Она берет мои руки и кладет на ручку детской коляски. Сотрудница магазина точно знает обо мне что-то, чего не знаю я сама.
— Можно часами гулять по магазинам, представляя, как все будет. Скоро вы привыкнете и начнете планировать по-настоящему. А сейчас главное — успокоиться. Можете даже закрыть глаза и представить, как гуляете по парку.
Ха-ха. Смешно, да. Но я все равно закрываю глаза, выпрямляю спину и покрепче обхватываю рукоять. По спине пробегают странные холодки.
— Трудно, да? — С невероятной добротой в голосе говорит девушка. — Но когда он начнет пинаться, вы почувствуете это, и станет легче представить.
Она что, экстрасенс?
— Пинаться? — Открываю глаза.
— Да, — кивает продавец. Недель в восемнадцать. Те, кто вынашивает не в первый раз и знает, чего ожидать, могут ощутить толчки ребенка уже в четырнадцать-пятнадцать недель. У меня так и было со вторым.
Изумленно оглядываю ее фигуру. Значит, у меня еще не все потеряно.
— Я бы посоветовала вам прогуляться среди одежды для новорожденных. Ползунки, крохотные кофточки, чепчики, боди — они как анти-депрессант. Перебираете и балдеете. Конечно, вы начнете готовиться и покупать все это ближе к родам, но ничего не мешает вам ходить и приглядываться. Тем более, в таком большом магазине, как наш.
Сканирую глазами вешалки с детскими комбинезончиками, стоящие в десяти метрах от нас.
— Простите, — спрашиваю хрипло, — но как вы догадались? Что я… что…
— Что вы беременны?
Неумолимо краснею.
— Да…
— Совсем молоденькая, хрупкая девушка с безумного цвета волосами стоит в отделе для беременных, держится рукой за живот, качает головой и плачет.
— Я что, держалась рукой?
Она вновь улыбается.
— А вы не заметили?
— Нет. — Растерянно вздыхаю.
— Скоро у вас это войдет в привычку. — На ее щеках появляются милые ямочки. — Не хотела сначала подходить, вдруг у вас что-то плохое случилось, но потом решилась. И сейчас вижу, что все наоборот хорошо.
— Думаете? — Шмыгаю носом. — Я же совсем ничего не знаю. Что мне нужно, что меня ждет, к чему готовиться…
— Тогда начните со специальной литературы. Пойдемте, покажу вам книжку.
И вот через пятнадцать минут мы с ней уже стоим у кассы. У меня в руках «Энциклопедия будущей мамы», крем от растяжек, новый удобный бюстгальтер и широкая улыбка на лице. Когда я все это вываливаю на прилавок, справа раздается:
— Аня?
И меня моментально прошибает холодный пот. Эта женщина застает меня с поличным уже во второй раз. Медленно поворачиваю голову и, чувствуя, как заливаются румянцем щеки, говорю:
— Здравствуйте, тетя Лена.
25
Моментально ссутуливаюсь, пытаясь втянуть живот и самым глупейшим образом улыбаюсь. Провалиться бы сейчас под землю! И зачем только Пашиной маме понадобилось приходить в детский магазин? Что она здесь забыла?
Лихорадочно протягиваю девушке-продавцу товары и тяжело выдыхаю, когда Елена Викторовна провожает мои покупки заинтересованным взглядом. Пожалуй, это даже ужаснее, чем появиться перед ней голой.
— Здравствуй, — прищуривается она. Уголки ее губ приподнимаются. И меня вдруг пронзает от мысли о том, что вижу в ее улыбке и Машу, и Пашу… И, возможно, та же улыбка будет и у моего ребенка… — Что ты здесь делаешь, Аня?
— Две тысячи двести, — бодро изрекает девушка за кассой.
И я, стараясь не дергаться, словно паралитик, начинаю рыться в поисках наличности в своей сумочке, из которой прямо к ногам женщины, не подозревающей, что она готовится стать бабушкой, вдруг падают цветные коробочки с витаминами. На них большими, будь они прокляты, буквами написано «Мама».
Трясущимися руками собираю их, прячу обратно в сумку, достаю мятые банкноты и кладу на стойку.
— Вот, — откашливаюсь, продолжая тянуть улыбку от уха до уха, — выбираю подарки подруге!
Если бы еще не заикаться, когда врешь, было бы совсем отлично.
Когда брови Лены Викторовны вдруг взлетают вверх, соображаю, что натворила. Но уже поздно.
— Не Маше, надеюсь, — прожигая взглядом книгу, выдает она.
Блин. Блин. Бли-и-ин…
— Нет, — хватая пакет с покупками, смеюсь я. — Это нашей подруге… Зое.
Женщина кивает:
— Ваша подруга Зоя… Ну, да. Что-то не припоминаю такую…
Конечно, не припоминаете! Потому что я ее выдумала! Хорошо, хоть не назвала Аделаидой или Офелией…
— Да. Зоя… — Развожу руками. — Мы с ней… учимся вместе.
Разглядываю забавный костюмчик с жирафами в ее руках. Закрытые ножки, пуговички на кнопочках. Размерчик будто на куколку, такой маленький.
— А вы здесь какими судьбами?
Та-да! Вот это облегчение, когда удается вдруг перевести стрелки.
Но женщина не теряется, ее лицо сияет:
— Это моему крестнику.
Кому? Пашка ничего не говорил ни о каких крестниках. Ах да… Разве же у нас с ним было время поговорить об этом? А вот Машке выговор.
— Не знала, что у вас есть крестник.
— Да. — Она расплачивается с кассиром, продолжая рассматривать меня недоверчивым взглядом. — Подруга родила третьего, вот иду к ней в гости.
— А-а… Ясно. — Прижимаю пакет к груди. — Ну, ладно, побегу. Мне пора! Всего доброго!
В последний раз улыбнувшись, разворачиваюсь и на ватных ногах припускаю прочь. Быстрым шагом удаляюсь в сторону ресторанного дворика и ни разу оборачиваюсь, пока не добегаю до свободного столика. Падаю на стул, стараясь отдышаться. Ставлю локти на стол и закрываю руками лицо.
«Что ты делаешь? Что ты делаешь?!» — ругаюсь про себя.
Вдруг над ухом кто-то демонстративно кашляет. Сдвигаю пальцы, вижу тетю Лену, но выбраться из своего «укрытия» не решаюсь. Она устало вздыхает и садится напротив.
— Паша знает? — Спрашивает, глядя прямо в глаза.
Убираю руки и складываю их на коленях. Воцаряется неловкое молчание.
— О чем? — Широко распахиваю веки.
Хреновая из меня актриса, ничего не скажешь.
— Что ты ждешь ребенка. — Говорит она, наклоняясь ко мне.
— Кто? Я?! Аха-ха! — Выпаливаю на выдохе, стараясь казаться удивленной и беззаботной. — Как вы могли такое подумать? Из-за моих покупок, что ли?
Нервно тереблю подол платья, но лицо женщины не меняется. Мне хочется сгореть от стыда.
— Знает? — Вновь спрашивает она. Ее глаза наполнены не злобой, в них…теплота и участие.
Ну, же. Давай, скажи тете Лене, что ей предстоит скоро стать бабушкой. Не прибьет же она тебя. Так, отматерит, может, или отчитает в сердцах. Станет уговаривать сделать аборт. А, может, посочувствует? Или… Не узнаешь, пока не скажешь.
— Это ведь его ребенок? — Звучит очередной вопрос.
Но у меня снова будто пропадает дар речи. Реальность трещит по швам, напоминая, что она реальность и есть. Давай, говори. Но язык не слушается.
— Аня, признавайся уже, не бойся. — Ее ладонь мягко ложится поверх моей. — Или мне ждать, пока из твоей сумочки не выпадет фотография с УЗИ?
Молчу.
— Это Пашин ребенок, да?
— Да, — говорю, помолчав немного.
И с души будто падает тяжкий груз.
Лена Викторовна прижимает руку к сердцу.
— Он знает? — На ее лбу множатся мелкие складочки.
Отчаянно мотаю головой из стороны в сторону. Меня лихорадит. Сейчас натянутая внутри меня пружина напряжения лопнет, и на волю хлынет водопад слез.
— Почему не скажешь ему? — Ее рука неожиданно крепко сжимает мои пальцы.
Медленно поднимаю взгляд и вижу такое умиротворение на ее лице, такое сопереживание и теплоту, что воздух с шумом тут же покидает мои легкие.
— Не знаю. — Всхлипываю, вздыхая мелко и часто, боясь, что упаду в обморок.
— Вот так новости.
— Ага.
Мы молчим.
— Аня. — Теперь она держит меня за обе руки. Ждет, когда снова наберусь смелости посмотреть ей в лицо. И мне приходится, поборов стыд, сделать это. — Послушай. Ты не должна бояться. Разве ты не знаешь Пашку? Он рос без отца, знает, что такое ответственность. Никогда так не поступит. Не бросит вас.
— Нет! — Восклицаю я, сжимаясь в комок. — Вы просто ничего не знаете! Зачем это ему сейчас? Это все только испортит.
— Что испортит? Кто? — Она улыбается, кажется, совсем не понимая. — Ребенок испортит?
— Понимаете, мы же были друзьями. Просто. — Что-то горячее уже жжет щеки. — Никто же не знал. Ничего же. Никаких предпосылок, просто друзья. — Тяжело выдыхаю. Мысли никак не хотят складываться в предложения. — Потом раз, и все. Вместе. Да мы даже не поняли сами, что это было. Как можно за такой короткий срок понять, любовь это или нет. Да еще и обидели друг друга. Сильно!
Лена Викторовна выглядит бледнее обычного. Ну, вот, я ее довела.
— Все же поправимо, — тихо говорит она. — Хорошо, что мы с тобой встретились. Пусть даже вот так.
— Я не могу так! Не хочу его заставлять быть со мной из-за ребенка. Это же на всю жизнь! Это как… как… пытаться склеить чашку с помощью киселя, я не знаю, или…
— Анечка, — ее голос такой тихий, а тон такой проникновенный, что мне приходится замолчать, — вам просто нужно поговорить. Знаю, что сейчас все представляется тебе большой серьезной проблемой, но, на самом деле, все решается очень просто. — Ей тяжело даются слова. Еще бы, такие новости. — Паша любит тебя. И это совершенно очевидно. То, как он смотрит — он ни на кого в жизни так не смотрел. То, как говорит о тебе — у него даже глаза светятся. Я своего сына никогда таким не видела.
— Правда?
— Да. Тебе нужна сейчас его поддержка.
— Не знаю. Не знаю.
— Увидишь, он обрадуется.
Смотрю на нее удивленно.
— А вы? Разве вы хотели, чтобы вот так? Чтобы непонятно как, непонятно от кого?
Теперь ее лицо удивленно вытягивается.
— Как это непонятно от кого? Разве бы моя дочь стала дружить с кем попало? Я, конечно, в шоке, но… в приятном, скажем так.
— Все равно это неожиданно и… и очень рано! Для нас обоих.
Ее ладонь похлопывает мою руку.
— Мне было столько же, сколько и тебе, когда родились мои дети. И, знаешь, мой муж не любил меня так, как тебя любит Паша. Тебе… очень повезло. А по поводу того, что вы, как ты говоришь, «просто друзья» — это зря. Из друзей получаются самые лучшие мужья. Могу доказать тебе.