Каждый человек хочет любить кого-то, даже зная, что это неизбежно принесет ему много боли. Мы спотыкаемся, делаем ошибки, ищем это чувство повсюду, видим его тень в тех людях, которые нам совсем не подходят, разочаровываемся и, в конце концов, причиняем любовь тем, кто увидел свет в нас самих.
Я не хочу жизни без Ани.
Не хочу жить в мире, где не будет нас двоих. Мне нужно поговорить с ней как можно быстрее. Ведь это не могло мне померещиться — нам есть что терять. И мне было что терять, когда я поступал по-скотски… Словно бы кто другой во мне, какая-то темная сторона позволила злости и агрессии возобладать над любовью и верностью… Что это было? Месть, ревность, эгоизм, боль? Не знаю, но готов расплачиваться за свои грехи любым из способов. Готов ко всему. Она будет права, если не захочет больше видеть меня, но я не могу не попробовать — жизнь без нее будет не жизнью, будет лишь существованием.
Схожу с ума.
В голове настоящий дурдом. Не может же здорового мужика выворачивать наизнанку от одних только воспоминаний? Не может скручивать от боли от одних только мыслей о том, как жить дальше. Теряю разум, а внутри пылают, пылают, пылают чувства. Они рвутся наружу с такой силой, что приходится зажмуриваться, натягивать козырек кепки на глаза и до хруста сжимать костяшки пальцев. Но все бесполезно. Одну боль нельзя заглушить другой болью.
Анна
Вы знали, что если снимаешь квартиру, с тебя просят за несколько месяцев плату вперед? Да, хотя бы за два. Придурки.
Оббежав с два десятка вонючих клетушек и поняв, что выбор невелик, я все-таки выбрала ту, что была ближе к колледжу. Внесла залог. Правда, мне пришлось продать «айфон» и свою любимую «соньку», но это все мелочи по сравнению с тем, что у меня теперь будет свой угол. Типа ура.
Осталось сегодня после работы приехать, собрать вещи и перевезти их на новую жилплощадь. И можно будет устраивать безумные тусовки (главное, не свести с ума соседей, а то накапают хозяину хаты), ходить хоть круглые сутки голышом или лежать на ковре и, глядя в потолок, курить кальян. Жду-не дождусь. Звоню Машке, прошу помощи в переезде, отвечаю на десятки глупых вопросов о моем здоровье, заданных загробно-заунывным голосом и, заверив, что у меня все отлично, кладу трубку.
Да, у меня все шикарно. Лучше не бывает. Всем бы так.
Убираю свой новенький старенький «самсунг» в карман, беру блокнотик и топаю в зал. Все как обычно, ничего нового. Оп! Наконец-то, а то успела уже соскучиться! Камышев собственной персоной восседает за своим любимым столиком у окна. Свободная футболка с изображением какой-то очередной рок-группы, удобные камуфляжные штаны, мягкие кроссовки, — у писателя явно выходной. Сидит, задумчиво смотрит в окно, будто мечтает о чем-то или придумывает сюжет новой книги. У открытого ноутбука уже дымится чашечка кофе, — наверное, кто-то из наших девчонок уже подсуетился для всеобщего любимца.
Подхожу ближе, поправляю новую прическу и натягиваю улыбку. Ну что за мужчина, ему бы еще рюмку хорошего коньяка да кубинскую сигару, и одним видом бы всех женщин в штабеля бы укладывал.
— Привет! — Падаю на диванчик напротив.
— Солнце-е-э, — глядит на меня задумчиво и почесывает густую с редкой проседью бороду. — Ух, ну, привет.
— А почему «ух»? — Недоумеваю я, продолжая широко улыбаться.
— Просто растерялся… Волосы твои увидел, думал, у меня галлюцинации, а сейчас пригляделся, — нет, реально ты. Случилось чо?
— Почему сразу «случилось»? Я что, не могу волосы перекрасить?
— Э… нет, — он разглядывает меня так, будто я граната, которая может в любую секунду детонировать, хмурит брови и, кажется, с трудом подбирает слова. — Просто у вас, женщин, кардинальные перемены во внешности всегда означают кардинальные перемены в личной жизни.
— Не красиво? — Надуваю губы я.
Павел долго рассматривает со всех сторон розовые, фиолетовые, сиреневые и синие пряди моих волос и шумно отхлебывает кофе.
— Как бы тебе сказать…
— Не будь старпером. — Взбиваю руками прическу. — У меня сейчас такое мироощущение, мог бы и привыкнуть уже к моим экспериментам.
Да, раньше они были скромнее, но не суть.
— Инквизиции на тебя нет, — хмыкает Камышев. — И что ты хотела изобразить на своей голове прежде, чем на тебя упало ведро с краской?
— Это типа вселенная, — признаюсь честно. — Галактическое окрашивание. Космос.
Он устало вздыхает и запивает удивление новым глотком кофе.
— Оригинально. Ты как Мальвина теперь.
— Мне тоже нравится.
— Еще какие новости?
— Сняла квартиру, сажусь на диету, начинаю бегать по утрам, сдаю хвосты по учебе и планирую «забить рукав» — наколоть что-то такое пугающее и одновременно красивое. Дракона, птицу или буквы… Не знаю. Поможешь выбрать?
Камышев закусывает губу и барабанит пальцами по столу.
— Все хорошо, говоришь? Точно?
— Да. — Киваю я, придвигаюсь ближе и шепчу. — Кстати, не хочешь прийти ко мне сегодня в гости?
— В гости? Я?
Мне кажется, или Павел догадывается, что я имею в виду, и начинает бледнеть.
— Да. Такое дело… — Выдыхаю и буравлю его многозначительным взглядом. — Мне сейчас нужен именно такой мужчина, как ты. Сильный, взрослый, с опытом и нерастраченным пылом, понимаешь? Боже… Ну, что ходить вокруг да около… Да, мне нужен партнер для жесткого разнузданного секса без обязательств. Мы… нравимся друг другу, оба свободны, так в чем же дело, Павел Юрич? Не, не смотри на меня так. Тебе что, каждый день такие предложения поступают от молодых красивых девчонок? А? Не молчи.
Но он продолжает меня разглядывать так, будто у меня не волосы крашеные, а, как минимум, рога выросли. Они реально выросли, но об этом пока умолчим. Камышев тянется рукой к пачке сигарет и вдруг замирает, вспомнив, где находится. Хватает кружку и выпивает горячий кофе залпом.
— Ладно, все. Я понял. — Продышавшись, говорит он. — Случилось что-то действительно серьезное. Скажи мне, и я постараюсь помочь. Ты рассталась со своим парнем?
— Да. — Я наклоняюсь на стол и подмигиваю. — Хочешь, называй это помощью. Давай, поможем друг другу. Ты — мне, я — тебе.
— Хочешь забыться, а напиться не помогает?
Киваю:
— Сечешь.
— Хрен тебе, а не секс без обязательств! — Шипит Камышев, покручивая пальцем у виска. — Ты что, Солнцева, совсем с катушек слетела? Да ты мне в дочери годишься!
— Да ладно! — Вздыхаю я. — Сколько у нас разницы? Лет пятнадцать? Не смеши. Чем я хуже любой из тех девушек, которые ночуют у тебя?
— Никто у меня не ночует, — шепчет он, хватаясь за голову. — Говори лучше быстро, что у тебя стряслось?
— Не хочешь, значит, меня? — Наклоняюсь на спинку дивана.
Надеюсь, не слишком громко вышло. На нас по-прежнему никто из посетителей не смотрит.
— Ты не такая, Ань, не беси лучше меня.
— Откуда тебе знать, какая я?
— Вот дура. — Теперь Павел сам наклоняется на стол, жестом призывая меня вести себя тише. — Ты бы лучше с головой в работу ушла, или, я не знаю, заняла себя чем-нибудь, чтобы не думать о плохом, чем вот так… делать еще хуже!
Сглатываю накопившуюся на весь белый свет обиду.
— А, может, я хочу хуже? М? Может, я хочу больнее?
— Ну, что такого случилось? Твой парень тебя бросил? В этом все дело?
— Нет. — Мой голос предательски дрожит. — Хуже.
— Что? Изменил?
Черт, вот могут же некоторые слова ранить больнее ножа.
— Вроде того.
С губ Павла срывается ругательство.
— Тогда тебе выплакаться надо в первую очередь. — Он смотрит так сочувствующе, что хочется его придушить. Вот, еще один решил пожалеть.
— Не выходит. — Бросаю я, отворачиваясь и раздумывая, не попросить ли у него сигаретку, вдруг опять вспылит.
— Выплакаться. А потом забить на него, — предлагает Камышев.
— Не выходит, говорю же!
— Тебе нужно время, Аня. Всякое в жизни случается, но не бросаться же из крайности в крайность? Ты меня пугаешь.
— Чем тебе не сюжет для книги? Сиди, пиши спокойно, раз не хочешь помочь. — Встаю, отдергиваю передник. — А я пойду.
— Сядь, Солнцева! — Его ладонь ударяет по столу.
Пытаюсь улыбнуться.
— Во-о-от, мне нравится, когда ты приказываешь. — Наигранно подмигиваю. — Уверен, что не хочешь меня?
Камышев тихо матерится, прикрывая глаза.
— Пороть тебя надо! Садись, говорю, пока не плюнул на тебя и не ушел.
— Ну… пороть я не согласна, но вот шлепнуть разочек можешь вполне. Так как?
Теперь Павел откровенно сердится, указывает пальцем на диван и напряженно сжимает зубы.
— Что? — Спрашивает он вполголоса, когда я опускаюсь на сидение. — Сильно-сильно больно?
Еле сдерживаю накатывающие волной эмоции.
— Очень… — Произношу еле слышно.
На самом деле хочется кричать.
Да! Мне дико больно! Так, что рвет душу на части.
И одиноко.
И мерзко.
И нет сил больше терпеть. Хочется умереть, потому что Он не уходит из моей головы. А мне нужно вырвать его оттуда, выжечь каленым железом, избавиться. Не важно, какой ценой.
— Расскажи мне, давай, — просит Павел.
Оглядываю зал замутненным взглядом измученного больного. Кажется, моя помощь никому пока не требуется. И начинаю шепотом говорить, изливая всю свою боль тому, кого едва знаю. Тому, кто пожелал стать невольным слушателем. Тому, кто решился забрать частичку этого груза, этой боли себе. Говорю, говорю, говорю…
Почти в самом конце рассказа поднимаю глаза и вижу в окне Пашу, бегущего со всех ног к кафе. Замираю, когда он, в последний момент увернувшись, избегает столкновения с огромным внедорожником. Выдыхаю, облизываю припухшие губы, вытираю слезы и надеваю на лицо непроницаемую маску.
— Я сейчас, — встаю, сжимая в руке блокнот, и двигаюсь нетвердой походкой по залу в сторону бара.
Мне хочется сбежать, скрыться, но, повинуясь какому-то странному инстинкту, остаюсь стоять посередине зала и ждать, когда он войдет.
Паша