На столе запищал телефон.
— Да. Я… Карасев… Так… А на Павалихе?… Так… Хорошо… Привет…
— Всё отступают? — спросил помощник.
— Всё отступают… Чорт их знает, может быть это, конечно, с их стороны только маневр.
— Вряд ли. Их уж больно Махно озадачил.
— Да, вот дурень помог нам… Во-время его принесло.
— А все-таки лучше бы нам от него избавиться.
— Ну, само собой.
Помощника комиссара позвали в другую комнату.
— Телефонограмма.
— Иду.
Товарищ Карасев стиснул голову рукою и принялся дописывать приказ.
Кончив писать, он встал из-за стола и поглядел в окно.
Из окна открывался самый что ни на есть мирный вид на село с голубою церковью и на речку, поросшую густым кустарником.
«Хорошо, должно быть, жилось тут раньше помещику, — подумал Карасев, — понятно, что они нас недолюбливают».
Он поглядел на портреты каких-то важных стариков, висевшие на стенах.
«Лет сто тому назад сказать бы им, что тут будет красный штаб распоряжаться… Пожалуй, таких бы горячих всыпали! Ого!»
Он пошел в зал, служивший столовой.
Вспомнил, что еще ничего сегодня не ел.
В зале за большим овальным столом с резными ножками сидела странная группа: девочка в грязном, оборванном платье, мальчик лет четырех и молодой паренек, исподлобья поглядывавший на толпившихся кругом солдат. Девочка и маленький мальчик с жадностью ели что-то из мисок, а паренек мрачно грыз корку хлеба и односложно отвечал на задаваемые ему вопросы.
— Здорово, гражданин Ванько́! — сказал комиссар, подходя к столу.
Девочка при звуках его голоса вздрогнула и быстро подняла голову.
Карасев тоже поглядел на нее и замер от удивления.
— Ну и ну! — сказал он. — Где встретились!
В товарище Карасеве Катя узнала таинственного монаха.
Часть вторая
СИНИЕ зимние сумерки смешались с густою снежною вьюгою и все торговцы на Смоленском рынке стали торопливо собирать свои лотки.
Печальные старушки, продававшие фарфоровых слоников и вышитые бисером салфеточки, громкоголосые скупщики всякой рухляди, подозрительные личности, шептавшие что-то прохожим на ухо — все сразу собрались разойтись по домам, и Смоленский рынок стал расползаться и таять в снежном мраке. Где-то свистнул милиционер, кто-то побежал… Торговля на сегодня окончилась.
— Варвара Петровна!
Старушка, шедшая по Бородинскому мосту, оглянулась.
Ее догонял высокий человек в белой шапке с ушами до пояса, в верблюжьей куртке и в высоких светлых валенках.
— Куды с такою сказочною быстротою?.. Али деньги не терпится посчитать.
Старушка недовольно нахмурилась.
— Чего орешь так, словно пьяный! — сказала она, прибавив тихо. — Было бы что считать.
— Эх, мамаша, другим бы говорила…
— Да право же…
— Ну, ладно, поверю ради уважения к вашим сединам…
Они пошли рядом.
— Тьфу!
Человек в белой шапке сплюнул, ибо хлопья снега попали ему прямо в рот.
— Так ведь и лезет проклятая прямо в харю.
— Кто?
— Да вот метель.
Они шли по Дорогомилову мимо маленьких деревянных домиков, в окнах которых полосками брезжил свет.
Люди с санками тащились мимо, усталые, злые, ругаясь на вьюгу, проклиная друг друга.
— Ну, куда? Ну, куда на человека прешь? Скотина!
— Сам ты скотина!.. Сволочь!
И, ругаясь, расцепляли сцепившиеся санки.
— Муку-то, ишь, пудами возит, а лается. Спекулянт паршивый.
— Сам ты спекулянт… Я эту муку, может, горбом заработал… через служебную организацию…
— Рассказывай… знаем мы вашу организацию…
И оба ворча исчезали во мраке.
Около одной калитки старушка остановилась.
— Ну, я пришла… А ты куда?..
— А я к вам, стало быть, мамаша, в гости…
— Нашел время угощаться.
— Да мне вашего угощенья вовсе не требуется… Я просто к вам, чтоб засвидетельствовать свое почтение…
— Ну… ладно…
Человек в белой шапке захохотал.
— Любезности большой от вас я не вижу.
— Зубоскал ты.
Варвара Петровна вошла во двор и дернула звонок у входной двери.
— Крыльцо-то починить надо… Ишь все подгнило… Разрушенье во всем удивительное.
— Кто? — крикнул за дверью грубый женский голос.
— Свои.
Загрохотал тяжелый засов.
В темных сенях было холодно и пахло стылым дымом. Человек в белой шапке чиркнул спичку и огляделся.
— Это чья же капуста?
— А тебе на что?
— Да нет, это я так из единственного любопытства.
Они прошли по коридору, затем Варвара Петровна вынула ключ и отперла дверь в свою комнату.
— Холодище у вас, мамаша!
— Сейчас топить буду.
Она зажгла керосиновую лампу и, не раздеваясь, опустилась на колени перед железной печуркой.
Человек в белой шапке потыкал пальцем подушки, горой лежавшие на широкой постели.
— Крупчатка?
— А ты не тычь пальцами, куда не просят.
— Хитрая вы, мамаша… Интересно, где вы рафинад держите?
— Мало ли что интересно. Все будешь знать, скоро состаришься.
— Это действительно… старость не радость… Ух, дымище.
— Ветер отшибает…
Однако дрова затрещали, и печурка загудела.
— Правильно, мамаша… Теперь чайничек… Да сковородочку оладышек напечь.
— Еще что…
— А как же, после трудового дня…
— Правильно тебя прозвали: Рвач… Со всего норовишь свое удовольствие сорвать…
— Ну, а иначе какой смысл жить на свете… Вы, мамаша, если рассудить, тоже рвачиха…
— Ну уж я.
— А как же… Дела же у вас идут вертиколепно.
— Не очень-то… А главное страшно… прознали многие… Боюсь, не обыскали бы…
— Да… Вам, мамаша, надлежит по Лубянке почаще прогуливаться… для привычки.
— А ну тебя… Типун тебе на язык… Дурень.
— Мамаша! К чему же такие слова!
В дверь постучали.
— Кто там?
— Варвару Петровну можно видеть?
— Можно.
В комнату вошел худой человечек в дрянной шубенке, в шапке и в сапожках из зеленого бобрика.
Он подозрительно поглядел на Рвача, но тот ухмыльнулся:
— Я свойский.
— Рафинаду можно? Фунтиков пять!
Варвара Петровна покосилась на Рвача.
— Можно… только… вы оба выйдите… Мне тут при вас шарить неудобно.
— Ох, шалавая мамаша.
— Что ж, выйти можно.
Они вышли за дверь и стояли молча в темном коридоре, прислушиваясь к глухой возне, происходившей в комнате.
— Ну, скоро, что ли?
— Идите…
Варвара Петровна держала в руках мешочек с сахаром…
— А сколько стоит?
— Две тысячи!.. Дешевле, чем на рынке!
Человек грустно вынул деньги.
— Ох, скоро, видно, помирать.
— Поживем еще! Покуда мамаша существует, не помрем!
— Да… а денег где взять?
— Вот это, конечно, другой вопрос.
— Сахар свесили на безмене, и человек ушел, вздыхая.
— Я бы и без сахара прожил, да вот жена…
— Конечно, дамы сладкое обожают…
Дверь затворилась.
Рвач подмигнул.
— Клиентура.
— Да, он у меня кое-что покупает…
— Эх, мамаша, не делом вы занимаетесь.
— А что?
— Да так, при ваших способностях нешто это дело. Одно баловство на продовольственной почве.
— Почему же баловство.
— А потому что не портативный продукт. Ну, вы только рассудите: например, эти ваши подушки… Да что подушки. Я ведь знаю… в кивоте мыло держите… в комоде пшено… а вот это уж всего хитрее.
Он подошел к графину с водой.
Варвара Петровна слегка побледнела.
Рвач вынул из графина пробку и понюхал.
— Чистейшие градусы… Вот за это не похвалят..
Он чуточку отхлебнул.
— Мда… крепкий чорт… Ох, расстреляют вас, мамаша. Вот разве что не догадаются… Больно открыто стоит. Ох, и хитрая вы, мамаша…
Он отхлебнул еще немножко и добавил.
— А только это все баловство… В случае обыска вам действительно полная крышка.
— Ну, а чем же торговать?..
— А вот чем.
Он протянул ей свою ладонь.
На ней сверкал крупный брильянт, должно быть, очень дорогой. Откуда он его вынул, неизвестно. Казалось, все время держал зажатым в руке.
— Видала? Сто тысяч… Раз, два три…
Рвач покрутил рукой.
Брильянт исчез.
— Ловко? Могу, как фокусник, деньги зарабатывать.
Он покрутил еще раз рукой — брильянт появился, покрутил еще — брильянт исчез.
У Варвары Петровны разгорелись глаза.
— Неужели сто тысяч?
— В аккурат. Восемьдесят владельцу, двадцать себе… Это вот дело.
— А откуда их достать?
Рвач вдруг стал серьезен.
— Если хотите, мамаша, в самом деле этим заняться, так я вас могу к себе в компаньоны.
Рвач чуточку отхлебнул.
Он понизил голос.
— Нашел я одного человечка… Дворянин такой бывший, аристократ, одним словом, полнейший… а теперь бедствует. Знакомство у него — все княгини да графини и также, конечно, по нынешним временам все голодные. А брошек этих самых, сережек, ожерелий у них тьма тьмущая. Их-то, конечно, бриллианты-то, не угрызешь… деньги нужны для продуктов… Ну они и продают… через моего знакомого человечка… Стало быть, источник-то у меня есть верный… А вот насчет сбыта туго… Денежных людей знаю мало.
— Таких-то и я не знаю…
— Теперь, мамаша, самые богатые люди, конечно, огородники… а у вас под Каширой…
Варвара Петровна усмехнулась.
— А ведь правда… Только ведь он сюда не ездит. К нему надо ехать.
— Ну а что ж… Зашили в юбку, да и айда… Только уж, конечно, мешков с собой никаких не брать.
— Конечно…
— Он ведь богатый, знакомый-то ваш?..
— У-у! Страшные деньги! Куда девать, не знает… Деньги-то ведь все падают.
— Вот самое и дело… Этот светляк я уж имею куда продать. А будет у меня на этих днях целая брошка тысяч на триста… вот ежели бы ее…
— На триста тысяч?
— А что? Думаешь, не осилит?
— Конечно, осилит… У него и на миллион пороху хватит.
— Ох, золотой человек… Так вот, мамаша, тысяч по пятнадцати заработаем… А продукты эти, мой совет, поскорей ликвидируйте… Опасный номер.