ивших остров. На полусогнутых Абрам подобрался к катеру. Вскоре туда подошли Буек с Муфлоном.
— Готов? — спросил Муфлон.
Абрам кивнул головой. Буек достал из кустов широкую доску с пропилом посередине.
— А это зачем? — удивился Абрам.
— Ты бутылки в зубах потащишь или к яйцам себе привяжешь? — раздраженно спросил Муфлон.
— О твою башку разобью! — возмутился Абрам.
— Спокойно, мужики, давайте жить дружно, — примирительно сказал Буек.
Он боялся, что Абрам обидится и они потеряют гонца. Иначе он сам бы охотно потешился над туповатым корешем. Муфлон уже понял свою ошибку.
— Засунешь ручки сумки в пропилы и поплывешь. Пропилы узкие и глубокие, ручки будут сидеть в них, как родные, не соскользнут. И тебе какая-никакая помощь в заплыве.
Они забрались в катер. Абрам разделся и улегся на дно, чтобы Филин случайно не заметил третьего лишнего на судне. Лежать было холодно. Тут Абрам сообразил, что в воде будет еще хуже. Насколько она прогрелась? Градусов до семнадцати-восемнадцати. Но отступать было поздно. Если он сейчас передумает, кореша все равно сбросят его в воду. И останется у него тот же путь — к берегу, поскольку от заводи до острова расстояние в три раза длиннее.
Муфлон заглушил мотор, катер остановился.
— Давай! Я подошел, насколько мог. Дальше уже нельзя.
Они с Буйком встали, якобы разматывая удочки, заслонив обзор со стороны острова. Абрам осторожно соскользнул в воду. Нервное напряжение было настолько велико, что сначала он даже не почувствовал холода. Муфлон подал ему доску. Тут Буйку подумалось, что Филин обратит внимание на их странное копошение, если он вдруг наблюдает за ними. Абрам поплыл, толкая перед собой доску. По совету Буйка он старался плыть так, чтобы катер загораживал его от возможного наблюдателя с острова. Тем самым водная дистанция увеличивалась где-то на треть. Вскоре Абрам почувствовал холод, начавший пробирать его до костей. Он стал грести энергичнее, потом забрался на доску. Она ушла под воду, но большая часть тела пловца оказалась на поверхности. Теперь солнце грело не только его голову, но и спину. Когда Абрам выбрался на берег, ему осталось подсушить ноги и живот. Полотенце он, разумеется, забыл. Точнее, Буек не подсказал. Боевик вытряхнул на траву содержимое пакета, оделся и зашагал к деревне. Буек оказался прав. В современном деревенском магазине продавались крепкие спиртные напитки. Наблюдалось даже некоторое подобие выбора. Абрам долго колебался. Единственный сорт водки имел сомнительное происхождение. Дешевый белорусский коньяк под гордым названием «Корсар» тоже вызывал определенные вопросы даже у такого ограниченного человека, как Абрам. Белорусский коньяк звучало примерно так же, как зимбабвийский компьютер, поскольку виноградарство в Беларуси находилось на том же уровне, на каком электроника в Зимбабве. Молдавское бренди вызвало больше доверия. Поразмыслив, Абрам принял соломоново решение. Он купил водку и бренди в равных дозах.
Продавщица и две женщины в возрасте, до появления боевика обсуждавшие какие-то насущные проблемы, поначалу смотрели на него равнодушно. Когда же он затарился, в их взглядах появилось осуждение, а одна из женщин тихо сказала ему в спину:
— И эти туда же. Наши через один алканавты, и городские — насосы еще те.
На берегу Абрама ждал досадный сюрприз. Прямо напротив катера закинули снасти два рыбака.
— Хрен с ними. Если отойду в сторону, будет дальше плыть, — решил боевик.
Он раздвинул куст, в котором спрятал доску. Доски не было! Ее украли. Абрам без колебаний двинулся к рыбакам:
— Где доска, придурки!
Те со смешанным чувством удивления и страха посмотрели на странного незнакомца. А боевик продолжал наседать. Хотя рыбаков было двое, но одному из них перевалило за шестьдесят, а второй на фоне атлетичного Абрама выглядел неубедительно. К тому же боевик имел солидный опыт схваток один на один и теперь чувствовал свое превосходство. Он ухватил рыбака, что помоложе, за грудки:
— Отдай доску, или я тебя, козел, в озере утоплю.
И поскольку рыбак упорно отрицал свое участие в хищении ценного имущества, Абрам потащил его к воде. Когда лицо несчастного оказалось в озере, второй рыбак сзади огрел боевика по голове удилищем. Как говорится, были бы мозги — было бы сотрясение. Но чего нет, того нет. Абрам развернулся и бросился на обидчика. Тот с удивительной для его лет прытью кинулся наутек. На его пути оказался куст, который рыбак проскочил, не заметив. А вот Абрам заметил. Заметил лежавшую там доску. Он перепутал кусты! Выходит, боевик напрасно мордовал рыбаков. Но нет худа без добра. Второй рыбак тоже благоразумно дал деру, и Абрам остался в гордом одиночестве. Он разделся, укрепил в прорезях сумку и… замер в растерянности. Теперь ему некуда было деть одежду. Только через несколько мучительных минут боевик сообразил, что ее можно засунуть в сумку вместе с выпивкой. Абрам тронулся в обратный путь. Возвращение вышло гораздо сложнее. Потяжелевшая сумка замедляла скорость, а вода казалась гораздо холоднее. Боевик клял себя на чем свет стоит. Зачем он поддался на уговоры Буйка? Валялся бы спокойно на кровати, плевал в потолок. А Буек бы нашел себе другого дурака. Да некому было объяснить Абраму, что другого такого дурака на острове не было. Наконец боевик оказался рядом с катером. Он хотел забраться в него, но не тут-то было.
— Держись за борт. Мы пойдем вдоль острова; когда окажемся рядом с затоном, притормозим, ты там высадишься. А то стукнет Филину в голову прошвырнуться к причалу — и ля-ля нашей выпивке.
— Ну… — только это цензурное слово присутствовало в злобной фразе Абрама, отпущенной в адрес Буйка, прохлаждавшегося на катере.
Однако делать нечего, Абрам ухватился за борт, другой рукой придерживая доску, и катер помчал его к острову. Судно вошло в затон, боевик сделал несколько гребков и ощутил под ногами дно. Абрам торопливо выбрался на берег и вновь пожалел о том, что опрометчиво согласился исполнить роль гонца. Обступавшие затон высокие деревья создавали густую тень, тело боевика покрылось гусиной кожей. Сейчас бы энергично растереться полотенчиком, но чего нет, того нет. И надевать сухую одежду на мокрое тело особого желания не было. И тут Абрам проявил несвойственную ему догадливость.
— Раз вы так, суки, то я имею право! Греться буду, — он решительно достал из сумки бутылку водки и с хрустом свинтил крышку.
Тут же боевик мысленно обругал себя за поспешность. Кто знает, что за водку он купил, надо было открывать продукт молдавских виноделов. Но что сделано, то сделано. Абраму даже не пришла в голову элементарная мысль: водку можно закрыть и взять бренди. Он сделал большой глоток. Сорокаградусная обожгла горло, но пока только этим местным согревающим эффектом и ограничилось. Выждав несколько минут, боевик сделал еще парочку глотков. С непривычки и на голодный желудок его слегка повело. По телу разлилась долгожданная теплота. Абрам провел ладонью по заросшему редким волосом животу. Вроде сухо, можно одеваться. Он прошел метров триста и лишь после этого сообразил: «Е-мое, я же намылился в лагерь, а Буек сказал идти прямиком к месту сбора. Во блин, что бы было, если бы Филин застукал меня с целой сумкой поддачи».
Боевик резко сменил курс и вскоре оказался в условленном месте. Там его ждал Муфлон. Вдвоем они припрятали выпивку. Муфлон учуял от Абрама сивушный перегар и покрутил пальцем у виска:
— Ты че, блин, хочешь сорвать нам мероприятие! Если Филин учует запах, он всех нас начнет пасти… Ладно, сейчас обед, просочись осторожно и пасть не открывай, дыши носом. А если Филин возьмет тебя за задницу, молчи, как партизан на виселице.
Все обошлось, и свободные от дежурства боевики собрались на маленькой лесной поляне. Началась обычная пьянка, отличавшаяся лишь тем, что люди старались говорить шепотом. Но когда каждый залил в себя по бутылке сорокаградусной жидкости, осторожность их покинула. Кто-то додумался угостить стоявших на постах пацанов. А че, чем они хуже! На том выпивохи и погорели. Филин засек Муфлона, шаставшего по лагерю с выпивкой. После короткого допроса, сопровождавшегося обещаниями немедленно уволить провинившегося и отправить его вплавь без вспомогательных средств и выходного пособия, боевик раскололся.
Филин ворвался на поляну живым воплощением гнева. Попавшемуся под руку боевику он заехал в физиономию, вложив немалый вес своего тела, второго угостил могучим пинком в бок. Растоптав пластиковые стаканчики, в которых плескалась дефицитная жидкость, Филин злобно рявкнул:
— Встать! Построиться!
Боевики кое-как выполнили его команду. Филин подошел к Буйку, взял его за грудки. Злобно глядя ему в глаза, он обратился ко всей честной компании:
— Вы че творите, придурки! Вас зачем сюда послали и платят такие бабки? Думаете, тут собрались выпускницы института благородных девиц? Ага, размечтались! Чтоб вы знали, одна из этих дамочек в смешанном бою под орех разделала мужика. А вторая рвет сто тридцать килограммов. Кто из вас, обалдуев, поднимет сто тридцать килограммов? А молотобойку все видели? Баба под два метра ростом и резкая, как вам и не снилось! Она любого из вас раскрутит и зашвырнет на самое высокое дерево.
— Пока она меня схватит, я ее сто раз вырублю, — осмелился подать голос Муфлон.
Филин отпустил Буйка и подошел к наглецу, рискнувшему его перебить.
— Трезвый, может, и вырубишь. А спьяну? Она тебе разок подмигнет, ляжку голую выставит, жопой покрутит, и ты сам полезешь в смертельную ловушку.
— Да не поведусь я на такую ляжку! — возразил Муфлон.
— На ее не поведешься, но среди пленниц есть очень даже ничего девушки. И когда они увидят, что вы пьяные шатаетесь по лагерю, то быстренько сообразят, как это использовать. И устроят здесь маленькую бабскую революцию. Причем учти, Муфлон. Даже если дамочки окажутся милосердными и оставят нас в живых, от хозяина пощады не дождешься. А я на тот свет еще успею. Поэтому зарубите себе на носу: если я хоть от одного из вас учую запах перегара, собственноручно все кости переломаю. А теперь вон отсюда, идиоты!