– Во всем надо видеть хорошую сторону, – произнесла она.
– Например?
– У тебя по-прежнему классная задница.
– Это из-за спортивных трусов, – усмехнулся Майрон. – Они обтягивают и поддерживают. Кстати, с днем рождения.
– Спасибо.
– «Бойся мартовских ид», – торжественно продекламировал Майрон.
– Иды – пятнадцатое число, – возразила Одри. – А сейчас семнадцатое.
– Я знаю. Просто не могу упустить шанс продекламировать Шекспира. Обычно это придает мне умный вид.
– Мозги и потрясная задница, – хмыкнула репортерша. – Кому какое дело, что у тебя проблемы с боковым смещением?
– Забавно, – заметил Майрон, – но Джессика не жаловалась.
– Во всяком случае, в лицо. – Одри улыбнулась. – Рада, что ты в игривом настроении.
Он ответил ей улыбкой и пожал плечами.
Одри огляделась по сторонам и убедилась, что их никто не слышит.
– У меня есть кое-какая информация, – тихо сообщила она.
– О чем?
– О частном детективе из бракоразводного процесса.
– Которого нанял Грег?
– Грег или Фелдер, – уточнила журналистка. – У меня есть человек в «Протек инвестигейшнс». Они работают на Фелдера. Мой источник не знает всех деталей, но пару месяцев назад он помогал устанавливать видеонаблюдение в отеле «Гленпойнт». Тебе знакомо это место?
Майрон кивнул:
– «Гленпойнт» на Восьмидесятом шоссе. Милях в пяти отсюда.
– Верно. Так вот, мой парень не в курсе, для чего все это делалось. Он только слышал, что речь шла о разводе Даунинга. Короче, он подтвердил то, что было ясно с самого начала: Грег хотел поймать ее на flagrante delicto.[14]
Майрон нахмурился:
– Два месяца назад?
– Да.
– Но Грег и Эмили к тому времени уже расстались, – сказал Болитар. – Они практически развелись. Какой смысл?
– Развод почти закончился, – согласилась Одри. – Зато дело об опеке только началось.
– И что? Она была свободной женщиной и имела сексуального партнера. Вряд ли в наше время это может бросить тень на ее состоятельность как опекуна.
Одри покачала головой:
– Ты наивен.
– Почему?
– Видеозапись матери, встречающейся неизвестно с кем в отеле и вытворяющей там бог знает что… Это может повлиять на мнение судьи.
Майрон задумался, чувствуя, что тут что-то не сходится.
– Во-первых, ты заранее считаешь, что судья – мужчина, и притом неандерталец. Во-вторых… – Он пожал плечами. – Все-таки сейчас не девятнадцатый век. Разведенная женщина вступает в связь с другим мужчиной? Кому какое дело?
– Не знаю, Майрон.
– Других новостей нет?
– Пока нет. Но я над этим работаю.
– Ты знаешь Фиону Уайт?
– Жену Леона? Мы с ней здороваемся. А что?
– Она была моделью?
– Моделью? – Одри усмехнулась. – Ну, можно и так сказать.
– Девушкой месяца?
– Да.
– Когда именно?
– Не знаю. А что?
Майрон рассказал ей об электронном письме. Он был уверен, что «Ф.» означала Фиону, а Себэби – сокращение от «бэби» и сентября, месяца, в котором она появилась на обложке. Одри жадно ловила каждое слово.
– Я могу выяснить, – проговорила она. – Посмотрим, была ли она девушкой сентября.
– Это важно.
– По крайней мере, теперь многое становится понятно, – продолжила журналистка. – Насчет размолвки между Даунингом и Леоном.
Майрон кивнул:
– Ладно, мне пора бежать. Джессика ждет на улице. Держи меня в курсе.
– Приятного вечера.
Болитар снял форму, сбросил полотенце и начал одеваться. Он размышлял о тайной подружке Грега, которая жила в его доме. Фиона Уайт? Если так, то понятно, почему Даунинг держал все в секрете. Но знал ли об этом Леон Уайт? Знал, судя по его размолвке с Грегом. А что дальше? Как это связать с долгами Даунинга и шантажом Лиз Горман?
Ладно, парень, не спеши. Забудем пока о долгах. Допустим, Лиз Горман раскопала на Грега еще какой-то компромат, почище того, о котором знали Бокс и Костолом. Например, она выяснила про его роман с женой лучшего друга, а потом решила шантажировать Бокса и Грега. На что пошел бы Даунинг, чтобы скрыть от своих поклонников это предательство? И на что пошел бы Бокс, чтобы не дать взорваться этой бомбе посреди сезона?
Есть о чем подумать.
Глава 27
Майрон остановился у светофора, отделявшего Саут-Ливингстон-авеню от Джи-эф-кей-паркуэй. За последние тридцать лет этот перекресток почти не изменился. Справа, как всегда, высился кирпичный фасад ресторана «Неро». Правда, раньше он назывался «Закусочная Джимми Джонсона», но это было лет двадцать пять назад. На противоположной стороне торчали все та же старая бензозаправка, пожарное депо и какой-то незастроенный участок.
Он свернул на Хобард-Гэп-роуд. Семья Болитаров переехала в Ливингстон, когда Майрону было всего шесть недель. По сравнению с другим миром время здесь почти не двигалось. Целыми десятилетиями, оглядываясь по сторонам, он видел одни и те же знакомые дома. Ничего нового не появлялось. Сколько ни смотри, везде всегда одно и то же. Никакого умиления это в нем не вызывало – скорее удивление.
Повернув на маленькую улицу, где отец когда-то учил его кататься на велосипеде с «бэтменовскими» отражателями, Майрон пытался по достоинству оценить места своего детства. Кое-что все-таки изменилось, но в сознании Майрона городок застыл на уровне 1970-х годов. Его родители до сих пор, как плантаторы-южане, называли дома соседей по фамилиям их бывших владельцев. Например, Рэкины уже лет десять не жили в доме Рэкинов. Майрон понятия не имел, кто теперь поселился в доме Киршнеров, или Ротов, или Паркеров. Так же, как Болитары, Киршнеры и Роты переехали сюда, когда все здания были еще новыми, по соседству жили прежние обитатели фермы Шнеткмана, а сам Ливингстон, стоявший в двадцати пяти милях от Нью-Йорка, считался чуть ли не таким же захолустьем, как западная Пенсильвания. Рэкины, Киршнеры и Роты прожили здесь большую часть своей жизни. Они приехали с маленькими детьми, растили их, учили кататься на велосипедах на тех же улочках, что и Майрона, посылали учиться в начальную школу Бернет-Хилл, потом в неполную среднюю в Хэритейдж и, наконец, в среднюю школу Ливингстона. Дети поступали в колледжи, уезжали и возвращались домой только на каникулы. Затем справлялись свадьбы. Гордые соседи показывали фотографии внуков и качали головой, удивляясь, как быстро летит время. Вскоре Рэкины, Киршнеры и Роты стали перебираться в другие места. Город, в котором они вырастили своих детей, уже ничего для них не значил. Их дома стали просторными и пустыми, и они выставляли их на продажу, уступая молодым семьям с маленькими детьми, которые тоже очень скоро отправлялись в Бернет-Хилл, в Хэритейдж и в среднюю школу Ливингстона.
Жизнь, решил Майрон, не так сильно отличается от той удручающей картины, которую рисуют в рекламах страховых компаний.
Кое-кто из старожилов оставался. Их дома выделялись среди других множеством дополнительных пристроек, красивыми верандами и ухоженными лужайками – несмотря на то, что дети уже разъехались. Так поступили две семьи, Брауны и Голдштейны. И, само собой, Эл и Эллен Болитар.
Майрон свернул на подъездную аллею, и лучи его фар заметались по дворику, как фонарики в руках двух беглецов. Он поставил «форд-таурус» на асфальтовой площадке возле баскетбольного щита. Выключил мотор. Посидел немного, глядя на обруч и щит. Ему представилось, как отец поднимает его высоко в воздух, чтобы Майрон мог дотянуться до корзины. Что это – воспоминание или плод воображения? Какая разница?..
Когда он подходил к дому, детекторы движения включили наружные огни. Их поставили три года назад, но родители до сих пор не могли прийти в себя от изумления, восприняв эту техническую новинку чуть ли не как второе изобретение колеса. Первое время они проводили часы, увлеченно изучая необычный механизм и пытаясь пригнуться к земле или двигаться неестественно медленно, чтобы обмануть его сенсоры. Жизнь иногда бывает чистейшим наслаждением.
Родители сидели в кухне. Когда Майрон вошел, оба притворились, будто чем-то заняты.
– Привет, – сказал Майрон.
Они подняли головы, озабоченно глядя на него.
– Здравствуй, малыш, – отозвалась мать.
– Привет, Майрон, – произнес отец.
– Вы рано вернулись из Европы, – заметил Майрон.
Родители закивали так, словно их уличили в каком-то преступлении. Мать пробормотала:
– Мы хотели посмотреть на твою игру. – Она произнесла это осторожно, точно ступала по тонкому льду.
– Как прошла поездка? – спросил Майрон.
– Отлично, – ответил отец.
– Превосходно, – добавила мать. – Еда была очень вкусной.
– Только порции маленькие, – вставил отец.
– Как это маленькие?
– Я просто уточняю, Эллен. Еда была вкусной, но порции маленькие.
– Ты что, их взвешивал?
– Когда я вижу маленькую порцию, я знаю, что она маленькая. Эти были маленькими.
– Маленькими! А тебе нужны большие? Господи, он ест, как лошадь. Если ты сбросишь фунтов десять, тебе это пойдет на пользу.
– По-твоему, я толстею? Ничего подобного.
– Неужели? Посмотри на свои брюки – они натянуты так, будто ты танцуешь диско.
Отец подмигнул.
– Но ты их снимала без проблем.
– Эл! – воскликнула мать, не удержавшись от улыбки. – В присутствии ребенка! Что с тобой?
Отец взглянул на Майрона и развел руками.
– Мы были в Венеции, – сообщил он так, словно это было объяснением. – И в Риме.
– Ни слова больше, – взмолился Майрон. – Умоляю.
Они рассмеялись. Когда смех затих, мать заговорила приглушенным тоном:
– У тебя все в порядке, милый?
– Конечно, мама.
– Правда?
– Да.
– У тебя были неплохие моменты на площадке, – заметил отец. – Ты сделал Терри два отличных паса, когда тот был под кольцом. Действительно отличных паса. Умных и изящных.
Он всегда умел подсластить пилюлю.
– Публика была в восторге, – усмехнулся Майрон.