Странно все это.
Держу гитару, плавно пробегаю по струнам пальцами и слышу первые аккорды, буквально сразу накаляющие воздух резкими звуками. Продолжаю играть. Вдруг вспоминаю, из-за чего так люблю музыку. Позволяю ей течь по моим венам, жесткими струнами вплетаться в мой организм. Понимаю, наконец, почему эти громкие, отрывистые, взрывные отзвуки в ушах так нужны мне. Они дают ощущение бесконечности жизни, ее наполненности, будто приподнимают тебя на мгновение над землей. Это нереальный кайф. Честно.
Но теперь почему-то я не ощущаю прежнего эффекта отрешения от всего мира. Не могу отдаться во власть музыки полностью. Чувствую, что все это неправильно. Именно то, как все сейчас происходит, неправильно. Парни балдеют от работы, репетиций, нового ритма жизни, обсуждают условия контракта и будущий промотур. А мне все это дико и чуждо. Я, как и прежде, лишь чужак среди них, лишь слабое подменное звено. Временное.
У меня теперь словно есть якорь. Он держит меня там, на берегу. Не то, чтобы я халтурил и нарочно подводил их. Нет, на этой репетиции выкладываюсь полностью. Но… И нужно самому себе в этом признаться. Мое сердце будто вырезали и оставили там, с Аней, в родном городе, и поэтому у меня больше не получается вкладывать в музыку свою душу.
Она не должна была так поступать. Не знаю, почему уперлась, почему заставила уехать меня с ними, почему уговорила. Почему я не сопротивлялся, не проявил твердости… И совершенно не понимаю, что между нами теперь творится… Мне придется целых два месяца жить здесь, в столице. Видеться с ней только по видеосвязи, ловить короткие мгновения общения и тихо умирать, пока она не позовет меня назад.
Если позовет.
Анна
Касаюсь кончиками пальцев его щеки. Все, что мне хочется сейчас, глядя в темноте на спящее лицо, это обнять крепче, прижать к себе, поцеловать. Прямо в губы. Но стараясь сдерживать подступающие слезы, просто замираю и молчу. Снова осторожно глажу мягкие каштановые волосы, перебираю их пальцами, медленно вдыхаю запах. Все ровно так же, как было в прошлый раз, когда он лежал с температурой.
Я рядом.
Я его обнимаю.
Я знаю, что чувствую к этому человеку.
И не хочу, чтобы он об этом знал. Потому что все это не правильно. Нельзя лишать его мечты, нельзя заставлять любить себя, рассказать про будущего ребенка и позже стать причиной того, что его жизнь полетела под откос.
Мне безумно хочется большего. Мой организм играет со мной в злые игры. Желание загорается маленьким огоньком внизу живота и разливается тягучим пламенем по всему телу. Мне нужно чувствовать Пашу, быть с ним, принадлежать ему. Дрожать от поцелуев, задыхаться от ласк, покрываться мурашками от прикосновений горячих рук, обвиваться ногами вокруг поясницы, отдаваясь его грубой мужской силе. Отдавать всю себя до последней капли, подчиняясь нашей неистовой страсти и неимоверной всепоглощающей нежности.
Но я не буду этого делать. Нет. Потому что пожалею. Непременно буду сожалеть о содеянном. В любом случае. Если оттолкну его, заставлю уехать, и если попрошу остаться из-за вновь открывшихся пока лишь мне одной обстоятельств.
Знаю одно. Мне нужно время.
Подумать. Решить. Пережить.
Боже, Аня, что же ты делаешь?
Прикасаюсь к его губам. Легонько. Едва-едва. Ощущаю их непередаваемую мягкость и исходящий от них жар, от которого мои губы будут гореть еще долго. И целую их нежно-нежно. Так, чтобы он не проснулся. Паша… Мне бы хотелось передать через этот поцелуй все недосказанное, все потаенное. Может быть, ты когда-нибудь меня простишь. Может, будешь злиться. Но так лучше, поверь.
Смахиваю слезы. Спасибо тебе за прекрасный подарок, спасибо за день рождения, спасибо за торт, который утром непременно будет проситься из меня наружу. Спасибо за все. Спасибо за то, что ты был в моей жизни. И прости, что опять все только порчу.
— А-ань? — Его тяжелые веки закрыты, лицо выглядит расслабленным, губы едва шевелятся.
Спит.
Сижу, не двигаясь, и радуюсь тому, что он не видит, как мои горячие слезы капают прямо на его одеяло, как впитываются в него. Слушаю его ровное дыхание и улыбаюсь.
Я запуталась, Паша. Мне очень-очень страшно. Не знаю, как переживу все это без тебя. Справлюсь ли. Ты будешь осуждать меня, возможно, не поймешь, почему так поступаю, но сейчас это единственный выход.
Завтра ты уедешь, и мы оба узнаем, что нас на самом деле связывало.
Что же это было такое…
Паша
Держу планшет высоко над головой. Настраиваю. Обещал отправить ей видео из студии. Это все бред, конечно. Она должна быть здесь, рядом со мной, видеть все своими глазами. И, черт возьми, у меня уже кончается терпение. По вечерам в гостинице помогаю разрабатывать Боре руку. Чем быстрее он сможет занять своем место, тем раньше я вернусь домой.
— Привет. — Улыбаюсь своему отражению. — Пока парни обедают, показываю тебе студию звукозаписи. — Поворачиваю планшет вокруг себя на вытянутых руках. Глазок камеры фиксирует каждый метр пространства. — Видишь? По сути, это коробка. Подожди.
Перешагиваю через провода.
— Смотри, здесь все так устроено, чтобы добиться более сочного звучания инструментов. Акустика помещения должна звучать меньше. Вокальные партии к этой песне пишем завтра, а… — Смеюсь, воображая, как она будет смотреть это видео. — Если сегодня не сдохнем, конечно. Пойдем, покажу барабанную установку. — Усаживаюсь на место барабанщика. — Вот сюда Ник садится, надевает наушники. Он должен хорошо слышать клик метронома и важные для него партии. Видишь, здесь куча проводов и микрофонов? Важно правильно отстроить мониторинг и качественно снять звук. Здесь все очень дорогое, как бы мне чего не сломать.
Отворачиваю планшет от себя. Держу его левой рукой, в правую беру палочку.
— Это барабаны: басс, малый, том-томы, тарелки — ведущие и акцентовые. Если Дима будет смотреть видео с тобой, скажет, если я где навру. Вот эти тарелки, прижатые друг к другу, как ракушка, называются «хай-хэт», ударник нажимает на педальку, и они открываются и закрываются. Вот так. — Нажимаю. — И звуки соответственно получаются разные. — Касаюсь палочкой. — Их чередование создает особый, ну, не знаю, шарм, что ли. Хай-хэты задают ритм. — Поворачиваю планшет, меняю угол съемки. — Или вот смотри, это крэш, а это райд. Базовые тарелки. Крэши дают быстро затухающий звук, а райды, — осторожно ударяю, — долгий и звонкий, будто шипящий, по ним играют кончиком палочки — по краю тарелки или по колоколу, в середине.
Передо мной появляется улыбающийся Ник. Качает головой и корчит рожи:
— Эй, звезда Ютуба, ролик для чайников снимаешь?
— Это для Ани, — объясняю я.
— О. Ну, привет, Аня! — Парень смущенно машет рукой в экран.
— А это наш звукорежиссер. — Направляю камеру на появившегося за пультом чувака. — Он очень крутой. Никто из нас так и не догадался, на каком инструменте этот парень играл. Разбирается просто во всем. И если наш Ник налажает, до записи следующих инструментов все будет отредактировано. — Слышно, как Никита усмехается. — А если я налажаю, то, наверное, меня заменят сессионным музыкантом. Ха-ха, надеюсь, не прокосячусь до такой степени. А, да, еще в студии просто классный кофе.
Встаю, навожу планшет на Ярика, стоящего за стеклом с кружечкой горячего напитка. Подзываю его жестом к себе.
— Сейчас, Анют, подожди. — Передаю парню гаджет, беру гитару. — Гляди. Яра, ты снимаешь? Ага. Вот, смотри, — сажусь на стул, обхватываю блестящий корпус руками, мягко провожу пальцами по струнам, — на этой бас-гитаре я буду играть. Она сделана вручную, у нее пять струн. А это уселок. — Показываю пальцем на здоровенный черный ящик. — А там дальше в другом зале «кабинет». Не спрашивай, что это. — А это дайрект-бокс, — указываю на маленькую коробочку с проводами, — он подключает меня, то есть гитару, и к пульту, и к усилителю.
Ярик тяжело вздыхает.
— Все, больше ничего не говорю, Солнце, а то ты опять будешь ругаться, что ни хрена не понимаешь. Позже еще немного поснимаю весь процесс. Не могу говорить, когда эти придурки на меня смотрят. — Показываю «фак» парням. — Бесите, чуваки. Хватит ржать!
Выхватываю планшет и останавливаю съемку. Больше всего мне сейчас хочется, чтобы скорее наступил вечер. Тогда я смогу хотя бы услышать ее голос.
Анна
— Послушайте, неделю назад мне сказали сделать запрос. Я сделала, сколько еще ждать? Неужели сложно просто посмотреть в компьютере и ответить?
Женщина поднимает на меня усталый взгляд. Складочка на ее лбу напряженно дергается.
— Девушка, я передала ваш запрос в архив. — Поправляет очки. — Поймите, что сейчас все абитуриенты в базе, а двадцать лет назад? Все было на бумаге. — Разводит руками. — Нужно перерыть кучу документов в архиве, чтобы отыскать нужного студента. А вы ни фамилии не знаете, ни факультета.
— Черт! — С глухим стуком опускаю ладони на ее стол. — Простите. — Выдавливаю, едва завидев испуг в ее глазах. — Простите меня. — Не стоило, наверное, стучать по столу секретаря ВУЗа. Просто меня нестерпимо тошнит, а утреннее свидание с унитазом не состоялось по причине того, что я опаздывала. И вот как раз сейчас мой вчерашний ужин просится наружу, а запах булочек, доносящийся из столовой, только усиливает вероятность того, что чей-то стол сейчас будет заблеван.
— Анька? Ты? — Раздается позади меня.
Оборачиваюсь, стискивая кулаки. Сейчас я покажу тебе Аньку! Но весь пыл улетучивается, едва я вижу, кто передо мной. Марат. Парень стоит в дверях, играя мышцами. Высокий, мощный, с бицепсами, рвущимися на волю из рукавов футболки, ставшей ему маленькой еще, наверное, в классе восьмом.
— Привет, — выдавливаю, замечая его удивление.
Еще бы. Я изменилась с момента нашей последней встречи. И если он только посмеет сказать, что у меня серое лицо, впавшие щеки и волосы цвета борща с майонезом, пристрелю на месте. Но парень просто оглядывает меня с ног до головы и широко скалится.