— Вот как? — озадаченно проговорила художница, задумалась на миг, коротко вздохнула и произнесла: — Вполне возможно, что это так…
— А мне очень понравилась ваша картина с кирхой, — проговорил хранивший до этого молчание Морис.
— О! Я очень рада, — глаза художницы осветились внутренним светом.
— И еще дворики Старого города написаны так трогательно и достоверно.
— Я очень люблю свой город, — сказала Лидия.
— А вы давно знакомы с моей тетей? — спросила Мирослава.
— Да можно сказать, что сто лет, — засмеялась Лидия. — Когда я еще только начинала, мне предложили оформить сборник стихов Виктории Волгиной. Я начала их читать и просто влюбилась и в вашу тетю, и в ее стихи. Позже узнала, что она пишет еще и прозу, и подсела на ее книги.
— Здорово.
— Но она вам, конечно, никогда обо мне не говорила, — снова засмеялась Лидия.
— Нет, она рассказывала мне и своей сестре о чудесной юной девочке, оформляющей ее сборник. Но я как-то пропустила это мимо ушей, виновата, — притворно покаянно склонила голову Мирослава.
— Мне о вас ваша тетя немного говорила, но никогда не упоминала о том, что вы детектив.
— Хранила конспирацию.
Обе девушки рассмеялись.
Лидия взяла под руку Мирославу, потом Мориса: — Пойдемте, я кое-что вам покажу.
Она привела их в самый дальний угол павильона: — Что вы скажете об этом?
Детективы увидели перед собой довольно большое полотно с изображением… дракона. Оба замерли, не в силах оторвать взгляд от маленьких злобных глаз и распахнутой пасти чудовища, из которой вырывался ярко-алый огонь.
— Хорошо, что у него только одна голова, — обронил Морис.
— У каждого из нас свой дракон? — проговорила Мирослава скорее утвердительно, чем вопросительно, и, обернувшись, взглянула в лицо художницы.
Та молча кивнула.
— А почему картина в самом дальнем углу? — спросила Мирослава.
— Устроители выставки, как бы это помягче выразиться, — Лидия сделала паузу, — просили не портить общее светлое впечатление.
— Понятно… «Все хорошо, прекрасная маркиза».
— Иными словами, если сделать вид, что в мире не существует зла, то оно как бы и впрямь перестанет существовать? — спросил Миндаугас.
— По крайней мере, наверное, именно так думают устроители выставки, — ответила Лидия.
— Увы, не они одни, — подвела итог Мирослава.
Лидию кто-то окликнул, и она, извинившись, ушла.
— Что вы думаете об этом драконе? — спросил Морис.
— То, что он есть в каждом из нас. В ком-то в виде крохотного смешного дракончика типа мультяшного, а некоторые умудряются раскормить его своими поступками и потаканием порокам до непомерных размеров и в результате получают вот такое чудовище, — Мирослава кивнула на холст, — и уже не люди властвуют над драконом, а он над ними.
Неожиданно возле них материализовалась Виктория:
— И как вам Лидия? — спросила она вкрадчивым голосом.
— Интересная личность…
— По-моему, она очень талантлива, — заметил Миндаугас.
Виктория кивнула.
— И что же ты, тетя, скрывала от нас такое сокровище? — спросила притворно сурово Мирослава.
— Да я и не скрывала, просто не было повода говорить о ней подробно, — пожала плечами Виктория.
Подошел Игорь, муж Виктории. Он был на шестнадцать лет моложе супруги, которую обожал и буквально сдувал с нее пылинки.
Разница в возрасте с Мирославой и Морисом у него была всего 5 лет.
— Привет, племянница, — улыбнулся Игорь и чмокнул Мирославу в щеку.
— Привет, дядюшка, — улыбнулась в ответ Волгина.
С Морисом Игорь обменялся рукопожатием. Приобнял за плечи свою жену и весело спросил всех троих: — И как вам выставка?
Сошлись на том, что картины впечатляют и западают в душу. Вышли из павильона вместе, распрощались, Игорь усадил Викторию в белую «Ауди» и сел за руль. Мирослава с Морисом сели в «БМВ», и Миндаугас вывел автомобиль на шоссе. Старый парк помахал им вслед ветвями вековых деревьев и обратил свой взор на тех, кто еще не спешил покидать его пределы.
Не успел Морис поставить машину в гараж, как ему на сотовый позвонил Шура и сообщил, что он собирается к ним.
— Приезжай, — проговорил Миндаугас и отключился. — Сейчас Шура приедет, — передал он Мирославе.
Та кивнула и протянула руки навстречу летящему с крыльца коту.
— Соскучился? — спросила она, поглаживая лохматую голову, пахнущую молоком и еще чем-то непонятным и приятно волнующим.
Дон уткнулся в самое ухо хозяйки и замурлыкал.
— Я накрою пока стол к чаю, — проговорил Морис.
— А поесть у нас что-нибудь есть? — спросила Мирослава.
— Есть. Отбивные, запеченные куриные окорочка и цветная капуста.
— Хорошо, я сейчас вымою руки и нарежу салат.
В четыре руки они быстро нарезали огурцы, помидоры, лук, зелень, Мирослава посыпала все солью, а Морис полил подсолнечным маслом, пахнущим семечками.
Шура, должно быть, летел по шоссе, так как явился спустя тридцать минут после звонка. Под нажимом Мирославы, бранящей его за превышение скорости, Наполеонов признался, что звонил, уже едучи к ним.
— Кстати, где вы были? — спросил он.
— Ходили на выставку картин Лидии Заречной.
— ?!
— Ты не знал?
— Нет…
— Газеты надо, Шура, читать.
— Некогда. А что вы мне не сказали?
— Мы как-то об этом не подумали, — лукаво улыбнулась Мирослава.
— Проявили вредность, — Шура махнул рукой, — ну ладно, прощаю. Рассказывайте! Как картины? Понравились?
— Потрясающе!
— А тебе, Морис?
— Мне очень понравились миниатюры старых двориков…
— Там были портреты ее подруг. В том числе Юлии Лопыревой…
— Ну и почему бы ей ее не написать, — сказал Шура, пристально вглядываясь в глаза Мирославы.
— Действительно, почему бы, — задумчиво проговорила она, — но главное — как…
— Ты что-то заметила?
— Даже не знаю, что сказать тебе, Шура.
— Просто скажи, что ты увидела и почувствовала, — настаивал он.
— Когда я смотрела на этот портрет, — проговорила она медленно, — мне вспоминался Оскар Уайльд с его портретом Дориана Грея.
— Да?
— Да…
— И что же? На ее портрете проступили тени ее пороков и прегрешений?
— Не совсем так…
— Тогда что же?
— Интуиция подсказывает мне, что убила Юлия.
— Опять ты за свое! — всплеснул руками Шура. — Абсурд! У нее стопроцентное алиби! Она никак не могла его убить!
Мирослава ничего не ответила.
— К тому же ты забыла, что она не переносит крови, — добавил Шура нахмурившись.
— Необязательно убивать самой…
— Ну да, — усмехнулся Шура, — скажи еще, что она киллера наняла.
— Почему бы и нет…
— У нее недостаточно для этого денег. Родители, как мы выяснили, в последние несколько месяцев уменьшили траты на ее содержание. Наличные вообще по минимуму. Займов в банке она не брала.
— Необязательно платить деньгами.
— Чем же еще? — фыркнул Шура, — натурой — зерном и шкурой?!
— Ты прав в одном, заплатить можно натурой, вернее, сексом.
— Слава, ты издеваешься?! — Шура округлил свои лисьи глаза. — Где ты видела киллеров, которые принимают оплату сексом?!
Губы Мориса дрогнули в легкой улыбке. Он склонялся к тому, что в словах Мирославы есть зерно истины, но в спор друзей детства вмешиваться не спешил.
— Это может быть не профессиональный киллер… — проговорила Мирослава.
— Вот как, — заинтересовался Шура, — и есть предположения, кто это?
— Тебе не кажется, что это может быть тот, кто сильно влюблен? Долго и безответно.
— Я не совсем тебя понимаю.
— Есть люди, которые впадают в зависимость от своей любви. Они готовы на все, лишь бы быть подле объекта своей страсти.
— Но это редкий случай.
— Редкий…
— Ты думаешь?.. — задумался Наполеонов.
— Думаю. И я бы на твоем месте пристально изучила прошлое и настоящее Анатолия Стригунова.
— Но это представляется невероятным… Какой здравомыслящий человек пойдет на такое…
— Одержимые любовью, как правило, не относятся к категории так называемых здравомыслящих людей.
— Ты хочешь, чтобы я взялся разрабатывать эту версию?
— Шура, ты следователь. Мало у тебя было невероятностей?
— Ну…
— Думай сам. Ты интересовался моими ощущениями. Я считаю, что Юрия убила Юля руками своего несчастного обожателя. А уж что ты будешь делать, решать тебе.
Над словами Мирославы Шура думал всю ночь. Бессонница для него была не типична. А тут он не мог уснуть до половины третьего. Ворочался с боку на бок, ругал луну, шум внезапно пошедшего дождя и даже запах левкоев и резеды, который под утро хлынул со двора в раскрытое окно.
Глава 24
Примчавшись на работу ни свет ни заря, Наполеонов с самого утра раздал оперативникам поручения о сборе информации.
— Я хочу знать все, — говорил он, — где Стригунов родился, учился, работал и кем воспитывался. Друзья, девушки, знакомые.
И сотрудники сработали оперативно. К обеду информация лежала на Шурином столе. Ничего особенного в ней не было, за исключением того, что воспитывала Толю бабушка. Родителей лишили родительских прав, когда мальчику было два года. Они уехали в неизвестном направлении и больше никогда не интересовались сыном.
— Пили? — спросил следователь оперативника Рината Ахметова.
— Пили, — подтвердил тот и пододвинул следователю копию с пожелтевшей от времени бумаги.
— Друзей нет?
— Друзей в классическом понимании слова нет, есть приятели, но и с ними Стригунов почти не видится, более или менее частые контакты у него только с соседом с первого этажа.
— К этому соседу я схожу сам. А вы все-таки ненавязчиво опросите других соседей и коллег по работе.
Ринат кивнул и вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
Сосед Анатолия Корней Фролович Старостин был не ровесником Стригунова и даже не просто взрослым мужчиной, а 75-летним пенсионером, бывшим боцманом одного из торговых судов несуществующего ныне Советского Союза.