Он сидит на диванчике в кителе, рубашке, семейных трусах и длинных черных носках, натянутых чуть не до колен на манер гольфов.
— Вася, тебе хорошо? — Спрашивает Ярик, сидящий напротив.
Гунько оглядывает зал, задерживает взгляд на коротеньких юбчонках танцующих девиц.
— Да-а-а. — Улыбается с видом довольного лиса, попавшего в курятник, и машет рукой какой-то брюнетке, стоящей на сцене и пытающейся петь: «Младший лейтенант, мальчик молодой! Все хотят потанцевать с тобой». Василий дергает плечами в такт и закатывает глаза.
— Вот и замечательно.
— Так глупо же! Так глупо! — Он качает головой. — Изымал паленый безакцизный алкоголь, хранил его опечатанным у себя в кабинете. Кто ж знал? Год лежала эта коробка с вещдоками, второй пошел. Все суды прошли, все разбирательства, а она лежала, мне глаза мозолила. Ну, и начал я ее понемногу приходовать. А тут проверка нагрянула, и кранты. Пришлось написать рапорт, ушел по собственному желанию. Восстановиться смог только, когда новый начальник УВД пришел. И то только участковым взяли!
— Вася, давай я тебя сюда хоть садовником устрою? Или охранником? — Предлагаю я. — Получать нормально будешь. Хочешь?
Гунько вскакивает и пожимает мне руку. Участкового поводит из стороны в сторону.
— Хорошие вы ребята. Только скучные! — Разводит руками, будто собирается вприсядку танцевать. — Да я в ваши годы так отжигал, ого-го! Вот и попал на такую работу…
Он замахивает новую рюмку и резво бежит к сцене.
Я закрываю глаза. Не пьян, просто устал. Комната гудит, все только размялись, веселье впереди. Аня кладет мне голову на плечо. Прижимаю ее ближе к себе и зарываюсь носом в шелковистые, еще влажные после купания волосы.
Они совсем не пахнут химией для бассейна. В них спящие луговые травы, запах цветущих сине-фиолетовых васильков и спелой лесной малины. В них мечты и загадки. Тайны, кажется, самого мироздания.
Вдыхаю и замираю на мгновение, стараясь оставить этот момент в памяти навсегда. Запомнить, какими сумасшедшими и веселыми мы были. Выдыхаю медленно, с волнением гадая, сможем ли мы с ней поладить. Такие одинаковые и такие разные.
Что будет, когда она узнает, что по жизни я ни разу не человек-праздник? Когда вдруг поймет, что со мной все просто, приземленно и скучно? Что я не тот, кто сможет веселить ее каждый день и давать эмоции…
Я — совершенно обыкновенный парень. Без грандиозных планов. Боящийся мечтать и привыкший довольствоваться тем, что имею. У меня мама, сестра, старая ржавая восьмерка во дворе и дырявые карманы в джинсах. Но я такой, какой есть. Скрывать этого не стану. И пытаться быть кем-то, кем не являюсь, тоже не хочу. Да и не смогу.
— Прогуляемся? — Аня надевает фуражку, одолженную у Василия.
Ей идет. С меховой-то жилеткой поверх нижнего белья. Поднимаю руки вверх, будто сдаюсь. Спрашиваю:
— Пистолетик-то у тебя есть?
— Только фонарик, — смеется она, и мы встаем.
Беремся за руки и идем к выходу. Я уже не в состоянии понять, насколько пьян. Голову кружит. Оборачиваюсь и поднимаю палец вверх, но Гунько меня даже не замечает. Ему рукоплещут, молодежь качает головой в ритм, танцует. Он стоит на сцене в одних «семенах» и бубнит под музыку в микрофон:
— Вокруг шум! Пусть. Так, не кипишуй! Все ништяк! Вокруг шум. Пусть. Так, не кипишуй! Все ништяк!
4
Анна
Иду по траве в этих огромных тапках и думаю только о том, как неловко бы нам было общаться, будь мы трезвыми. Пашка для меня всегда был недосягаемой высотой, вершиной, которую страшно было даже попробовать покорить.
Для меня в жизни вообще нет ничего невозможного, это так. Если и есть все-таки что-то недоступное, то просто оттого, что я за это что-то еще серьезно не взялась. А вот Пашка — это другое.
Два года я смотрела на него украдкой и не решалась сделать шаг навстречу. Потому что он другой. Добрый, правильный, надежный. И достоин чего-то особенного. Лучшего. Достоин настоящей любви.
Что я знаю о ней? Хм. Любовь.
Что это такое? Привязанность, симпатия или химия чувств? Говорят, это понятие гораздо сложнее и глубже. Надеюсь, когда-нибудь смогу сказать определенно. А пока же даже не стану гадать.
Не знаю, отчего так совпало, но у меня в бойфрендах всегда были лишь плохие парни. Один оказался жалким укурышем, второй — смазливым красавчиком с кучей скрытых комплексов, третий — здоровенным детиной с бородой и килограммами мышц, бесполезным и абсолютно тупым.
Обыкновенные самовлюбленные придурки. Они недостойны даже того, чтобы я вспоминала их сейчас по именам. Даже чтобы просто вспоминала, хоть иногда.
Дело не в том, что мне всегда хотелось веселья, праздника или быть рядом с кем-то популярным. Просто казалось, что до такого, как Паша, я еще не доросла, и нужен кто-то попроще. С кем не нужно быть серьезной, настоящей и сходиться настолько близко, чтобы открывать душу.
А на деле раз от раза оказывалось, что глупым мужчинам не нужны умные женщины. Кому охота иметь рядом подругу, которая видит его насквозь? Для которой он — не авторитет?
Дерзкие, самодостаточные, с чувством собственного достоинства. Такие представительницы слабого пола для мужчин — потенциальные соперницы. Им приходится грубостью и властностью доказывать женщинам, что мы «бабы как бабы». Обыкновенные, такие, как все.
И я была достаточно умна, чтобы прикидываться дурочкой до поры до времени. Но мне всегда неизбежно это надоедало. Каждый раз. Как итог — я одна. Мне не хочется обжигаться, и уж тем более делать больно тому, кто рядом.
Пашка… Зачем мы с ним все это затеяли?
— Ого! — Он отпускает мою руку и куда-то бежит. — Это же кольцо! Я его сразу и не заметил за деревом.
Семеню за ним на край двора и вижу небольшую баскетбольную площадку со щитом. Пашка уже там, подобрал откуда-то из травы мяч, прицелился и с лету забил трехочковый.
— Хороший домик у Димы, ничего не скажешь! — Подбегаю и крепко обхватываю мяч ладонями. — Давай в «вопрос-ответ»?
— Это как? — Пашка стоит рядом, делая вид, что хочет отобрать у меня мяч.
— Забиваю, ты отвечаешь на вопрос. Промахиваюсь — отвечаю на твой.
— Давай.
Прицеливаюсь, отталкиваю мяч от груди. Он летит вверх, делает над нашими головами плавную дугу и попадает ровно в корзину.
— Да!
— Весьма недурно. — Усмехается Суриков и идет за мячом.
— Твой любимый цвет?
— Черный.
Удивленно распахиваю глаза:
— Интересно.
Яркий свет фонаря играет бликами в его глазах.
— Вообще-то, люблю все цвета. Но черный универсален. Он может передавать любое настроение. Как и музыка. Транслировать в окружающий мир все, что ты в него заложишь.
— Бросай.
Пашка целится, кидает и попадает в кольцо с пяти метров.
— Отлично! — Хвалю я его. — Почти как трезвый.
— А я и есть. — Он бросает мне мяч. — Твоя любимая песня?
— Хм, — приняв подачу, задумываюсь. — Нет такой. И группы нет любимой, и исполнителя, и стиля… Их слишком много, чтобы выбрать кого-то одного. Похоже на оправдание?
Пашка качает головой.
— У меня также, наверное. И все мои любимые песни старше меня раза в два.
Подбегаю к кольцу, но чертовы тапки не дают, как следует оттолкнуться, и до корзины я не допрыгиваю. Эх! Мяч, отскочив от кольца, летит в кусты.
Суриков смеется и идет его искать.
— Твой любимый фильм?
— «Ангелы Чарли»! — Отвечаю, не задумываясь.
— Что? — Брезгливо спрашивает он.
— Честно! — Мне и самой смешно. — Глупо, но это правда. Если вижу его по телевизору, не могу переключить на другой канал. Есть в нем что-то волшебное, уж не знаю, что именно.
— Бе-е, — изображает рвоту Суриков, — даю тебе еще одну попытку. Удиви меня.
— Ну-у… «Брат 2». Его тоже могу пересматривать бесконечно.
— Зачет! — Хвалит он и закручивает мяч. Тот крутится в воздухе, а затем ложится ровно в цель. — Чего ты… боишься?
Улыбка исчезает с моего лица.
— Взрослеть, — произношу так тихо, словно боюсь обжечься собственным дыханием.
— Этого все боятся. Думал, ты бесстрашная.
— Нет. Боюсь, что так и не узнаю своего предназначения в жизни. Дала себе это лето на то, чтобы решить, кем хочу стать. Странно все это, некоторые с детства твердо знают, кем хотят быть: врачами или космонавтами. И упорно идут к этой цели. А я вот люблю сидеть на диванчике и смотреть сериальчики, заедая разными вредностями. И почему до сих пор такой профессии не придумали, не знаешь?
Паша смеется. Искренне так, открыто, что мне тут же нестерпимо щемит душу от нежности. Я останавливаюсь. Что со мной? Все, что я чувствовала к мужчинам прежде — это влечение. А это… это какое-то совсем другое… Первый раз в жизни начинаю бояться саму себя.
Хватаю мяч, швыряю со всей силы и тот, на удивление, скрутив пару кругов по ободку кольца, вдруг ныряет в него и падает вниз.
— Какие девушки тебе нравятся? — Кричу, отправляясь за мячом.
Это такой трюк, чтобы спрятать глаза.
— Мне нравишься ты. — Не раздумывая, отвечает он.
И это заставляет мой желудок сжаться. Слышу Пашкины шаги за спиной, бросаю мяч и бегу по траве прочь. Суриков несется следом и хохочет. Оборачиваюсь и ловлю его взгляд. Мне жарко. Нестерпимо жарко. Но я не собираюсь снимать эту шубу ни за какие коврижки. Лучше поискать, во что переодеться.
Паша настигает меня возле гаража. Разворачивает к себе и прижимает спиной к холодной стене. Берет лицо в ладони и целует. Так же страстно, сильно и до боли, будто хочет выпить меня до дна. Таю в его сильных руках, понимая, что теряю контроль на собой и своим телом. Подчиняюсь, позволяю исследовать себя его настойчивым ладоням, начиная от шеи, вниз, к набухшим соскам, и заканчивая мокрым насквозь от желания бельем.
Когда его пальцы сжимаются на моих ягодицах, вдруг вскрикиваю. И это раззадоривает его еще больше. Он лихорадочно нащупывает что-то на стене, нажимает, и дверь в гараж внезапно отъезжает наверх. Я чуть не падаю, но Паша в последнюю секунду успевает меня подхватить.