Сон писателя был неспокойным. Ему казалось, что он слышит тихий детский плач, еле-еле долетающий до его слуха. Сквозь тихие всхлипы слышалось невнятное бормотание. Герман не мог разобрать слов, но почему-то знал откуда раздаётся этот плач. Он всем своим нутром ощущал, что плачущий ребёнок находится в подвале дома – одинокий, всеми брошенный, голодный и замерзающий. Сердце писателя сжала холодная пронизывающая грусть. Плач всё продолжался… На какой-то момент Герману показалось, что он и вовсе не спит. Писатель пошевелился. Движения были замедлены, как будто под водой. Веки долго не слушались, но всё-таки ему удалось медленно открыть глаза. Его взор был затуманен призрачной мутной дымкой. Герману пришлось приложить немалые усилия чтобы сесть. На его тело сейчас как будто бы давила огромная толща воды. Повинуясь какому-то необъяснимому инстинкту, писатель медленно повернулся к одному из окон своей машины, обращенному прямо на главную дверь дома. Внутри него постепенно начинала нарастать тревога. Дверь дома была открыта настежь. Беззубый чёрный зёв дверного проёма будто насмехался над Германом. Мало тебе было сегодня приключений, писака? Теперь твой новый дом ещё и ограбят прямо у тебя под носом, пока ты мирно спишь в своей машине. Хотя, чем дольше Герман смотрел на открытую дверь, тем больше понимал, что дело тут совсем не в грабителях. Как только писатель обратил свой взор к дому, звуки детского плача стали громче. Теперь каждый всхлип эхом раздавался в голове Германа, проникая, казалось, буквально ему в душу. Невнятное бормотание плачущего ребёнка стало более ясным. Слов он, по-прежнему, разобрать не мог, однако в полной мере смог ощутить всё отчаянье, боль и обиду, переполняющие их. Герман почувствовал, как его сердце забилось в ускоренном темпе. Следом за нарастающей тревогой, внутри него начало ворочаться мерзкое чувство страха. Он уже не мог отвести взгляда от, чернеющего на фоне белых стен дома, раскрытого дверного проёма. Писателя будто бы парализовало, а звук плача всё продолжал нарастать, заполняя собой всё его сознание. Неожиданно в дверях дома появилась скрюченная фигура, облаченная в грязные лохмотья. Из-под засаленных длинных волос на Германа взглянули два сверкающих глаза, полные злобы и ненависти. Фигура выглядела человеческой, но была настолько сильно скрючена и изломана неведомой силой, что это невозможно было сразу понять. Звуки плача всё нарастали… Невидимый писателю ребёнок все продолжал всхлипывать и бормотать. Теперь Герман смог разобрать каждое слово. «Где ты?» – раздался обиженный детский голос в голове писателя. – «Зачем ты бросил меня? Где ты? Пожалуйста… Я не могу больше кричать…» Голос ребёнка сквозил такой необъятной безысходностью и отчаяньем, что по щекам Германа непроизвольно покатились слёзы. Писатель не мог понять, что происходит. Фигура в дверях дома продолжала неподвижно стоять. Герман чувствовал на себе её взгляд, неотрывно следящий за ним. «Зачем ты бросил меня?» – продолжал повторять голос ребёнка. – «Помоги мне…» После этих слов непонятное существо, стоящее в дверях дома, вскинуло свою косматую голову и закричало. Никогда прежде Герману не приходилось слышать подобного. В этом крике сплелась ярость и боль, тоска и отчаянье, безмерная злоба и всепоглощающая ненависть. Внутри писателя всё похолодело от ужаса. Он почувствовал, как его начало бить мелкой дрожью. Для обычного кошмарного сна всё происходящее выглядело слишком убедительно. Крик косматого существа постепенно утих. Оно медленно опустило свою голову и повернулось лицом к машине Германа, сделав в её сторону один шаг. Неожиданно фигура в лохмотьях с необычайной скоростью рванулась вперёд к писателю. Внутри Германа всё съежилось… Последнее что он запомнил это, искаженное гримасой злобы и ненависти, нечеловеческое лицо со сверкающими глазами, прижавшееся к стеклу бокового окна машины. На этом сон писателя оборвался…
«Зачем ты бросил меня?» – услышал он напоследок плачущий детский голос…
День второй.
Германа разбудили громкие звуки подъезжающих машин. Прибыла бригада рабочих. Писатель лениво сел и протёр глаза. Чувствовал он себя разбитым и уставшим, словно и не спал вовсе. Перебинтованная нога сразу напомнила о себе саднящей болью в лодыжке. Герман поморщился и взглянул на свои наручные часы. Стрелки едва переступили порог семи часов утра. Писатель распахнул дверцу машины и вылез наружу, осторожно ступая на свою травмированную ногу.
На улице стояла пасмурная погода. Прохладный утренний ветерок сразу же резво пробрался Герману под куртку, заставляя писателя непроизвольно поежиться. Небо, затянутое густыми тучами, казалось нависло над самой крышей дома и обещало скорый дождь. Меланхоличный сентябрь постепенно вступал в свои владения, неумолимо прогоняя тёплые августовские деньки всё дальше. Герман достал из кармана пачку сигарет, закурил и двинулся в сторону бригады рабочих, которые уже вовсю выгружали из своих машин стройматериалы и прочий инвентарь.
Бригадир, рослый мужчина лет пятидесяти в тёмно-синей форме и кепке, сразу же заприметил Германа и махнул ему рукой. Писатель, на затекших после сна ногах, неуверенно двинулся к нему. Всё тело ещё слушалось плохо после проведенной в машине ночи. Да и ещё этот прохладный ветер, заставляющий слегка дрожать при каждом своём порыве…
– Доброе утро! – поприветствовал Германа бригадир, протягивая ему свою широкую мозолистую ладонь.
Писатель ответил на рукопожатие.
– Смотрю весёлая у вас была ночка, – бригадир кивнул на перебинтованную ногу Германа.
– Да… – ответил писатель, затягиваясь сигаретой. – Никто не предупредил меня, что крыльцо прогнило напрочь.
Бригадир нахмурился и посмотрел в сторону дома.
– Ух как, – присвистнул он, увидев разломанные доски крыльца. – Повезло ещё что ногу не сломали.
– Ерунда, – отмахнулся Герман. – Пара царапин, да шишка на голове. Жить буду.
Бригадир усмехнулся.
– Ну значит крыльцо тоже меняем? – спросил он.
– Естественно. Там вообще много работы. Агент по недвижимости явно приврал, когда говорил, что в дом можно заселяться хоть сейчас.
– Ну это не первый такой случай на моей памяти, – снова усмехнулся бригадир. – Советую вам стрясти с него неустойку.
– Это обязательно, – кивнул Герман, выбрасывая окурок. – Ладно пойдёмте очертим фронт работ.
Бригадир махнул рукой паре своих помощников, и они вчетвером двинулись в сторону дома.
После получасового обсуждения с рабочими своих пожеланий по поводу ремонта и обустройства дома, Герман сел в свою машину и направился обратно в город. Первым делом он собирался заскочить в приемный пункт местной поликлиники, чтобы нормально обработать свою разодранную вчерашним падением с крыльца, ногу. После чего намеревался перекусить, а уж потом наведаться в агентство по торговле недвижимостью, продавшее ему этот «проклятый» дом. Благодаря их рассказам про полную пригодность дома для жилья стоимость и объём ремонтных работ увеличились чуть ли не вдвое. Благо бригадир рабочих заверил писателя, что они закончат всё за пару дней, после чего дом будет выглядеть как новенький. На это время Герману придётся найти себе гостиницу. Что было не так уж и плохо, учитывая его последнюю ночевку в машине.
По дороге в город он снова мысленно вернулся в свой недавний ночной кошмар. Никогда прежде Герману не снились такие яркие и в то же время ужасные сны. Он помнил всё в мельчайших деталях – этот тихий детский плач, каждое слово этого ребёнка, эту непонятную скрюченную тварь в дверях дома и её, пронзающий ужасом всё его естество, нечеловеческий крик. Даже сейчас, вспоминая это, внутри Германа всё холодело. На короткую секунду ему даже показалось, что всё это произошло по-настоящему, что его подсознание просто заставило его поверить, что это сон, в попытке защитить его рассудок. В памяти всплыло искаженное лицо, прижавшееся к боковому стеклу машины, в самом конце этого кошмара. Герман резко затормозил и свернул на обочину. Ужасные воспоминания заставили его тяжело дышать, а сердце вновь рвалось из груди наружу, объятое бескрайним ужасом от пережитого. Герман заглушил мотор и вышел из машины на свежий воздух. Он облокотился на крышу своего авто и опустил голову вниз переводя дыхание. Видимо всё-таки местные рассказы про проклятый дом запали ему в голову, заставив его яркое творческое воображение разыграться и показать ему этот кошмарный сон, а возможно подсознание пыталось ему подкинуть идею для очередного романа. Пару раз до этого Герман уже писал свои произведения под впечатлением от собственных снов, но тогда они не были такими правдоподобными и пугающими. Да и сама идея романа про дом, населенный призраками, в его творчестве уже была использована не единожды. Но эти чувства… Эти боль, страх и отчаянье, переполняющие плачущий детский голос, услышанный им во сне. Крик этой скрюченной косматой твари… И тот смертельный ужас, испытанный Германом от всего этого… Возможно, если ему удастся передать всё это на страницах своего нового романа, заставив самого читателя побывать в этом кошмарном сне, то тогда это станет тем самым великим произведением, которое он мечтает написать и для чего он собственно и покупал этот дом. Если так, то тогда подсознание снова подбросило ему новый материал, пугающий даже его самого. Прошлая идея, которая пришла к нему во сне, стала одним из самых продаваемых его романов и даже заслужила почетное право издаваться в твёрдом переплёте. Книга называлась «Дитя всех времён» и повествовала об борьбе простого полицейского за жизнь необычного мальчика с даром предвидения, за которым охотились не только люди, но также и силы Небес и Ада, потому что этот ребёнок был способен не только видеть сквозь время, но и влиять на его ход. Для Германа это было совсем нетипичное произведение, ибо в нём практически не было ничего из такого близкого и привычного ему жанра ужасов, однако он безмерно гордился этим романом. Это была одна из немногих идей, пришедших к нему во сне.
Первые робкие капли осеннего дождя упали ему на затылок. Герман выпрямился и потёр лицо руками окончательно отгоняя наваждение от вчерашнего сна. Его взгляд непроизвольно скользнул по стеклу задней дверцы машины. Сердце писателя со стремительной скоростью вновь рухнуло в пятки. На слегка запыленном стекле он увидел еле заметный отпечаток нечеловеческого лица, увиденного им вчера во сне. Герман в ужасе попятился от машины. Нет, этого не может быть… Капли дождя попали ему прямо в глаза, заставив моргнуть. В следующую секунду никакого отпечатка лица на стекле уже не было. Герман с опа