намерению увезти меня отсюда.
Перемена, произошедшая с Джонатаном, поразила меня. Несколько минут назад передо мной был безумец, страдающий от тяжелого мозгового расстройства. Теперь, закрыв глаза, я могла бы подумать, что слушаю выступающего на суде адвоката.
— Да, если мисс Мюррей станет вашей женой, она будет вправе забрать вас из больницы, — подтвердил доктор. — Но, надеюсь, вы послушаете моего совета и не станете торопить события.
— Может быть, нам и в самом деле стоит послушать доктора, Джонатан, — несмело предложила я. — Почему бы нам не подождать, пока ты полностью поправишься.
Джонатан так сильно сжал мою руку в своей, что я невольно сморщилась от боли.
— Прошу тебя, Мина, — взмолился он. — Если ты меня любишь и хочешь мне помочь, давай как можно быстрее поженимся и уедем отсюда. Здесь я не поправлюсь никогда.