Первое лето после смерти Анны Павловны девочка провела в гостях у тетки. Мария Павловна хотела и вовсе оставить Ирину у себя, но Рубин категорически воспротивился. В письме его к Марии Павловне были душевные слова о покойнице, о приемной дочери, ставшей для него самым близким человеком. Словом, девочка вернулась в Москву, но почти ежегодно летние каникулы проводила в живописном украинском городке.
Ирина не попала сразу же после школы на биофак, не хватило одного балла. Было, конечно, обидно, но она не сочла случившееся трагедией — о, сколько ее сверстниц, не попав в вуз, считали, что жизнь кончена! Ирина иронически смотрела на пап и мам, неразборчивых в средствах — лишь бы пробить своему дитяти дорогу в вуз. Ей было неприятно наблюдать, когда уважаемые люди становились жалкими просителями. Хотя в ту пору Захар Романович уже не пылал нежной отцовской любовью и в общем-то его не очень опечалили итоги конкурсных экзаменов, он, тем не менее, собрался ринуться в бой. И вдруг — неожиданный противник. Сама Ирина… «Нет, так поступать в университет я не хочу». Отчим растерялся.
— Ты с ума спятила. Ведь Иван Иванович обещает помочь…
Ирина стояла на своем. Тогда Захар Романович стал уговаривать ее пойти в медицинский.
— Я тебя туда запросто устрою.
Но она была девушкой целеустремленной, диплом не был для нее самоцелью: биофак она выбрала еще в девятом классе.
Ирина отказалась от всех предложений отчима и сказала, что уедет на год к тете Маше, будет там работать, а потом снова станет пытать счастье. И не обязательно в Москве. Может быть, там, в тетиных краях. Захар Романович в принципе не возражал, но категорически отверг вариант переезда на постоянное жительство к тетке. Трудно сказать — был ли то голос человека, для которого Ирина, невзирая на возникшее отчуждение, действительно оставалась близким существом, занявшим большое место в его жизни: уйдет она, и появится пустота, и ему будет трудно. Но возможно, что возвышенные эмоции прикрывали соображения сугубо практического порядка: судьба отдельной трехкомнатной квартиры, в которой он оставался вдвоем с Ириной. Однако, как бы там ни было, Захар Романович настоял на своем.
Уже на втором курсе биофака Ирина повстречала человека, вызвавшего в ней то самое, не объясненное ни поэтами, ни учеными чувство, которое заволакивает разум и заставляет сердце колотиться быстрее обычного. Борис — он был намного старше ее — уже окончил воронежский институт и проездом к месту работы (на Севере шло строительство большого химкомбината) остановился на несколько дней у дальних родственников, в доме Ирининой подруги.
Ирина влюбилась молниеносно, а господь-бог наделил ее такой поразительной непосредственностью, что она сама поведала Борису о своих чувствах. Молодой инженер был поначалу сдержан, но вскоре воспылал «страстью нежной».
Захар Романович, узнав о намерении Ирины выйти замуж, всполошился. Он пытался доказать, что увлечение быстро пройдет. К тому же сумеет ли она быть и женой и студенткой? В союзники была привлечена тетя Маша. От нее пришло письмо, полное тревог и увещеваний. Но Ирина настояла на своем, и в ресторане «Прага» была сыграна свадьба. А через три месяца они разошлись. Случайно в руки Ирины попало недописанное письмо. Оказалось, что на Севере Бориса ждет невеста — она получила диплом инженера на год раньше. И еще выяснилось — за «страстью нежной» скрывалась тривиальная комбинация расчетливого себялюбца: прописка в Москве, квартира, денежный папа, «да и девчонка собой недурна, умна, остра, хоть и напичкана всякими романтическими иллюзиями».
Ирина сама подала заявление о разводе. Она стойко перенесла крушение идеалов, созданных пылким воображением. Прозрение оказалось нелегким: немало было пролито слез.
Захар Романович торжествовал и в кругу друзей похвалялся:
— Чутьем уловил, что это за фрукт… Уж как нажимали на меня молодожены, а я от постоянной прописки воздержался. Черта лысого!..
Когда Ирина пришла из суда с решением о разводе, отчим встретил ее молча и успокаивать не стал. Подавленная, терзаемая безответным вопросом — как же все это произошло, — она ушла в свою комнату. Хотела уснуть, забыться, но не смогла. Пролежала до вечера. Из оцепенения ее вывели голоса, доносившиеся из столовой. Там, как обычно, шло веселье.
Вскоре Захар Романович сам поехал к декану и договорился об академическом отпуске по семейным обстоятельствам, а затем отправил Ирину в Кисловодск. Но мира в доме не было. Более того. Пожалуй, с этого времени «холодная война» между отчимом и падчерицей стала прочной и длительной.
Окончив биофак, Ирина получила назначение в научно-исследовательский институт и всерьез увлеклась проблемой биологической защиты водоемов. Зимой она работала почти без выходных, и в порядке компенсации ей дали возможность недельку отдохнуть. Отчим рекомендовал Сухуми, а она полетела к тете Маше — очень уж захотелось побыть возле родного, хорошего человека, согреться его душевным теплом.
…Обо всем этом, правда более скупо и официально, Бутову на следующий же день сообщили коллеги из областного управления. Видимо, помогли работники милиции маленького городка, где, как говорится, все на виду и все хорошо знают друг друга. Бутов остался премного доволен и предложил подключить их к проведению операции: им это будет сподручнее. Туманную телеграмму надо попытаться расшифровать, не допрашивая получателей. Быть может, о ней осведомлен еще кто-нибудь.
Вскоре от коллег пришло еще одно сообщение. Во-первых, в городке о телеграмме никто, включая ближайших соседей и друзей Марии Павловны, ничего не знает. Во-вторых, утром Чижик на машине отбыла в неизвестном направлении.
Бутов распорядился действовать более энергично и, если к полудню Ирина не покажется в городе, поручить участковому деликатно побеседовать со старушкой. Еще через час доложили подробности. Рано утром к домику учительницы подкатила «Волга». Номера никто не запомнил, но обратили внимание, что машина из областного центра. За рулем сидел мужчина лет тридцати. Лица его толком никто не разглядел. Рыжеватые усики, темные очки и замшевая куртка. Вот и все приметы. Ослепительно нарядная Ирина — красное трикотажное платье, плотно облегающее фигуру, очень шло к ее черным глазам и густым соломенного цвета волосам, уселась рядом с «очкастым» — так окрестили его мальчишки, — послала тете Маше воздушный поцелуй, крикнула: «До завтра!» — и укатила.
Вскоре Денисенко появилась на праздничной улице. Тысячи солнц звенели в умытых окнах, утренняя роса легла на железные крыши, улицы полыхали флагами. Первомай! А она, хмурая и озабоченная, ни на что не глядя и ни за кого, вопреки обыкновению, не «зацепившись» языком, проследовала к остановке автобуса, идущего в областной центр.
Так неожиданно исчезли из городка и Мария Павловна и Чижик. Куда отбыла «Волга» с «очкастым» за рулем — неизвестно. Что это — первомайская прогулка или нечто другое? Кто он, рыжеусый друг Чижика? И где уверенность, что «московская племянница» — это и есть Чижик? Быть может, Мария Павловна как раз и отправилась с телеграммой к настоящему Чижику?..
Слишком много неизвестных. Бутов вызвал в комитет своего ближайшего помощника Михеева.
— Слушаю вас, Виктор Павлович.
— Товарищ Михеев! Хоть и праздник, но придется лететь.
— Когда?
— Немедленно…
…Утром второго мая Михеев сообщил, что связался с коллегами из соседнего областного управления. Если к полудню от тамошних постов ГАИ никакие наводящие на след сообщения не поступят, он вместе с оперативным сотрудником КГБ и участковым инспектором милиции, знающим Ирину в лицо, сам займется поисками. Возможно, что к этому времени объявятся Ирина или Денисенко. Но и утром никто не объявился, обнадеживающих вестей с дорог не поступало, и бригада Михеева отправилась в путь. Погода была мерзкой — густой туман. Часто останавливались и расспрашивали водителей — безуспешно. Пошел дождь, и «дворник» лихорадочно маячил по ветровому стеклу. Зажженные среди дня фары выхватывали из желтоватой мути только пять-шесть метров глянцевитого асфальта или пузырящейся глины, которая еще час назад была грунтовой дорогой. А михеевский «газик» все петлял и петлял.
Только под вечер напали на след: в небольшом селе им сказали, что в районную больницу доставили девушку в красном трикотажном платье, по описанию похожую на Ирину. Документов при ней никаких, а спросить, кто она, невозможно: шок! Случилась беда — «Волга» перевернулась и чуть было не грохнулась в реку. Водитель умер по дороге в больницу.
От села до больницы — километров тридцать. При хорошей погоде — это не расстояние. Но вот уже третий час без удержу хлещет дождь. Темень. Дорога — серпантин, обвивающий крутые склоны Карпат. Водитель устал до отупения. Как быть? Снова в путь? Если еще быть уверенным, что это она! А то мало ли девушек в красных трикотажных платьях? Участковый предложил:
— Пусть водитель отдохнет до рассвета. Ночью все равно ничего не предпримешь. А в Москву позвонить можно и рано утром. Как, товарищ Михеев, согласны?
Михеев помедлил с ответом, посмотрел на шофера, который уснул, и сказал:
— Он поспит на заднем сиденье, а машину я поведу сам…
Поздней ночью они добрались до больницы, где их уже ждали — местное милицейское начальство и главврач.
— Больная чувствует себя лучше. Но шок может продлиться несколько часов. Около нее медсестра, а посторонних — увольте — не могу…
— Вы установили ее имя, фамилию?
— Пока нет. Документы не обнаружены, а спросить… Я уже вам объяснил…
— Ее спутник ничего не успел сказать?..
— Нет. Умер. Лежит в морге. Протокол составлен. Все, что требуется для установления обстоятельств аварии, сделано.
— Что же, прикажете ждать до утра? — недовольно спросил Михеев.
Главврач молча развел руками — ничем, мол, помочь не могу. И тут Михеев вспомнил про участкового.
— Разрешите этому товарищу хоть мельком в