Корней Фролович оказался человеком общительным и хлебосольным. Он охотно согласился поговорить со следователем, хотя и удивился слегка, что тот интересуется Толиком Стригуновым.
Уже через десять минут следователь сидел на кухне и ел вместе с хозяином котлеты с картошкой.
От стопки отказался, приложив руку к груди, проговорил: — Простите, отец, но на работе ни-ни. Сами понимаете, служба.
Корней Фролович согласно кивнул: — Как не понять. А от чайку не откажетесь?
— От чайку не откажусь.
— У меня баранки свежие есть.
— И баранки буду.
После еды Корней Фролович закурил трубку и спросил: — И что же Толик натворил?
— Пока не знаю…
— А подозреваете в чем?
— Простите, отец, не могу сказать.
— Понимаю, — кивнул Корней Фролович, — тайна следствия.
— Она самая. А вы хорошо знаете Анатолия?
— Как не знать. Хорошо знаю, можно сказать, с пеленок. Я, конечно, по нескольку месяцев отсутствовал. По долгу службы, — добавил он со значением и посмотрел на Наполеонова, чтобы убедиться в том, насколько следователь проникся важностью его работы.
Шура утвердительно кивнул, преданно глядя в глаза старого боцмана.
— Отсутствовать-то я отсутствовал, но всегда возвращался. С бабкой его мы приятельствовали. Я помогал им чем мог. Сами понимаете, одинокая женщина с пацаненком.
Шура снова кивнул.
— То кран протечет, то колонка забарахлит, то дверь покрасить надо, то почтовый ящик починить. А она меня на чай приглашала, да и сейчас приглашает, пироги Степанида Матвеевна отменные печет и варенье замечательное варит. Впрочем, все у нее в руках спорится.
— А Толик? — попытался Наполеонов вернуть разговор в нужное ему русло.
— Толик рос хорошим, послушным мальцом. Любознательный очень был. Мы с ним одно время увлеклись моделями кораблей. Потом Толик к этому занятию охладел. А макеты я сохранил. Хотите посмотреть?
— Хочу, — ответил Шура.
Старостин провел его в большую комнату, подвел к застекленной стенке.
— Вот они, наши корабли, — Корней Фролович отодвинул стекло и любовно погладил один из макетов.
Шура с первого взгляда разглядел, что модели сделаны искусно и с большой любовью.
— Вижу, что и вы, Корней Фролович, приложили к ним руку.
— Приложил, — улыбнулся Старостин, — не скрываю.
— К кораблям Толя охладел, — проговорил Наполеонов, — что же стало его новым увлечением?
— Об этом я говорить не хочу, — неожиданно замкнулся Старостин.
— Почему? — невинно поинтересовался Шура, — надеюсь, это были не наркотики?
— Кабы наркотики, — пробурчал Корней Фролович.
— И думаю, не торговля людьми и оружием?
— Да вы что, спятили, что ли?! — рассердился боцман: — Пацаненку лет одиннадцать-двенадцать было, не помню точно.
— Порнография?
Старостин подавился сунутой в рот трубкой и, выплюнув ее в сердцах, постучал по лбу пальцами, при этом выразительно поглядев на следователя.
— Вы хотите сказать, что мальчик Толя спятил?!
— Не мальчик Толя, а вы, капитан, — Старостин махнул рукой, — впрочем, и мальчик Толя тоже.
— Вот это уже становится интересным, — проговорил Наполеонов.
— Это неинтересно, это печально. Толик влюбился! Но кто не влюбляется в отрочестве?!
— Действительно, кто, — согласился Наполеонов.
— Но у всех эта первая влюбленность тает, извините за лирику, как утренний туман. А у Толи…
— Что у Толи? — поторопил его следователь.
— У Толи это перешло в хроническую форму. И если б еще девка была путевая, — вздохнул Корней Фролович.
— А девка, простите, гулящая?
— Гулящая — не гулящая, не в этом дело.
— А в чем?
— Толик для нее игрушка, забава, держит его на короткой веревочке и дергает. Сам слыхал, как она его бычком называла, теленочком. Тьфу! Глаза бы мои ее не видели!
— А она что, часто к нему приходит?
— Нет, — нехотя признал старик, — чаще его к себе по телефону вызывает.
— И что Стригунов?
— Бросает все и несется к ней сломя голову.
— Прямо уж бросает и несется? — недоверчиво спросил Наполеонов.
— Да что я врать, что ли, буду?! — рассердился боцман. — Вот были намедни на рыбалке, кстати, на ночной, так эта цаца ему позвонила, и Толик все побросал и уехал. Я грешным делом обиделся на него тогда сильно, — вздохнул Корней Фролович и потер грудь с левой стороны.
— Да, тяжелый случай, — проговорил следователь.
— Еще какой тяжелый, — согласился Старостин, — как приворожила она его. Бабка его Степанида Матвеевна уже и к попу ходила, и к ворожейке.
— Не помогло? — поинтересовался Наполеонов.
— Нет, — покачал головой боцман.
— Тут к психологу надо, — закинул удочку следователь.
— Есть у меня знакомый доктор, в психушке работает, — признался Старостин, покосившись на Наполеонова. — Я пытался у него намеками проконсультироваться…
— И что?
— Он там такую научную муть развел, мол, это зависимость такая, типа наркомании, и требует серьезного лечения.
— Ну, в общем-то, ваш знакомый прав…
— Не класть же нам со Степанидой Матвеевной Толика в психушку, — вздохнул Старостин.
«Лучше бы положили», — подумал про себя Шура, а вслух сказал: — Никуда класть не нужно, есть психологи, психотерапевты, психоаналитики, которые помогают справиться с подобными проблемами.
— Не захочет Толик с ней справляться, любит он ее, и все тут.
— Понятно. Спасибо, Корней Фролович, вы мне очень помогли.
— И чем я вам помог, — вздохнул Старостин. — Я старый, Степанида Матвеевна тоже, а как Толик один на белом свете жить станет, и думать не хочется.
Наполеонову было искренне жаль старика, но помочь ему в его печали он ничем не мог, поэтому распрощался и покинул квартиру старого боцмана.
Выйдя из подъезда, Шура постоял несколько секунд возле крыльца, потом махнул рукой, сел в свою белую «Ладу Калину» и выехал на дорогу. Вскоре он уже был возле школы, в которой учился Анатолий Стригунов. Охранник на входе взглянул на документы следователя и объяснил, как найти кабинет директора и учительскую.
Наполеонов решил не действовать через голову местного начальства и направил свои стопы в кабинет директора. Им оказался молодой симпатичный мужчина с доброжелательным взглядом.
— Аркадий Викторович Кольцов, — представился он.
— Александр Романович Наполеонов.
— Проходите, садитесь, пожалуйста.
Кольцов внимательно выслушал следователя и сказал, что Людмила Павловна Гусарова, которая была классным руководителем в классе Стригунова, скоро освободится. Сам он, к сожалению, ничем помочь не может, так как работает в этой школе всего три года и Анатолия не знает.
Директор предложил Наполеонову посмотреть школьные классы, которые отремонтировали менее года назад. Шура с удовольствием принял предложение. На цыпочках они проходили мимо тех классных комнат, где шли занятия. Директор с гордостью открывал двери кабинетов, в которых в это время не было учащихся, показывал, рассказывал. Шура кивал и вспоминал свою школу, одноклассников и учителей.
«Да, было времечко, — подумал Наполеонов с легкой ностальгической улыбкой, — интересно, насколько современные школьники отличаются от его сверстников…»
— А скелет у вас есть? — неожиданно спросил следователь.
— Скелет? — с удивлением переспросил молодой директор.
— В кабинете биологии.
— Ах да, конечно, есть.
— И тоже курит? — улыбнулся Шура.
— Бывает, — улыбнулся ему в ответ молодой директор и вдруг по-мальчишески лихо подмигнул: — У нас кот разговаривает.
— Как в «Стране невыученных уроков»?
— Нет, лучше. Ребята соорудили механического кота, он ходит вокруг пальмы и рассказывает сказки Пушкина. Пойдемте покажу, это в кабинете литературы, там сейчас как раз никого нет.
Они вошли в кабинет и Шура действительно увидел пальму и сидящего возле нее кота.
— А почему пальма? — спросил Шура.
— Так юмористы же, — улыбнулся директор и нажал какую-то кнопку.
Кот не спеша направился вокруг пальмы и через несколько секунд заговорил: «У Лукоморья дуб зеленый…»
Шура присвистнул:
— Однако, у вас учатся умельцы.
— Да, на все руки, — рассмеялся директор.
Они завершали импровизированную экскурсию, когда раздался звонок.
— Ну, вот, — сказал Аркадий Викторович, — сейчас я вас познакомлю с Людмилой Павловной.
Коридор быстро наполнился толпой учащихся, и Шура остановился, чтобы не быть снесенным этой шумной лавиной.
— А вот и Людмила Павловна, — раздался голос Аркадия Викторовича.
Директор подхватил Наполеонова под руку и, уверенно маневрируя, вырулил на свободный пятачок. Они оказались лицом к лицу с миловидной женщиной лет пятидесяти в строгом костюме приятного синего цвета.
— Людмила Павловна, познакомьтесь, это Александр Романович, следователь.
В глазах женщины промелькнула недоумение.
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — проговорил Наполеонов, — я просто хотел бы побеседовать с вами об одном вашем бывшем ученике. Где мы могли бы уединиться?
— В двадцать пятом кабинете, — быстро ответил директор, — там как раз сейчас никого нет, — он вложил в руку Гусаровой ключ, — а я вас пока оставлю.
Людмила Павловна растерянно посмотрела вслед директору, почему-то вздохнула и, обращаясь к Наполеонову, проговорила: — Ну, что ж, идемте.
Через пять минут они уже сидели в небольшом уютном кабинете, было похоже на то, что это рабочее место завуча…
— О ком вы хотели поговорить? — тихо спросила Людмила Павловна.
— Об Анатолии Стригунове…
— О Толе? Странно… — пробормотала она.
— Почему это вас удивляет?
— Толя был спокойным бесконфликтным мальчиком.
— Все течет, все изменяется, — философски заметил Наполеонов.
— И что же он натворил? — Гусарова строго посмотрела в глаза следователю.
— Пока не знаю, натворил ли вообще…
— Тогда что же привело вас ко мне?
— Расскажите мне о Стригунове, каким он был в школьные годы.