Герман достал из кармана свой телефон и включил на нём фонарик. Писатель неторопливо приближался к двери этой странной комнаты, которая была немного приоткрыта. Алкоголь окончательно вытеснил из его мыслей все остатки страха, оставив лишь, распаляемое хмельным задором, любопытство. Герман бывал в мнимых проклятых местах и раньше, пытаясь вдохновиться на очередную книгу. И каждый раз все эти места оказывались чьей-то изощренной выдумкой. Что могло измениться сейчас?.. Герман прикоснулся к холодному металлу двери, ведущей в эту странную комнату, и потянул её на себя. Яркий луч фонарика вырвал из темноты дальний угол небольшого помещения, в котором лежала кучка какого-то непонятного тряпья, очевидно служившего для кого-то постелью. Что может измениться сейчас?.. Чей-то призрак вырвется из этой груды грязной ветоши и набросится на пьяного писателя?..
Герман уже понемногу начал насмехаться над своей впечатлительностью по поводу этого дома. Ну подумаешь приснился кошмар. Стресс и не до такого доводит. Он водил лучом фонарика по небольшому помещению, пытаясь найти хоть что-нибудь. Не было даже того плюшевого щенка, о котором говорили и бригадир, и агент по недвижимости. Только покрытый непонятными тёмными пятнами бетонный пол, куча грязного белья в углу и вбитое в пол рядом с ней массивное железное кольцо. Герман еле слышно хмыкнул, сделал ещё один глоток из своей бутылки и развернулся на выход. В какой-то момент свет фонарика упал на обратную сторону двери этой небольшой комнатушки. Герман остановился и решил разглядеть её получше. Писатель поначалу надеялся, что ему это всё показалось. Однако обратная сторона двери была усеяна небольшими царапинами, вперемешку с бурыми разводами. Герман озадаченно разглядывал свою находку, когда телефон в его руках резко разразился громким звонком. Это был его литературный агент. Писатель отвлекся от бесполезного созерцания царапин и ответил на звонок. Агент спрашивал заселился ли Герман и как всё прошло. Писатель захлопнул дверь странной комнаты и двинулся к лестнице обратно наверх, попутно отвечая на вопросы своего собеседника. В этот день Герман был слишком пьян, чтобы заметить потрепанного плюшевого щенка, который наблюдал за ним из груды грязного белья, своим единственным уцелевшим глазом…
Беседа с агентом была довольно долгой. Скорее всего потому-что Герман был уже сильно пьян. Обычно писатель старался закончить все разговоры с этим самодовольным усатым индюком побыстрее. Сейчас же, основательно заправившись отменным виски, Герман был не прочь поболтать, хоть и представлял себе, как его агент, этот грузный мужик, в его бесформенном коричневом костюме, сидит за своим дорогим столом, поблескивая своей огромной потной лысиной и ухмыляется в свои густые усищи. Наверняка в руках он крутит одну из своих любимых перьевых ручек, которые всегда лежат у него на столе. Герман ни разу не видел, чтобы его агент ими хоть когда-то пользовался. Этот усатый толстяк всегда расписывался обычной автоматической ручкой из внутреннего кармана своего пиджака. Видимо владение набором дорогих позолоченных письменных принадлежностей должно было придавать его агенту какой-то вес или авторитет. Герман никогда не спрашивал. Ему было попросту плевать. Однако практически каждый раз находясь в кабинете своего литературного агента он наблюдал эту картину – как только толстяку приходилось отвечать на срочный телефонный звонок его пухлые пальцы сразу же ловко подхватывали одну из этих самых ручек и начинали мастерски крутить её между собой, пока длится весь разговор. Герман не испытывал к своему к своему агенту неприязни пока не видел его лично. Как только перед его глазами представала эта бесформенная туша, облаченная в коричневое, с густой щёткой усов под крупным носом, в которых частенько можно было заметить крошки от недавно съеденного сэндвича, и эта вечно потная поблескивающая лысина – писатель сразу же мечтал побыстрее закончить с ним все срочные дела. Весь внешний вид этого толстяка вызывал у Германа стойкое чувство отвращения. Однако его агент был отличным дельцом. Чующий любую выгоду за километр и цепкий как бульдог, он умел вести переговоры всегда выторговывая самые лучшие условия у издательства. Не будь его рядом, Герман бы не заработал и половины тех денег, что есть у него сейчас. Естественно этот усатый толстяк и сам неплохо озолотился за счет писателя. В процессе их долгого разговора, Герман заметил, как сменился его тон стоило ему упомянуть про новую книгу и её сюжет. Он обрисовал свою историю только в общих чертах, но этого уже хватило чтобы тон его собеседника стал каким-то бархатистым и участливым. Толстяк почуял деньги. Наверняка уже подсчитывал в уме свои проценты. Правда сейчас Герман был в стельку пьян и ему было всё равно. Он самозабвенно вещал про свой новый замечательный дом и про то как его уже почти охватило вдохновение. Вскользь упомянул историю про проклятие, чем вызвал лёгкий смешок толстяка. Они оба знали, что подобные легенды являются ничем иным как вымыслом чьей-то разбушевавшейся фантазии. Писатель так же поведал историю про агентство по недвижимости, которое по сути сделало ремонт в его доме за свой счёт. Вспомнил и про свою раненую ногу и ту миловидную молоденькую медсестру, которая тайком оставила ему свой номер телефона. Толстяк на том конце провода преимущественно молчал, лишь иногда одобрительно посмеиваясь и вставляя свои короткие комментарии. Герман вновь представил себе пухлые пальцы своего агента и кажущуюся крошечной в них позолоченную перьевую ручку, которая оказалась в заточении в этой ловушке из сальной плоти.
Бутылка виски закончилась вместе с их телефонным разговором. Герман поставил её на стол рядом с раковиной на кухне и взглянул на настенные часы. Время едва близилось к семи вечера. Вообще он рассчитывал сегодня ещё немного поработать, но изрядная доза алкоголя в его организме говорила ему обратное. Писать пьяным Герман не умел. Да и пил он обычно редко.
Писатель вернулся в гостиную и развалился на диване напротив телевизора. Пощелкав каналы наткнулся на трансляцию каких-то боёв по смешанным единоборствам, некоторое время даже увлеченно наблюдал за происходящим на ринге, до тех пор один здоровенный боец не вырубил другого мощным ударом правой ноги в голову. После этого началось представление победителя, слова благодарности и прочие неинтересности, всегда сопутствующие подобным соревнованиям. Герман вновь начал щёлкать каналы. В итоге он вновь наткнулся на очередной музыкальный канал где крутили клип ещё одной соблазнительной дивы в откровенном наряде. Это понравилось Герману куда больше чем бой двух мужланов. В какой-то момент писатель даже начал задумываться о звонке той медсестре, телефон которой лежал в нагрудном кармане его куртки. Однако вскоре клип сексуальной дивы сменился какой-то романтической балладой, под которую пьяный писатель заснул, растянувшись на диване, держа телефон в руках…
Тишина… Тишина разбудила его, навалившись на него оглушающим занавесом. Телевизор, поставленный на таймер выключения, умолк, возвращая всё на круги своя. Герман резко открыл глаза, казалось тишина смела его неожиданной волной, врываясь в его сон. Писатель медленно сел. Голова гудела от выпитого недавно алкоголя. На часах было всего-то десять вечера. Герман решил, что пора бы переместиться в спальню. Работать сегодня он всё равно уже не сможет. Неуклюже добравшись до заветной кровати на втором этаже, писатель на скорую руку застелил её постельным бельём и рухнул в объятия простыней и одеяла даже толком не раздевшись. Заснуть в этой тишине ему удалось достаточно быстро…
День шестой.
Герман открыл глаза. Писатель продолжал лежать на своей смятой постели, ощущая всё прелести похмелья. В голове гудело, а каждый удар сердца отдавался в ней пульсирующей болью. Сейчас Герман был даже рад окружающей его плотной завесе тишины, ибо каждый громкий звук наверняка бы отдавался в его страдающим похмельем мозгу долгим болезненным эхом. Во рту было ощущение того что туда за ночь испражнилась целая орава бездомных кошек. Писатель неуклюже переместил своё непослушное тело на край кровати и медленно поднялся. К горлу сразу подкатил массивный тошнотворный комок. Герман поторопился в уборную, хотя со стороны его движения вряд ли казались быстрыми.
Близко познакомившись с новеньким унитазом в одной из ванных комнат и доверив ему всё содержимое своего желудка, писатель побрел к находящейся неподалеку раковине, чтобы умыться. Ополоснув лицо водой, Герман взглянул на себя в небольшое зеркало, висящее перед ним. Оттуда на него смотрела изрядно потрепанная версия его самого – с красными глазами, помятой физиономией и двухдневной щетиной. Писатель зарекся, больше так не напиваться и принялся чистить зубы, пытаясь хоть как-то перебить тлетворный запах исходящий у него изо рта после вчерашней попойки.
Освежившись, Герман спустился вниз, на кухню. От одной мысли о еде к его горлу вновь начинала подкатывать тошнота, поэтому он решил ограничиться лишь большой чашкой кофе. На столе посреди кухни всё также стояла пустая бутылка виски, оставленная им здесь вчера. Герман взглянул на неё с легкой ненавистью и поторопился выкинуть пустую тару в мусорное ведро. Любое напоминание об алкоголе так же приводило к рвотным позывам.
Вооружившись чашкой свежезаваренного горячего кофе, писатель переместился на крыльцо дома. Ему неистово захотелось подышать свежим воздухом. Герману казалось, что запах похмельного перегара буквально преследует его по всему дому. Снаружи было на удивление прохладно, так что писателю пришлось вернуться обратно чтобы захватить с собой куртку, мельком взглянув на время. Стрелки настенных часов едва перешагнули за отметку восьми утра. Герман снова вышел из дома и уселся на одну из ступенек крыльца, сделав внушительный глоток кофе он поставил чашку рядом с собой и закурил, оглядывая свои скромные владения. Лужайку возле дома укрывал плотный ковер из невысокой травы, в одном месте нарушенный протоптанной тропинкой ведущей прямиком к небольшой пристани на берегу озера, в других же местах трава была примята строителями, которые почти три дня вели тут свою бурную деятельность. От будки рядом с крыльцом осталось только напоминание в виде прямоугольной прогалины. Герман неторопливо курил, иногда делая глотки из своей кружки и осматривался. Место было вполне уютным и спокойным. Воды озера ласково гладили край пристани, мерно покачивающиеся на слабом осеннем ветру, деревья навевали умиротворение и покой, настраивая писателя на будущие творческие свершения. И почему кому-то взбрело в голову что это место проклято? Это же был просто рай для интроверта. «Тихая гавань» без незваных гостей, грохочущих автомобилей, криков и лишнего городского шума. Идеальное место для творчества и тихой спокойной жизни.