Говоря это, я смотрел на голоэкран с новым вопросом, а ребята — на меня. Это дало мне возможность среагировать первым и ответить на простой вопрос о трех китах, на спинах которых возникла первая метавселенная: «Мета», «Роблокс» и «Ракуэн». Ни один из миров не был полноценным, но именно они заложили то, что в будущем позволило запустить настоящие виртуальные миры, вершиной которых стал «Дисгардиум». Наша команда поднялась на пару строчек выше.
Сразу после этого нам дали пятиминутный перерыв на естественные надобности.
— Сам говорил, что есть время обсудить ответ, — буркнула Келли.
— Да ладно, — махнул рукой Минка. — Он же «дисанутый», это был прямо его вопрос.
— А вы что, в Дис вообще не играете? — удивился я.
— Шестой уровень, — ответил парень. — Отсиживал обязательное время.
— Десятый, лучница, — сказала Келли чуть виновато. — Не в восторге от Диса, но подружилась там с ребятами, они помогли с прокачкой.
— В инстансах бывала? — спросил я.
— Случалось.
— Тогда ты знаешь, как важно действовать слаженно.
— Я тоже был, — кивнул Минка.
— Вот об этом я и хотел сказать. Да, мы не в Дисе, но он отражение реальной жизни. Только, став командой, мы можем надеяться на нормальный результат.
— Да тебе-то чего париться? У тебя успехи в игре такие, что смотри, как бы гражданская комиссия не постелила перед тобой красную ковровую дорожку! — возмутился парень. — Это нам с Келли нужно выгрызать свое будущее зубами.
— Ты ошибаешься, но переубеждать не буду. Главное — тимплей. Давайте договоримся, как будем действовать. Если на сто процентов уверены — жмите. Если точного ответа ни у кого нет, это сразу станет понятно, тогда обсуждаем версии. Это же просто, согласны? Все лучше, чем тыкать наугад и ломать друг другу пальцы.
Переглянувшись, они пожали плечами, а на дальнейшие убеждения времени уже не осталось.
Поначалу действовали, как договорились, даже несколько правильных ответов дали, но надолго нас не хватило. Я выдал несколько неверных версий подряд, и ребята, несмотря на то, что верных ответов тоже не знали, просто взбеленились. В итоге к концу скоростной викторины наша тройка прочно обосновалась на дне турнирной таблицы. Чем выше итоговая позиция — тем больше баллов получают участники, вроде бы сама логика требует скооперироваться! Но эти чертовы Минка с Келли были упрямы и не подпускали меня к ответам. Девушка заслонила телом голоэкран, оставив пространство только для Минки.
В общем, я так изумился, что плюнул. Не бороться же с девушкой?
В следующих состязаниях, когда без меня было не обойтись — как, например, в скоростной сортировке цветных геометрических фигур или складывании голографического трехмерного паззла, — я помогал. Где мое участие было некритичным, бездействовал, решив, что это на пользу команде. Хотелось, чтобы тест группы побыстрее закончился, тогда я думать забуду о Минке и Келли, но финальным заданием была сложная трехсторонняя игра с нулевой суммой. Естественно, парочка первым делом выпилила из партии меня, объединившись, и только потом схватилась между собой.
Групповые тесты наша тройка закончила на предпоследнем месте, а штрафы за вылет в последней игре перекрыли мою долю очков, так что я даже ушел в небольшой минус. Зато удивил Уэсли — он захватил лидерство и уверенно довел свою команду до тройки призеров.
Когда мы перешли к заключительным тестам дня — психологическим, на моем счету было всего семьсот тридцать пять очков.
Общение со служащим Центра оценки происходило в маленькой комнатке, где умещался лишь небольшой стол и пара стульев. Проверяющий располагался в удобном кресле с мягкой обшивкой и кожаными подлокотниками, мне же достался твердый стул с невысокой спинкой, сидеть на котором было сущим мучением.
— Претендент на гражданство Шеппард, я буду называть вас коротко — претендент, для того чтобы не затягивать интервью, — предупредил служащий. Как и все коллеги, был он каким-то безликим, а голобейдж не содержал имени. — Претендент, кем вы себя считаете больше — тинейджером Алексом Шеппардом или предвестником Скифом?
— Зависит от того, где…
— Пожалуйста, отвечайте на вопросы прямо и однозначно, — перебил психолог.
— Алексом Шеппардом.
— Претендент, хочу напомнить, что в психологическом тестировании нет правильных или неправильных ответов. Все они лишь дополнительные мазки к общему портрету вашей личности. Лишь видя полную картину, гражданская комиссия сможет принять наиболее справедливое решение. Вам это понятно?
— Да.
— Хорошо. Тогда перейдем к вопросам. В предыдущем блоке тестирования в разговоре с другим членом команды, претендентом на гражданство Минкой Хегазу, вы напомнили ему, что он, цитирую, «не в Дисе». В связи с чем вы решили это сообщить? У вас есть проблемы с восприятием реальности?
— Он назвал меня читером, а потому…
— Не юлите. Отвечайте на вопрос прямо.
— Нет. У меня нет проблем с восприятием реальности… — Я запнулся, вспомнив о «божественных озарениях» в реале. А потом весьма некстати на память пришла старуха с черными без белков глазами, привидевшаяся перед знакомством с Мореной. По спине пробежал неприятный холодок, на руках выступил холодный пот, и я с силой сжал пластмассовые подлокотники. — У меня нет проблем.
— Даже без показаний детектора я вижу, что вы лжете. Вы осознаете, где находитесь?
— В реале. В Центре оценки.
— И снова вы ответили не прямо. Я не спрашивал, где вы находитесь, я спросил, осознаете ли вы?
Что за идиотский вопрос? Я заерзал на своем неудобном стуле, который, казалось, специально такой неудобный, чтобы действовать тестируемым на нервы.
— Осознаю.
Не знаю, кто обучал этого оценщика, но его немигающий взгляд, безэмоциональный тон и манера говорить, не разжимая губ, меня пугали. Может, он и не человек вовсе, а андроид. С таким лучше держаться, как ему хочется.
— Как на вас повлияли измены матери вашему отцу? — При этом вопросе мне почудилась в его голосе ухмылка.
— Не знаю. — Кулаки сжались сами с собой, что не ускользнуло от его внимания. Кровь прилила к лицу, мне захотелось его ударить, чтобы спровоцировать хоть на какую-то эмоцию.
— Вы страдали?
— Да.
— А что вы думаете об ответных изменах отца матери?
— Ничего.
— Еще один неискренний ответ, и мы закончили, — пригрозил он.
— Он все равно всегда любил только маму.
— Значит, вы считаете, что в гетеросексуальной паре право на измену есть только у мужчины?
— Я такого не говорил.
— И тем не менее, вы страдали от поступка матери и легко восприняли измены отца. Вы понимаете, насколько ущербна ваша позиция?
Он загнал меня в угол. Что бы ни ответил, я уже по всем критериям общества очень-очень плохой человек.
— Вы неверно оценили мою позицию. — Я ожидал, что психолог снова потребует прямого ответа, но он промолчал, и я продолжил: — Мама вела себя так, что папе показалось, что у него больше нет будущего с…
— Достаточно, — оборвал оценщик и продолжил допрос: — Что бы вы сказали, если бы узнали, что ребенок в чреве вашей матери — от другого отца?
Чего он добивается? Пытается вывести меня из себя, выставить асоциальным элементом? Не будет этого.
— Сказал бы, что это невозможно, — ответил я, копируя его тон.
— И все же? Неужели вам все равно? Неужели вас не беспокоит моральный облик вашей матери? — У нашего домашнего помощника О и то голос поживее будет.
— Мне не все равно, но я не верю, что моя сестра от другого отца. Вы не знаете мою мать, — отчеканил я, не отводя взгляда.
— Я знаю вашу мать, тщательно изучал ее досье, — возразил психолог. — Претендент, вы недооцениваете важность родительского влияния. Если вам кажется, что эти вопросы не имеют отношения к вам, вы очень ошибаетесь. Это понятно?
— Да.
— Хорошо. Представьте, что ваш персонаж Скиф ликвидирован как «угроза», изгнан из Дисгардиума. Что вы сделаете первым делом, покинув капсулу?
— Лягу спать. Или напьюсь с друзьями. Буду зол. Когда оклемаюсь, подумаю, что делать дальше.
— И снова вы лжете.
— Вздохну с облегчением.
— Правильный ответ, — улыбнулся оценщик, хотя пару минут назад говорил, что в этом тесте нет правильных и неправильных ответов.
Глава 5. Развилка
Ответив «правильно» на вопрос о том, что буду делать после ликвидации моего статуса «угрозы», я попал в колею и прекратил отвечать честно, натянув на себя личину Алекса Шеппарда — лояльного властям юноши, сотрудничающего со «Сноустормом», смотрящего на власти широко раскрытыми восторженными глазами и имеющего просто невероятную ценность для общества.
Вопросы психолога Центра оценки, казалось, существовали не для того, чтобы получить адекватный портрет моей личности, а только, чтобы поставить меня на верные — нужные им, кем бы они ни были — рельсы.
— Вы пилот гражданского шаттла, терпящего крушение. Пассажирские эвакуационные механизмы неисправны. У вас на борту две сотни человек, среди них дети. К несчастью, вы падаете на густонаселенный гражданский дистрикт — практически в самом центре города. Вы можете активировать немедленное самоуничтожение шаттла или рискнуть и попытаться посадить судно в залив, однако шанс на успешное выполнение маневра не более пятидесяти процентов. Ваши действия? Объясните, почему.
«Мои действия… — мысленно вздыхал я. — Конечно рискну спасти пассажиров!»
Потом обзывал проверяющих выродками и уродами, скрипел зубами, но, сохраняя каменно-невозмутимое выражение лица, отвечал как положено:
— Активирую самоуничтожение. Последствия катастрофы в центре густонаселенного города в случае неудачного приземления могут привести к худшим последствиям и обернуться тысячами смертей граждан.
Мне было задано двести подобных вопросов! Конечно, проверяющие интересовались и более личными вещами, но логика властей красной нитью проходила по всему — мне следовало отвечать, что благополучие общества в целом важнее, чем жизни отдельных граждан, но граждане высших категорий важнее общества в массе. В этой философии прослеживался смысл: жизнь ве