Андрей вытянул затекшие ноги и откинулся на сиденье. Пробка заткнула Покровку, перекрыла Театральный – судя по картам, стоял весь центр.
А судя по ругани в чате, сказать за это спасибо стоило все тем же зеленым активистам. Большим фанатам вторсырья и защитникам придорожных лопухов.
Шестаков вытащил из кармана подвеску Галы. Смешная штука. Вроде бы украшение, а выглядит как запчасть, типа тонкого паяльничного жала. Или как антенна у древнего приемника. На даче валялся один такой: потертый, в трещинах, с черным провалом гнезда для…
Он замер. Гнездо.
Вытянул из другого кармана лжебомбу: у той тоже был вход, куда не пролез бы ни палец, ни отвертка, а вот длинный металлический стержень – еще как. Такой специальный стержень, чтобы зажать нужный контакт в самой глубине черного пластикового тела.
Ай да Философ, ай да старый сукин сын…
Мысли метались: надо спрятать. Спрятать ее, спрятать себя с ней. Донести целой – до дома? Нет, в другое место. В банк, в камеру хранения… Или так только в кино делают? Главное, не допустить взрыва. Хотя кое-кто был бы рад, конечно. Игорь, например. И зеленые, вся эта прорва поехавшей зелени – они бы тоже оценили закат Москвы. Червяков-то мы любим и ценим, а вот обычного цивилизованного человека – не очень.
И Лиза. Лиза с ними.
Шестаков огляделся, не выпуская бомбы из рук. Автобус полупустой, никому до него нет дела. На экранах мелькает митинг – сотни кричащих людей в масках зайцев и белок, зомби и йети, старых супергероев и кислотных покемонов. Как огромный детский утренник, вышедший из-под контроля. Камера выхватывала отдельные фигуры: вот маленький ежик машет плакатом не по размеру, вот лысый и мускулистый Пикачу показывает объективу два средних пальца.
Шестаков перевел взгляд на собственные пальцы: их сводило от напряжения. Руки казались чужими и неудобными отростками. Клешнями, по ошибке приделанными к человеческому телу.
Картинка репортажа менялась, суетилась: теперь в кадр попала сцена и фигура в усатой маске. «…Разумны ли требования… – выхватил он пару случайных слов из бегущей строки. – Представители власти пока не предприняли ответных действий…» Человек сорвал маску, и картинка приблизилась.
С экрана прямо в глаза Шестакову смотрел Игорь. Довольный, сияющий Игорь. Счастливый Игорь, чье лицо секунд через десять распознает новостной алгоритм, чье имя пустят огромными буквами в бегущей строке и чье тощее тело наверняка стянут вниз десятки цепких рук. И бог его знает, что там будет дальше, но точно не коронация. Обманутая толпа не станет качать своего обманщика.
Игорь махал толпе и беззвучно смеялся.
«…акционисты избавляются от масок, анонимный митинг постепенно превращается…»
«В тыкву, – закончил про себя Шестаков. – Посмеялись и хватит».
Стержень гладко вошел в паз и щелкнул чем-то внутри бомбы. Блестящий камешек на конце крутился, подмигивал: слабо – не слабо? взорвешь – не взорвешь?
Андрей Шестаков выдохнул и нажал на кнопку.
Москва погасла.
И не видно было, что пошел снег.
0
…Но уполномоченный клялся, что не он бил медсестер, и что не его люди приходили в больницы, и что нет бумаги такой или устного распоряжения, что надо отключать больницы или отделять прописанных от непрописанных, и что он и люди его готовы охранять больницы от пресмыкающихся, которые притворяются полицейскими и солдатами, чтобы забрать лекарства из больниц и напугать слабых.
И сказал Василий в ответ: даже если не ты бил медсестер, то люди твои или те, кто твоего звания и духу, а значит, и ты будешь бить, когда дойдет до тебя постановление. А если то были пресмыкающиеся, в одежду вашу одетые, то тогда пусть ваши люди, которые ходят каждый со своим солнцем, раздадут свои солнца в больницы и в те дома, где нет солнечных батарей.
И начался шум, и многие начали спорить, кому верить, и вопрошать: где же те, кто расскажет нам, что случилось? Но никто не мог рассказать, и только холоднее и темнее становилось на улице, и люди начали расходиться. Кто-то, как говорили люди служивые, взял лопату и начал расчищать дороги. Одни, у кого были дети и пожилые родственники, послушав врачей, стали разбиваться на группы и устраивать общие жилища, другие пошли в больницу, чтобы стеречь больных или греться о солнечные батареи, третьи разжигали костры на улице и прямо в домах, так что вскоре в ночи заполыхали пожары, и последние собирались у пожаров, чтобы погреться и поспорить, как поступить завтра.
И многие были голодны, и многие были напуганы, и ко многим пришли в эту ночь Ангелы и сказали, что пробил час, и пора поверить и начать жить не по законам жизни конечной, но по законам вечным, и то, что вчера было безумством, сегодня станет путем спасения.
И ко многим пришли затем Демоны и сказали, что пробил час, и пора разувериться, и то, что вчера было безумством, станет сегодня путем спасения, и законы человеческие больше не действуют и наступают законы жизни конечной, и что холодная кровь, пролитая во тьме, не считается кровью человеческой, а считается кровью пресмыкающихся.
И многие в эту ночь молились. И многие в эту ночь убивали и грабили. И одни в одну ночь обеднели, а другие обогатились. У одних утром было много солнца и еды, наличных денег и украшений, одежды и документов, а у других было столько же, как утром, и меньше. И третьи не проснулись вовсе. И тот, кто остался без солнца, плакал. И тот, кто был с солнцем, смеялся. И тот, кто не смог проснуться, лежал на снегу, и не было в нем ни слез, ни смеха, ни дыхания. И все видели, что по земле ходят пресмыкающиеся, но одни давили их, другие плакали над ними, и только мертвые были спокойны и безмятежны.
Дмитрий Быков, Игорь Журуков, Дэниэл Кахелин, Татьяна Ларюшина, Аркадий ТесленкоФинал
Предисловие
Есть старый, но точный анекдот. Мужчина утром рассказывает приятелю:
– Какой сон мне снился!
– Ты и она?
– Лучше!
– Ты и он?
– Ах, еще лучше! Я и я!
Идеальная любовь – это когда тебе встречается твоя точная копия, но в женском обличье, то есть ты, но красивый, длинноногий, молодой и противоположного пола. Идеальное творчество – это когда у твоего замысла появляется абсолютный исполнитель. Придумывать-то мы все умеем, но надо написать. А чтобы исполнение было на уровне замысла – нужен как бы идеальный ты, знающий материал, как собственную биографию, здоровый, трудоспособный, опытный и при этом молодой. Все знают, как легко сочинить и трудно написать – и какой это был бы прекрасный мир, если бы все твои идеи соответствовали воплощению. Но, как замечает Андрей Кончаловский, в кино большая удача – воплотить замысел на 20 процентов. Норма – 5. В литературе, слава богу, мы меньше зависим от натуры, погоды, финансирования и многочисленной съемочной группы, поэтому сойдемся процентах на тридцати-сорока.
И тут мне привалило именно такое счастье – команда мечты. Издательство АСТ совместно с писательскими курсами Creative Writing School придумало роман-баттл, то есть соревнование между двумя книгами, которые напишут выпускники. Тему и примерный общий план выдумает преподаватель, а исполнение возьмут на себя его студенты, отличающиеся от обычных студентов тем, что все они уже состоялись в основной профессии и возраст у них соответственно от 25. То есть все они взрослые люди, некоторые с семьями.
Роман такой, грешным делом, я продумал давно. Он у меня ждал своего часа в числе любимых замыслов, но я понимал, что мне его не потянуть. Я бы попросту не решился, а у студийцев выбора не было. Команду я отобрал легко – собрал в рюмочной на Никитской, тогда еще функционировавшей, свой семинар, рассказал идею и предложил желающим остаться. Остались ровно те, кого я и наметил изначально. Это Игорь Журуков, Дмитрий Шишканов, Татьяна Ларюшина и Аркадий Тесленко, то есть наиболее одаренные и зрелые люди в этой команде. Впоследствии к нам присоединился приславший мне свои рассказы на рецензию одиннадцатиклассник Иван Чекалов, из которого, по-моему, выйдет большой толк. На последнем этапе подключился студент Дэн Кахелин, молодой, но уже вполне сложившийся прозаик. Единственная из всех женщина, прекрасный лирический поэт Ларюшина, была брошена на любовные сцены. Кое-какие бреши в получившемся романе залатал я. Когда мы перечитали текст, план которого был сочинен буквально на коленке в той же рюмочной за 45 минут, больше всего нас поразило, что роман получился вполне монолитный, как будто его писал один человек – примерно лет тридцати пяти, каков и был наш средний возраст. Но этот человек знал все, что знали мы, а в рамках отдельно взятой головы такое невозможно.
Это роман о футболе, да. И о мундиале-2018, безусловно. Но это роман о финальном матче российской истории, об итоге ее последних 20 лет и – так получилось – последних семи веков. Это вообще роман о России, как мы ее понимаем. И почему-то нам кажется, что многие читатели понимают ее примерно так же. Один конкретный писатель может промахнуться мимо аудитории, но семеро уж как-нибудь в нее попадут. Это тот редчайший случай, когда работа доставляла всей команде беспримесное наслаждение и в результате этой работы образовался довольно прочный коллектив, регулярно собирающийся, выпивающий, закусывающий и обсуждающий главное. Интересно, что мы не собираемся ограничиваться этой книгой. У нас в планах еще три, и думаю, что они будут не хуже. Вообще книга – побочный результат работы писателя. А главный, я думаю, – это все-таки то, что с ним произошло, то, что он в себе изменил и сам из себя сделал. В этой книге, по-моему, главный результат – даже не то, что здесь написано, хотя оно мне нравится. А то, что появился новый писатель, такой себе дракон о семи головах. Со временем мы ему придумаем коллективный псевдоним. Правду сказать, такого идеального Я у меня еще не было.
А идеальный читатель у него уже есть. Здравствуй, идеальный читатель. Семь голов хорошо, а семь тысяч лучше.