«Анна, остепенись, повзрослей, наконец»
— Я… — Прижимаю к себе сумку, подыскивая нужные слова. — К дяде Сереже.
— К какому еще дяде Сереже?
Блин, знала бы, сказала бы. Мы с ним жили в одном доме, на разных этажах. Я, можно сказать, выросла у него на глазах. Кто ж виноват, что фамилию не помню.
— К такому. — Кусаю губы. — Слушай, дай пройти, а?
Мент не спеша вылезает из-за стола и смотрит на меня сквозь окошечко дежурки.
— К кому и по какому делу? Девушка, давайте сюда ваши документы.
Блин. Проще ломануть вдоль по коридору. Вроде еще помню, где находится его кабинет. Дядя Сережа всегда махал мне рукой из окна, когда утром я шла с рюкзаком в школу. Хотя, какой он дядя? Не старше Камышева, а тот в самом расцвете лет.
Вцепляюсь пальцами в турникет, дергаю. Никак не хочет открываться. Чертова машина! Давай!
Сзади слышится звук открываемой двери. Видимо, дежурный вылезает из своей каморки.
— Ты к кому, дерганая? — Усмехается он, хватая меня за руку.
— Эй! Э-эй! — Пытаюсь вырваться. — Отпусти!
Но мужчина лишь крепче хватается и тянет меня на себя. Отчаянно сопротивляюсь.
— Да успокойся ты! — Рычит он. — Из дурки, что ли сбежала?
— А ты руки отпусти! Сейчас дядя Сережа придет и яйца тебе отстрелит!
— Что происходит? — Слышится знакомый голос.
Поворачиваю голову и вижу высокого брюнета в голубых джинсах и легкой белой рубашке. Уверенная походка, широкие плечи, самоуверенная ухмылочка. Да, таким я его и запомнила еще до того, как он переехал. Облегченно выдыхаю. Черные глаза сначала скользят по мне с удивлением, затем останавливаются на лице и вдруг замирают. Теперь мужчина улыбается и разводит руками:
— Аня?
— Вот видишь? — С силой вырываю руку, бросаю дерзкий взгляд на своего обидчика. — Вот он! Необязательно было на меня кидаться!
— Какими судьбами? — Брюнет подходит и опирается на турникет.
— У вас все тут такие бешеные? — Потираю запястья. — Я к вам.
— Ну, проходи. — Показывает жестом, чтобы открыли.
Дежурный со вздохом опускает руки:
— Ты, что ли, дядя Сережа?
Мужчина в белой рубашке пожимает плечами:
— Прикинь. — И помогает мне пройти через вредную железяку.
— Ты в следующий раз предупреждай, Донских. — Дежурный чешет репу, возвращаясь на свое место. — Или говори своим подружкам фамилию. Чтобы знали, к кому идут.
— Подружкам? — Теперь черные глаза мечут молнии. — Еще при моей жене так скажи, Иванов. Соседка это моя.
Кладет свою большую теплую руку мне на плечо и провожает к себе в кабинет.
23
— Чай? Кофе?
В просторном кабинете три стола. За одним из них восседает Донских. Разглядывает меня с интересом. Особое внимание — волосам. Понимаю, экзотика. Он еще Пашкин пирсинг в носу и в соске не видел. Во времена его молодости парни так не щеголяли. Наверное, за такое можно было и в нос получить. Хм, не знаю. Нужно будет спросить у Камышева.
Отвечаю:
— Нет, спасибо.
Если не хотите, чтобы кофе моментально оказался у вас на столе. Или под столом. Кто ж знает, куда полетит моя рвота. Я этот процесс, знаете ли, плохо контролирую в последнее время. Мутить меня может долго, а вот рвет быстро. Фонтаном. И в разные стороны. Зона поражения метра два-три.
— Ты… выросла! — Донских качает головой.
Спасибо, что заметил. Скоро еще вырасту. Вперед и вширь. Но об этом умолчим.
— А вы остепенились, — улыбаюсь, кивая на кольцо на безымянном пальце.
— Да. — Он поглаживает указательным пальцем левой руки тоненький золотой ободок колечка. — Женился. Опять.
— Не знала, что вы когда-то были женаты.
Запускает в волосы всю пятерню. Теперь от приличной прически следователя ни следа.
— Был. Когда-то. До переезда в ваш дом. Так я на своей же бывшей жене недавно и женился. — Теперь он будто усмехается над самим собой.
— Ух ты, а чего расходились тогда?
— Молодые были, дураки.
— Значит, сейчас все хорошо?
— Да. — Томная улыбка расплывается по его лицу. Глаза прикрыты, Донских будто окунается в одному ему видимую дымку воспоминаний. — Зря только восемь лет из жизни выкинул.
Неумолимо вспоминаю про нас с Пашкой.
— Наверстаете еще. Рада за вас. — Барабаню пальцами по столу. — Всегда казалось, что вы в какой-то спячке находитесь. Одинокий и грустный, даже если с самой широкой улыбкой на лице.
Мужчина смахивает со стола крошки.
— Так и было. — Уголки губ нервно подергиваются. — Но теперь точно наверстаем. Что у тебя случилось, рассказывай?
Выпрямляю спину.
— Мне нужно узнать, где живет человек по имени Герман Новик.
— И все? — Его брови ползут вверх.
— Да. Но это очень важно.
— Так это ерунда, сейчас найдем. Фамилия редкая. Думал уж, не случилось ли чего.
— Нет.
Он забивает в компьютер имя и фамилию и прогоняет по базе. Минута ожидания, и готово. Сергей выписывает ручкой адрес на листок из блокнота, долго смотрит на него и хмурится.
— Я знаю этот дом. — Пожевывает губу. — У меня там знакомая жила. Хочешь, отвезу?
— Нет-нет, — тянусь за бумажкой. — Я сама.
— Да мне не сложно. Повезу сейчас жену к врачу, по дороге подкинем тебя к нужному дому.
— Ну, если вам не трудно.
— Совсем нет. — Он встает, выглядывает в окно, машет кому-то, а затем берет ключи. — Пойдем, она уже ждет.
— Кто? Ваша жена? — Встаю, хватаю бумажку и иду следом.
Донских закрывает кабинет на ключ.
— Да. Марьяна.
Спешу за ним по коридору.
— Красивое имя.
— Очень, — соглашается он, открывая передо мной двери.
Бросаю последний гневный взгляд на дежурного и выхожу на свежий воздух. Прищуриваюсь от избытка солнечного света, бросающегося мне в глаза. Пытаюсь отыскать взглядом его супругу и не вижу никого, кроме рыжей девушки с большим животом, стоящей возле черной иномарки. Надо же, раньше Донских только на мотоцикле и ездил. Точно остепенился. И точно наверстывает упущенное.
— Ужасно не хочется везти ее в больницу, — шепчет по дороге Сергей мне прямо в ухо, — она же у меня врач-реаниматолог. Как бросится кого-нибудь спасать прямо в приемном отделении, не остановишь. Готова до самых родов пахать в своей клинике, и у медиков это, похоже, диагноз.
— А зачем везете?
— Так у нее подруга в роддоме работает, Мари у нее наблюдается. Прекрасный врач, кстати, если нужны будут контакты, звони. — Протягивает мне свою визитку.
По мне что, уже заметно, что мне понадобятся знакомые в роддоме? Нервно одергиваю платье и облизываю пересохшие губы.
— Привет, — Сергей нежно обнимает девушку за плечи, с улыбкой кладет ладонь на живот.
Она позволяет поцеловать себя в щеку, но не сводит с меня глаз. А я не могу оторвать взгляда от ее живота. Он огромный. Нет, гигантский! Мамочки мои…
— Марьяна, это — Анна, моя бывшая соседка. — Представляет нас Донских. — Анна, это моя жена — Марьяна.
— Очень приятно, — ее глаза, не могу понять, синие или зеленые, они моментально загораются огоньками доброжелательности. Голос звучит тоненько, но уверенно. Вообще, в этой хрупкой девушке с кудрявыми красно-рыжими волосами чувствуется какая-то особая сила.
— И мне, — улыбаюсь, пожимая ее тонкую изящную ладонь, — приятно.
— Подвезем Аню? Это по пути. — Спрашивает Сергей.
И его глаза так ярко светятся при взгляде на жену, что у меня перехватывает дыхание. Только один человек смотрел на меня так. Всего один во всем мире.
— Конечно, — кивает она и открывает мне заднюю дверь.
Перед тем, как сесть, замечаю маленькую татуировку на ее щиколотке. Совсем крошечную. Кардиограмма со скачущими на ней резцами и сердечком посередине. Когда дверь закрывается, вдруг вспоминаю, что видел у Сергея точно такую же: он садился на свой байк у подъезда. Мне было лет пятнадцать. Он в джинсовых шортах, майке и белых кедах на голую ногу. Всклокоченный такой, сонный. Раннее утро. Уехал, оставив за собой облако пыли и мысли о том, что когда-нибудь меня мой парень тоже прокатит на таком мотоцикле. И пусть наша с Пашей поездка была на квадроцикле… И мы были не совсем трезвы… Но мечта-то, она, получается, сбылась.
Забавная штука — жизнь.
Донских помогает своей жене забраться в машину. Марьяна влезает неуклюже, как уточка, устраивается на своем месте и складывает руки на животе. Поворачивается и улыбается мне еще раз. Я смущенно приподнимаю уголки губ. Мне тоже предстоит стать вот такой тумбочкой. Неповоротливой, большой. Тонкий ручки, тонкие ножки и огромный, как шар, живот. Прощай, моя талия… А, может, и не только талия. Кто знает, как меня разбабахает?
От этих мыслей меня отвлекает Сергей, садящийся на водительское сидение, и… что-то ощутимо шевельнувшееся вдруг у его жены в животе. Маленький бугорок. Появился и исчез. Потом еще раз. И еще. Видимо, я побледнела и вытаращила глаза, потому что девушка сразу поспешила меня успокоить:
— Это всего лишь ее ножка.
Как ножка? Чья ножка? Ребенка?! Вы уверены, что все нормально?! Что вот это у вас в животе — это нормально?! Да я в последний раз такое в фильме «Чужой» видела!
Но через секунду сквозь туго натянутую на живот ткань платья снова показываются очертания чего-то округлого. Я вздрагиваю.
— Да, — подхватывает Сергей, — думаю, это ее пяточка.
Девушка заливисто хохочет, поглаживая живот, и подмигивает мне. Нет. Не надо смотреть на меня так, будто выгляжу, как увидевшая привидение. Примерно что-то такое я сейчас и ощущаю. У меня сознание переворачивается. Это нереально. Ее живот двигается, шевелится и будто живет своей жизнью. Спасите…
— То ли было у Мурзи, помнишь, Серег? — Марьяна тронула его за локоть.
Он смеется и заводит мотор.
— Да! — Покачал головой. — У них с Ильей близнецы! Она с огромным пузом расхаживала по магазину с детскими товарами и выбирала шапочки. Когда прикладывала очередной чепчик к головке ребенка, показавшейся где-то сбоку, продавцы чуть не падали в обморок! Не живот, а просто мешок с детьми какой-то!