ты нынче ночью лодка ты баркас снесенный прочь от человечьих глаз рассыпанных с их непосильной грустью в траве попарно словно васильки отсюда ноль названья у реки рейс выполнен пора спускаться к устью
вода все ближе к звездным небесам всем поровну кто остается сам мышам мышьяк а паукам пиретрум сквозь тленный дух полей и липкий ил баркас в котором если кто и был гребцом практически рассеян ветром
* * *
все башку изноравливал прочь постепенному змею но кругом начинается ночь и теперь не успею
за подсчетом чего учинил наступили кошмары словно в синее море чернил напустили кальмары
на посту где осталась верста в истекающих сутках спохватись как нехватка остра совершенных поступков
сам застыл спотыкаясь на дне рыбьи лица зверины с роковым плавником на спине силуэт субмарины
заслонит как сквозь сучья сова от последнего света неуспетое неуспева емое вот все это
контрпример
жесткие атомы необходимости носят внутри себя все в каждом коне образец лошадиности стержень собачества в псе
крылышки кошке хуйня получается или селедке седло даже лобковая вошь отличается от остального всего
тянется в самую древнюю грецию разница смыслов и рыл там старина аристотель эссенцию в каждой субстанции вскрыл
но ничего кроме имени-отчества у человека увы
он гражданин своего одиночества строго внутри головы
возражение
о чем ты ползешь терпеливый инсект по темной вечерней дороге презрев утешения культов и сект членистые мучая ноги четыре передние задние две с антеннами на голове
загадки природы тревожат меня мигающей квантовым светом затем и бежал я из отчего пня понять что откуда и где там о тайне упрятанной в медном тазу пожитки собрал и ползу
но ты невысокого роста и слаб
без веры и средств к обороне
что стало бы с нами со всеми когда б
мы все поползли по дороге
твой путь незадачливый темен и тих
никто не дополз из живых
участливый встречный прощай и прости
глашатай семьи и наживы
хоть правую среднюю стер до кости
твои возражения лживы
и сам ты ума не нажив ни на грош
от потной работы умрешь
над пыльной дорогой сгущается тьма загадкой пульсируя вредной ползет существо небольшого ума к неведомой утвари медной бестрепетно из-под сведенных бровей глядит на нее муравей
формула счастья
то кафка нас изобличит то гашек и прочие художники пера мы состоим из множества букашек как из отверстий черная дыра и каждую свое несчастье гложет у всякой сепаратная беда или дыра не состоит быть может из ничего но мы ведь точно да в пейзаже изловчившись еле-еле везде руины сажа и мазут как уцелеть в материальном теле когда букашки в сторону ползут
сидит вселенная в своем платочке и пусть глаза лучистые добры личинки тьмы как маленькие дочки от черной расползаются дыры возьму бумаги небольшой листочек и разъяснить всегда любому рад что прописное е без верхних точек как ни верти равно эм це квадрат судьбе до фени что у нас за горе она с косой за всяким по пятам а с точками читаем на заборе хотя они опущены и там
когда в окне учуял ночь я на раме в ужасе вися она не рассыпалась в клочья а целиком клубилась вся
в земле ходы медведки рыли кротам и так во тьме видней и путешествовали рыбы предшественницы наших дней
жизнь как морщинистая жаба междоусобной жертвой драк на пне пока река лежала и отражала верхний мрак
чей ил вся бестолочь и гадость пожива памяти потом а ночь навстречу продвигалась как цеппелин вертя винтом
скажи прощай всему что было что неминуемо прошло и заживо казалось мило а нынче пошло и смешно
лишь облачный метнется всадник колчанным светочем даря уже пустой картонный задник настенного календаря
* * *
мы в порту под звездным небом сквозь стаканы взгляд нетверд умный бармен чертит мелом перекличку дуг и хорд журавли квадрантом к югу пожилая в жилах дрожь мы любовь свою друг другу не открыли ни на грош на обочине нистагма ось магнитная видна там в ладонях тлеет магма но погаснет и она
слон в солонке суп и сало доедали как могли прежде сердце отказало чем попятило мозги из музея холокоста покемоны на заре на судьбе с утра короста под коростой сразу две постучится ночь кометой хвост у ящера дугой боль ему с любовью этой если не было другой
вспыхнем искренние рядом станиолевой листвой чтоб с моим кромешным адом завязал беседу твой прекратится свод небесный перестанет время течь шторм уляжется железный на зубах не скрипнет речь сном в базальтовой аллее смерти черная длина говорят любовь сильнее но погаснет и она
конец прогулки
внедрение времени в трюм корабля апреля тринадцатое февраля в мозгу озорные неврозы подставишь сусала под солнечный гнет с обочины неба луна подмигнет как висельник мудрый с березы
то в зоне обзора береза то ель
а время под нами буравит тоннель
и пробует корни на верность
хоть с детства в окрестности грусть горевал
не сунуться заживо в тот ареал
где прянет оно на поверхность
проступят созвездий слепые плевки но времени не с кем играть в поддавки апрель февралю не подмога у ангела в галстуке горн под рукой а с тем кто обрел на березе покой у путника ноль диалога
угрозами в парке пестреет кора что в строй у ворот с променада пора и сердце свой срок отдрожало последнему солнцу столетие вслед свое острие выпускает на свет свое невозможное жало
дежурный по номеру
под утро ум зашкаливал за разум в зеницах совесть плавилась когда я был в тургайской нови свежим глазом в полегшие руинами года за хлябью прежних волг или дунаев досюда помню через нехочу в алма-ате динмухамед кунаев жал руку леониду ильичу и на катушке из печатной ленты стаканом тассу делая салют я в гранках заменял аплодисменты уже беспрекословным все встают
ад простирался сразу за порогом где бритый глобус бредом веселя на выжженном боку его пологом стояла пыль столбом до есиля где вохры бодрые на зорких вышках о скорой без понятия судьбе будили в непроспавшихся мальчишках мечту с винтовкой вырасти себе там око негасимое следило снимая ночи истонченный слой багровое имперское светило сжигало купол над жанадалой
и по сей день скрижаль непогрешима короткая дистанция плевка когда мне от тургая до ишима вселенная мерцала велика жизнь обернулось миражом и лажей и глаз несвеж и мудрости урон вот сложены линейки метранпажей мы все встаем и ходу на кедрон как трогательно над обрывом тонок под магменную музыку огня оглянется отважный мертвежонок на все что было жизнью у меня
* * *
урон серебряного слитка с орбиты в каменистый двор приходит ночь антисемитка и нет мессии до сих пор
хоть оснасти самсунгом ухо раз невооруженным врешь вонми как в промежутке глухо когда кончается терпеж
мы тут в азарт впадали раньше на тему кто из нас осел и утварью порожней в раже стучали истово об стол
обул и гоя и еврея любую живность в их лице кто из иллюзий вил нам время веревкой об одном конце
в прожорливом жерле колодца невелика ее длина но как на вороте ни вьется а не найдется ни хрена
луна и полночь в жирной саже жилец другому не еврей уже и не мессия даже судебный пристав у дверей
горе
простелено прошлое как полотно нас семеро было а горе одно
но все же четырнадцать прочных плечей и груз расчлененный на части ничей
меж редким досугом и адом труда совместное горе друзьям не беда
привычен полынный настой на спирту лишь изредка черная горечь во рту
потом под небесным навесом тугим мы прочь пропадали один за другим
сперва сократилось число до шести и ношу уже тяжелее нести
второй постепенно исчез за бугром и нас придавило сильней впятером
все уже дорога все круче уклон а прошлое скатано в плотный рулон
мы были друг другу светлы как стекло но каждого горе со света свело
зареваны бабы орет мужичье их горе застигло неведомо чье
мы все всемером отшагали давно но вышедшим вслед уготована месть ты спросишь вот это и было оно вот это отвечу и есть
кулинарная элегия
мир намеренно таков для комфорта едоков в поле дождь накрыл кого-то щей потоп или компота в небесах порхают птицы для доставки пиццы
с дрейфом в сторону вреда никому не в корм еда вязнут в холодце копыта тише голос аппетита патиссон простой под водку не пролазит в глотку
нынче путь пролег в места где не нужно живота зря губа в слюне отвисла в шницеле все меньше смысла больше челюсть не при деле мы свое отъели
покидает кухни пыл мир не тот который был где шныряли малышами с манной кашей за ушами в мрачном супе клецки тонут жаль десерт не тронут
* * *
в последнее лето он был недоволен собой но жил по инерции словно его не касалось по краю обрыва маршрут как беспечный слепой срезал потому что последним оно не казалось
а зори над озером плавились как никогда и россыпи искр из воды пассажирами ветра шеренги ворон пригибали к земле провода чтоб в тысячи вольт уязвить истощенные недра
из этих ворон этих засухой траченых трав чертеж бытия словно пазл составляя по сплетням он стал бы умней свой последний сезон опознав но жил как попало его не считая последним
пройдя наизусть из аллей своего городка в ландшафт изувеченный шрамами шахт или штолен ему и не снилось в те дни как в обрез коротка прогулка по краю того кем он был недоволен
ни взгляда назад где разлука смывала с холста разверстку событий раз временна или случайна где мысль запиравшая выход из мозга проста как бритва оккама и вся онтология куайна
природу несло под уклон в переливах жары склоняя скупые подробности к дрейфу и юзу и сущность вещей громыхала о стол как шары где всякий в свою с обозначенным номером лузу
скифы
кто колдовал над первым элементом плюя от семок шкурками в костер а после satem отделил от kentum и степь до горизонта распростер
тот нам доверил ловлю ветра в поле порой в запрудах водится уха мы соль земли мы эти скифы что ли нам воду отключило жкх