— Я к вам на целый день пришла! — закричала она, подбегая к лагерю.
Ей ответил целый хор радостных восклицаний.
— А мы сегодня за вениками идем. Сеноедовские нас просили им помочь веники собирать. Пойдешь с нами?
— Пойду, пойду.
Приятно было работать в лесу. Так чудесно зеленел лес на фоне ясного голубого неба, так дивно пахли свежие ветки. С наслаждением ступала Катя босыми ногами по мягкому мху.
Желтые иволги перепархивали с ветки на ветку.
Поработав, поели картошки и свеклы с хлебом, потом опять пошли собирать веники.
Уже солнце зашло, когда Катя вернулась домой.
К своему удивлению, она нашла замок на входной двери.
— А разве никого дома нет? — спросила она Дарью (хозяйку избы), которая загоняла в хлев овец.
— А они ж уехали.
— Куда уехали?
— А в Москву. Все уложили да и уехали… Ты откуда ж это свалилась?
— Они меня на сегодня со двора отпустили… Я весь день гуляла, а вот пришла — и нет никого.
— Говорю, уехали.
Дарья затворила дверь хлева и как-то странно посмотрела на Катю.
Потом она подошла к Кате и сказала быстрым шопотом.
— Тут что-то недоброе, девонька, случилося… Ох, как бы неприятности какой не было. И ты лучше от нас уходи! Ты, може, тоже такая.
— А что же случилось?
— С чего это они так собрались сразу?.. Недоброе дело… А ты, право, лучше ступай…
Но Катя и не собиралась оставаться. Ее нисколько не испугала теперь эта дверь, запертая для нее. Она знала, что найдет себе ночлег в лесу среди своих друзей и, плохо еще соображая, что такое произошло, она побежала обратно в лес.
Пионеры еще не спали.
— Хозяева уехали, — сказала Катя, задыхаясь от бега. — Можно мне у вас пока пожить?
— Можно, конечно, можно!
— А куда же они уехали? — спросила Настя.
— Не знаю. В Москву, должно быть. Меня на весь день отпустили, а сами вдруг уехали.
Пионеры заинтересовались.
— Странно.
В особенности был заинтересован один пионер, по прозвищу Комар.
— Это не спроста, — заявил он. — Тут или убийство произошло или какой-нибудь бандитский заговор. Твой хозяин-то был подозрительный.?
— Нет, так ничего я не…
Катя осеклась.
Она вспомнила вдруг, как Китов крался ночью по лесу и зарывал в землю жестянку.
— Что?
Но Катя молчала. Она думала, что, может быть, все это глупости, что, может быть, Китовы собрались так сразу в Москву, получив какую-нибудь дурную весть, а ей не могли об этом сообщить, ибо попросту не знали, где она. Но тогда они могли бы сказать Дарье, чтоб Дарья передала Кате, когда она вернется. Конечно, отъезд был очень подозрительный. Однако она решила пока что не выдавать тайны своего бывшего хозяина. А то вышло бы, как-будто она нарочно за ним подглядывала.
— Нет, это я так, — сказала она, — один случай вспомнила.
— Какой?
— Да так… ничего особенного.
Настя очень радовалась, что Катя теперь будет жить в лагере. О будущем, о том, куда после денется Катя, никто пока не думал.
Утром Комар пошел за хворостом и вдруг прибежал обратно возбужденный и взволнованный.
— Автомобиль едет! — закричал он.
Автомобиль еще ни разу не проезжал по Сеноедовской дороге. Все побежали смотреть.
Автомобиль ехал довольно медленно, ковыляя по колеям. В нем сидели какие-то военные.
— Эй, ребята, на Сеноедово так дорога? — крикнул один из них.
— Так! — хором ответили все пионеры так дружно, что в автомобиле все рассмеялись.
— Оглушили! Ну, стало быть, поезжай!
Пионеры побежали за автомобилем, но он оставил их далеко позади и, выбежав на опушку, они увидали, как он остановился возле избы, где жили Китовы.
Военные вылезли из автомобиля и о чем-то долго беседовали с Дарьей. Дарья взволнованно объясняла что-то, махая рукой по направлению к железной дороге.
Комар, как самый любопытный и дотошный, не выдержал. Он побежал к автомобилю.
Потом он так рассказывал о своих впечатлениях.
— Подхожу это я и смотрю. Все с револьверами, лица такие строгие. И слышу все: Китовы да Китовы. Когда уехали да куда? Дарья чуть не плачет. Ну поговорили, поговорили, старшой их что-то себе в книжку записал, стали опять в автомобиль садиться. Я тогда побежал к одному, который попроще, и спрашиваю: Товарищ, это что ж такое произошло? А тот улыбнулся и говорит: «Все будешь знать, скоро состаришься». А потом все-таки объяснил: «Деньги тут украл в учреждении один фрукт… Его и разыскиваем». Выходит, стало быть, что Китов этот самый деньги и украл.
Все поглядели на Катю.
— Стало быть, твой хозяин-то жулик был.
Катя ничего не ответила.
Толкуя о происшествии, пионеры вернулись в лагерь.
Катя опять вспоминала, как Китов, не зная, что она его видит, зарывал в землю жестянку. «Наверное, в ней были деньги, — соображала Катя, — но что теперь нужно делать?» Сказать пионерам? Или самой ночью откопать банку, а уж потом рассказать все. Может быть, там уже и нет никакой банки.
Китов, наверное, выкопал ее и увез с собою.
Когда наступила ночь, Катя дождалась, пока уснули все пионеры. Два пионера, сторожившие лагерь, тихо беседовали между собою, но и они клевали носом.
Никто не слыхал, как ушла Катя. Она захватила с собою нож, чтобы им рыть землю.
Место, где Китов зарыл банку, она очень хорошо запомнила.
Большая белая береза словно призрак выделялась во мраке. Катя принялась рыть мягкую душистую землю и скоро нож наткнулся на что-то твердое. Это была большая круглая жестянка из-под монпансье, очень легкая. Очевидно, никаких денег, кроме бумажных, в ней не было. Катя взяла жестянку и понесла ее обратно в лагерь.
Она положила жестянку себе под голову, закутав ее в платок, и крепко заснула. На вольном воздухе всегда крепко спится.
Наступило чудесное ясное утро, солнце тронуло первыми розовыми лучами вершины березок. Стало всходить все выше и выше.
Лагерь проснулся.
Натащили хворосту, развели огонь и стали кипятить воду для чая.
Когда все уселись с кружками в руках, Катя развернула жестянку.
— Смотрите, — сказала она, — что я нашла в лесу.
Все с живейшим любопытством уставились на жестянку.
— Как? Прямо в лесу нашла? Что в ней есть?
— Из земли вырыла. Сейчас посмотрим, что в ней такое.
Катя открыла жестянку и вытащила из нее большой сверток, завернутый в клеенку.
— Это, наверное, клад… — пробормотал Комар, задыхаясь от любопытства.
Катя развернула клеенку. Под ней оказался сверток из газетной бумаги.
Все затаили дыхание.
Катя принялась развертывать газету. Из нее вдруг посыпались пачки червонцев, перевязанные веревочками.
— Деньги! Это деньги! — закричали все в волнении.
А Настя воскликнула:
— Катя? Что с тобою?
Бледная, как смерть, смотрела Катя на газету, в которую были завернуты деньги. Самих денег она словно и не заметила.
— Что ты там увидала?
Но Катя дрожащими руками схватила газету и жадно вглядывалась в какую-то фотографию, напечатанную среди текста.
Затем она вскрикнула, вскочила и побежала куда-то.
— Куда же ты? Стой! — закричали пионеры, и некоторые из них помчались за Катей.
А Настя схватила газету и прочла надпись под портретом:
«Тов. Сенцов, делегат города Уфы».
Настя вдруг догадалась, в чем дело.
Она тоже что есть духу пустилась за Катей, крича:
— Катя, Катя! Куда же ты!
Все пионеры побежали за нею.
Но Катя уже сама остановилась, задыхаясь.
— Надо взять газету! — говорила она, вся дрожа. — Где газета?
Настя подала ей газету.
Катя еще раз вгляделась в портрет и сказала вдруг совершенно уверенно.
— Это папа мой. Где ж он? — прибавила она робко и неуверенно. Неужели это неожиданное счастье ускользнет от нее?
Настя посмотрела заголовок.
— Газета от четырнадцатого, — сказала она, — а сегодня двадцать шестое.
Катя схватила газету и жадно вглядывалась в напечатанную фотографию.
— Посмотри, когда закрытие съезда! — крикнул кто-то.
— Правильно. Только не всегда об этом пишут.
Все затаили дыхание. Настя стала читать.
— Вот, вот, — закричала она вдруг радостно, — закрытие съезда — тридцатого.
И затем она прибавила, обращаясь к Кате.
— Ну, значит, твой папа сейчас в Москве.
А со стороны лагеря донесся в это время крик.
— Сюда! Скорей! А-а.
Это кричал Митька — дежурный, не посмевший покинуть лагерь.
Пионеры вспомнили о деньгах.
Они сразу побежали, машинально крича «будь готов», словно хотели ободрить себя этим криком.
Среди лагеря они нашли неподвижно распростертого Митьку с окровавленным лбом. Никаких денег не было. Комар бросился на прогалину. Он увидал двух оборванцев, которые что было силы мчались по тропинке.
ДЕЛЕГАТ города Уфы Николай Семенович Сенцов помещался в комнате на пятом этаже одного из московских домов Советов.
Был теплый летний вечер, окно комнаты было открыто и Сенцов сидел на подоконнике, глядя на бесконечные московские крыши, подернутые дымкой наступающей ночи. В домах уже зажглись огни. Над столицей носился гул трамваев и автомобилей, большая звезда — Венера — всходила на западе.
Рядом с Сенцовым и тоже глядя в окно, сидел его новый приятель — Карасев. Они познакомились на съезде, очень подружились и теперь беседовали о разных делах, глядя на темнеющий город.
— Помню, как я раньше о Москве мечтал, говорил Сенцов, — как мне хотелось в Москве службу найти, переехать сюда со всею семьею. Мне даже место хорошее предлагали на электрической станции, да вот не вышло.
— А почему не вышло?
— Гражданская война. Совсем собрались уезжать… сели в поезд… раз. На подъеме поезд разорвался, мы с женой назад покатились, а дети вперед уехали…
Карасев вздрогнул.
— А где дети?
— Мальчик с нами живет… А дочка умерла.
Сенцов, сказав это, провел рукою по лбу, словно хотел расправить внезапно появившиеся морщины.