Спасибо, что вы там были и проявили столько великодушия.
Манон
Тома́ дважды перечитал письмо, прежде чем на него ответить.
Дорогая Манон,
я не бескорыстен, вы ошибались, когда писали.
Вы для меня не незнакомка, тем более не чужая. Правду очень трудно произнести. Есть ли у меня право приоткрыть для вас хотя бы ее часть?
Мой отец и ваша мать страстно любили друг друга на протяжении более двадцати лет – безмолвно, на расстоянии, уважая обязательства, навязанные эпохой. Я узнал об этом недавно, знакомясь с последней волей моего отца.
Я вам солгал. Я не случайно забрел в этот парк. Моей целью было конфисковать вашу мать прямо в день ее похорон, чтобы исполнить их волю быть навсегда соединенными.
Хотелось бы мне найти слова, которые оправдывали бы мои поступки, но таких не существует.
Вы не должны меня благодарить, это я должен просить у вас прощения.
Знайте только, что мною руководила любовь к отцу и что ради вечности можно и солгать.
Простите меня.
Тома́
Телевизор внезапно стих. Тома́ поспешно захлопнул ноутбук, не успев отправить свое письмо, спрятал его под перину и зарылся головой в подушку.
В двери возник Раймон. Посмотрев на сына, он заулыбался.
– Мне тоже не спится – если можно так выразиться. Ничего, выспишься в самолете завтра вечером. Не буду тебя тормошить, скоротаю ночь в гостиной. Постарайся хотя бы немного отдохнуть.
Тома́ не ответил. Раймон ретировался, предупредив его, что жмуриться так крепко вредно для глаз.
Тома́ дождался, пока стихнут все звуки, после чего спрятал ноутбук в дорожную сумку. Его рука наткнулась на деревянную шкатулку, он вынул ее и долго разглядывал. Потом он сходил в ванную за щипчиками для ногтей и снова улегся.
Прочно заперев для верности дверь, он приступил к чтению.
В два часа ночи Тома́ убрал в конверт последнее письмо Камиллы. Возвращая его в шкатулку, он поймал себя на слабой надежде, что еще не все потеряно.
17
Инспектор Пильгес поставил свой «форд-универсал» на стоянку колумбария и, ежась, зашагал по аллее к административному корпусу.
На пороге его встретил помощник директора. Трудно было сказать, кто из них выглядит хуже.
Ждавший его в кабинете директор имел еще более потрясенный вид.
– Вот и вы, наконец-то! У нас разбито окно и взломан шкаф, – пожаловался он.
– Зрение меня еще не подводит, благодарю. Неплохой шкафчик! Они сами его заперли или вы испортили отпечатки своими лапами, чтобы затруднить мне задачу?
Тон был задан, директору оставалось неуверенно блеять в ответ. Инспектор сделал из услышанного собственные выводы.
– Что за ценности вы здесь хранили? Деньги, облигации Казначейства?
– Только наши досье.
– Полные компромата, полагаю? Иначе никто не надумал бы вломиться в столь веселое местечко.
– У нас похитили не бумаги. Пропала урна.
– Что пропало? – переспросил Пильгес, щурясь.
– Погребальная урна.
– Больше ничего?
– Достаточно и этого.
– Ну, раз вы так считаете… Из золота она была, что ли?
– Из латуни. Сама по себе она ровно ничего не стоит.
– Значит, ценность представляло ее содержимое?
– То есть прах. Само собой.
– Вот оно что… – протянул Пильгес.
– Посерьезнее, пожалуйста. Похищение умершего – это чрезвычайное происшествие.
– Кто же этот умерший?
– В том-то и беда, что мы не имеем об этом ни малейшего представления.
– Вот оно что!
Повисла неловкая пауза.
– Я слыхал про скелеты в шкафу, но ваш случай посерьезнее. Что делал у вас в шкафу мертвец?
– Кто-то постыдным образом подбросил его нам вчера днем. Найдя его, мы сочли своим долгом оказать ему почтительный прием. Не оставлять же его под открытым небом!
– В некотором смысле заблудшая душа… Признаться, ваше занятие оказалось более занятным, чем я думал раньше.
– Ценю ваш сарказм, инспектор. Предстоит необычное расследование, вы к таким не привыкли, тем не менее я буду вас просить сделать все возможное, чтобы найти…
– Вот именно: кого нам искать? – грубо перебил директора Пильгес.
– Дело в том, что… мы этого не знаем, – сконфуженно признался директор.
– Господи, в чем мое прегрешение, почему мне вечно достаются самые дурацкие дела?! – вскричал Пильгес, заставив директора испуганно перекреститься. – Давайте подытожим: кто-то выбрасывает на кладбище урну, что, если подумать, не так уж глупо…
– Не на кладбище, а в колумбарии, – поправил его уязвленным тоном директор.
– Вы ее прячете, а она среди ночи берет и совершает побег, – невозмутимо продолжил инспектор. – Ни разу с таким не сталкивался за все тридцать лет службы, с ума сойти! Вам не приходило в голову, что в урне могло находиться что-нибудь другое помимо пепла? Например, наркотики.
– Невозможно! Мы ее открывали.
– Вы уверены? Вы же не попробова… ну, нет, это было бы уже слишком. Хорошо, не наркотики. Но тогда зачем похищать то, от чего всего несколько часов назад избавились?
– Полицейский – вы, не я.
– Увы. Вернемся к началу. – Пильгес достал из кармана пиджака блокнот и ручку. – Когда примерно сюда проникли злоумышленники?
– Я ушел с работы в восемь вечера, как раз перед запиранием ворот. Наш сторож ходит по парку всю ночь, но ничего необычного он не заметил. Это все, что я знаю.
– Похищение погребальной урны из директорского шкафа, – пробормотал Пильгес, делая записи. – Мне надо указать примерную ценность пропажи.
– Я бы написал «сентиментальная».
– Сочувствую вашей страховой компании. Как у вас тут с камерами наблюдения?
– Квартал здесь безопасный, да и нашим постояльцам рисковать уже нечем. Вернее, так мы считали до вчерашнего вечера. Теперь мы установим камеры, можете не сомневаться.
– Никаких сомнений. Значит, ни отпечатков, ни камер, ни имен? Маловато, чтобы раскрыть похищение.
– Похищение?! – вскрикнул директор. – Думаете, у нас потребуют выкуп?
– Меня это сильно удивило бы.
– Откуда такая уверенность?
– Не очень понимаю, кого впечатлит угроза похитителей пристукнуть заложника. Что до переговоров о возврате содержимого урны, то никому не известно, кто это был. Предоставляю вам делать собственные выводы.
Директор понуро плюхнулся в кресло.
– Тогда зачем?..
– Хороший вопрос. Признаться, я не улавливаю мотива преступления. Может быть, вы заметили хоть какую-нибудь несообразность, крохотную странность – мне хватило бы и этого? Все что угодно, выходящее за рамки обычного. Я бы потянул за эту ниточку, и…
Директор поскреб подбородок и добросовестно напряг память.
– Как вам такое? С нашим органистом вчера утром случился несчастный случай, и его с ходу заменил неизвестный исполнитель.
– Вот видите! Это то, что нужно! – Инспектор воодушевленно хлопнул себя ладонью по колену. – Теперь вы охнуть не успеете, как я раскрою это дело.
– Правда?! – дружно воскликнули директор и помощник.
– Вообще-то нет. Что стряслось с вашим органистом?
– Поскользнулся в душе.
– Как любопытно! Кто же его заменил?
– Если бы мы знали! Уж точно не кто-то из наших. Может быть, это связанные вещи: позавчера наш садовник видел этого человека гуляющим в парке.
– А урну подбросили вчера?
– От вас ничего не укроется, инспектор. Возможно, он проводил разведку. С ним беседовала дочь господина Бартеля, она даже сама к нему подошла, наш садовник видел их вместе.
– Где бы я мог повидать эту молодую особу?
– У нас есть адрес ее отца.
Инспектор переписал адрес себе в блокнот. Все вопросы были исчерпаны, и ему осталось только удалиться.
Тома́ проснулся поздно, услышал в гостиной какой-то шум и пошел на звук. Его отец сидел перед телевизором.
– Как ты сумел его включить?
– Сам не знаю! Мне очень этого захотелось – и пожалуйста. Пути волн неисповедимы. Прожить жизнь хирургом, чтобы воплотиться в дистанционный пульт – игра стоила свеч, не правда ли?
Тома́ сел с ним рядом. Он много отдал бы, чтобы поменяться с ним ролями, чтобы хотя бы ненадолго оказаться сыном, защищающим и подбадривающим отца. Ему хотелось сказать, что завтра все изменится к лучшему, хотя он знал, что совместного «завтра» у них не будет. Но Раймон, верный себе, опередил Тома́ и сам принялся его подбадривать:
– Не грусти, сынок. Мы попытались. Согласись, это путешествие стало для нас неплохой встряской, а такое не каждому дано. Не хочу, чтобы ты сидел понурый из-за меня. Я прожил великолепную жизнь, твоя будет и того лучше. Подумай обо всем, что тебя ждет, о концертах, о любви, об утренней красоте, о радости жизни, обо всем, чего ты еще не успел пережить. Это прекрасно! Ты осознаешь свое везение? Не порть его печалью о моей участи. Я делал в жизни собственный выбор и ни от чего не отрекаюсь. Да, я много трудился, но зато я воспитал тебя, я тебя любил, я видел, как ты рос, как мужал, как становился мужчиной – и каким! Поверь, я ухожу без сожалений, разве что о Камилле, но, уверен, она поймет. У нас мало времени, поэтому поспеши задать мне все вопросы, какие хочешь, хотя нет, задай один вопрос – самый для тебя важный, и я обещаю ответить на него без обиняков.
Тома́ смотрел на отца с бесконечной нежностью.
– Скажи, папа, каково это – быть отцом?
– Во сколько у тебя вылет?
Манон подняла железную штору на половину высоты, нагнулась и оказалась у себя в магазине. Отключив сигнализацию, она огляделась. Ей нравилось это время перед открытием, когда можно было одной прогуляться между стеллажей, свободно провести инвентаризацию, просто почитать какую-нибудь книжку за столиком или выбрать, что почитать матери во второй половине дня. Поставив на место книгу, взятую раньше, она подумала, что с этого дня жизнь войдет в нормальную колею. Манон была не из тех, кто плывет по течению. Она считала, что унаследовала у Камиллы ее силу и оптимизм. Перейдя в кладовую, Манон принялась распаковывать коробки с летними изданиями. Книгам свойственна сезонность, на читательский выбор влияет погода, и выкладка книг была каждодневным занятием хозяйки магазина. Манон раскладывала их на столиках так же тщательно, как мастер икебаны – цветы, не придерживаясь тематического принципа, чтобы раздразнить любопытство посетителей. Книготорговец, которому не задают вопросов, перестает улавливать смысл своего ремесла. Советовать, помогать делать открытия, разделять восторг читателя – все это наполняло ее радостью, даже если читатель не проявлял любезности. Сейчас, припомнив просьбу соседа-антиквара, она разобрала поступления последней недели и приготовила перечисленные им книги. Потом вернулась к своему рабочему месту за кассой и занялась бухгалтерией. Стопка счетов за последние дни устрашающе выросла, но ей было не до них: на экране ее телефона появилось сообщение.