– Тебе сколько, двадцать? Рановато для того, чтобы идти на покой.
– Мне двадцать один, – поправляет она. – А что касается «рановато» – это субъективная оценка. Рановато жить самостоятельно с восьми лет, но миллионы детей в Индии и Сирии это делают.
Ставя финальную точку в этом разговоре, Воскресенская открывает пассажирскую дверь и выпрыгивает на улицу, не оставляя мне ничего другого, кроме как последовать ее примеру.
Хотя напрямую мы не ссорились, сцена в машине оставляет у меня тягостное послевкусие. Будто бы я невзначай коснулся чего-то очень серьезного и тут же получил от Риты щелчок по носу. Такое вежливое уведомление, чтобы не лез куда не следует.
Мне должно быть наплевать. Да господи, вся эта ситуация – просто игра. Но, наверное, сейчас я впервые ощущаю себя так, будто играю с противником на его поле. Вроде бы веду, но счет на табло говорит об обратном. Воскресенская меня переигрывает, но я никак не могу понять в чем.
– Так и будешь дуться? – спрашиваю я, когда мы проводим в молчании минут десять. Все время просто идем рядом вдоль набережной на пионерском расстоянии друг от друга. Увидели бы нас сейчас мой или ее отец – сразу бы поняли, что мы с ней чужие друг другу люди.
– Я не дуюсь, – отвечает Рита угрюмо, пряча руки в карманах толстовки.
– Дуешься, конечно. Но это лишняя трата энергии, птичка. Сама говорила, что мы с тобой партнеры, а партнеры должны договариваться, а не дуться.
– Ладно, – на удивление быстро соглашается она. – Давай договоримся.
– Слушаю.
– Я не знаю о чем, – внезапно она издает сдавленный смешок. – Я вообще не понимаю, почему так вспылила. Это на меня не похоже. Извини.
– Ого! – искренне изумляюсь я. – Девушка, которая признает свои ошибки.
– Это не ошибка, Любимов. – Она широко улыбается. – Это разные взгляды на некоторые вещи. Мне, в сущности, не за что извиняться.
– Как скажешь, – произношу я с коротким смешком.
Мне ее извинения вообще не упали, я просто удовлетворен, что Рита наконец расслабилась и улыбается мне. Ей, к слову, удивительно идет улыбка.
– Хочешь мороженое? – спрашивает девчонка, когда мы равняемся с небольшим киоском.
– Можно.
– Я буду пломбир в вафельном стаканчике, а ты? – задумчиво прикусив губу, Воскресенская изучает ассортимент вкусов на табличке.
– И я по классике.
– Два пломбира, – просит Рита у продавщицы, вытаскивая из сумки карточку, но я оказываюсь быстрее.
Под негодующий взгляд своей спутницы ввожу пинкод и, улыбнувшись молоденькой продавщице, забираю из холодильника два упакованных в целлофан вафельных стаканчика.
– Вообще-то я собиралась тебя угостить, – тянет Рита хмуро, принимая мороженое.
– В следующий раз, Воскресенская.
Она снова лукаво улыбается. Я снова думаю о том, какая красивая у нее улыбка. Как вдруг девчонка резко дергается и, сократив между нами расстояние, повисает на моей шее, едва не впечатав в мою грудь вафельный стаканчик.
– За нами стоит хороший знакомый моего отца. – Испуганный шепот касается моего уха. – Он вчера был на празднике.
Удерживая одной рукой стаканчик с мороженым, другой рукой я обнимаю Риту за талию и придвигаю к себе еще ближе.
– Давай не будем его разочаровывать, – шепчу в ответ, а потом мои губы осторожно, чтобы не напугать, касаются нежной кожи ее виска.
Глава 11Рита
Теплые ладони Никиты на моей талии, аромат его одеколона в моих легких, губы мягко касаются виска – это пионерский набор шестиклассников, а я цепенею. Глупо так – сначала сама бросилась ему на шею, а теперь начала думать о последствиях…
Браво, Воскресенская.
Подобное поведение в корне противоречит установкам, которые я приняла после расставания с Владом. И до Никиты в моей жизни после не было парней, которые бы заставляли меня совершать необдуманные поступки.
Доверие не может возникнуть за три встречи.
Это мои слова. Тогда почему Никите я… будто бы доверяю?
– Здравствуй, Рита, – доносится до меня голос полковника Всеволода Дмитриевича Рыжова, старого приятеля отца, который изо всех сил пытается не показать удивления при виде меня в компании парня. Не виню его. По городу обо мне ходят самые странные слухи. Самые безобидные – что я тронулась разумом и сменила ориентацию.
– Добрый день, – отзываюсь я. – А это…
– Никита Любимов, – представляется мой спутник, продолжая удерживать меня за талию.
– Сын Сергея Любимова? – В глазах Рыжова загорается огонек любопытства. – Так вот почему ты показался мне знакомым.
– Он самый. Рад был познакомиться, но мы спешим. – И Никита мягко, но непреклонно уводит меня от озадаченного полковника.
Мы проходим метров пятьдесят, прежде чем я позволяю себе отстраниться. Никита, надо отдать ему должное, не делает попытки меня удержать, и его рука, еще недавно согревающая мою талию, прячется в кармане шорт.
– Извини, – произношу натянуто.
– За что?
– За то, что на тебя набросилась. Всеволод Дмитриевич часто общается с отцом. В общем, я подумала… – Сделав глубокий вдох, я пытаюсь справиться с охватившим меня волнением. – Ну, ты понял.
– Не надо за это оправдываться. – Никита неожиданно хмурится. – Всегда к твоим услугам, птичка.
В молчании мы гуляем еще какое-то время. Едим мороженое. Глазеем по сторонам.
– А берег неплохо так застроили, – говорит Никита, глядя на возвышающиеся над рекой краны и высотки.
– Там ваши строят торговый центр и новый микрорайон.
– Наши? – Он непонимающе вскидывает брови.
– Твой отец и брат, – поясняю я. – Думала, ты в курсе.
– Я не особо вникаю в бизнес моей семьи.
– Потому что тебе это неинтересно? – позволяю себе утолить любопытство.
– Потому что у меня своя жизнь, а у них своя. Стройка никогда меня не интересовала.
– Значит, ты в принципе не рассматриваешь свою жизнь здесь, в этом городе?
Никита удивленно смотрит на меня.
– Я не для того уезжал, чтобы возвращаться.
– Должно быть, это так здорово – быть свободным, делать что захочется, смотреть мир.
– А что тебе мешает? Ты совершеннолетняя.
– Это не так просто.
– Да нет, на самом деле просто, – возражает Никита. – Люди любят усложнять. Но давай откровенно. У тебя есть внешность, молодость и, что немаловажно, деньги. Ты бы могла жить где угодно и как угодно. Быть, как ты выражаешься, свободной.
От нарисованной им картины я ощущаю в груди легкий трепет, но реальность подобных решений обрушивается на меня бетонной плитой. Когда-то я уже выбирала свою свободу и жестоко поплатилась за это, оказавшись в клетке. Сделать это второй раз? У меня не хватит духу.
– Я вчера ночью читала о тебе, – признаюсь я, чтобы сменить тему. – В интернете.
– Да ну? – Никита прищелкивает языком. – И что интересного узнала?
– Ты звезда, – говорю просто.
– Ерунда, – отмахивается он, метко забрасывая в мусорный бак упаковку от мороженого.
– Не ерунда. У тебя много поклонников. И хорошая команда.
– Хорошая, – соглашается он задумчиво. – Жаль только, что на ее игры я чаще всего смотрю со скамейки запасных.
– Разве ты не играешь? – Теперь мой черед удивляться. – Я видела фотографии.
– Резервный состав, птичка. Свой единственный матч в регулярке я провел с полезностью минус три.
– Я ничего не понимаю в хоккее. – Еще одно признание с моей стороны. – Должно быть, это не очень.
– Ну, слушай, это рабочие моменты. Такое случается. Просто в «Миннесоте» слишком много звезд – пробиться в основу почти нереально.
– Но ты это сделаешь, правда?
– Через год у меня закончится контракт. – Никита пожимает плечами, не давая никакого конкретного ответа.
– А что потом?
– Если клуб меня не подпишет, стану свободным агентом. Но мой менеджер утверждает, что у него есть как минимум три команды, заинтересованных в моем переходе. Вопрос в деньгах. И в том, какие условия мне предложат.
– Но ты сам хотел бы остаться в «Миннесоте»?
– Мне нравится клуб, нравится город, но я не исключаю возможности переезда. Хоккей в каком-то смысле подразумевает кочевой образ жизни. И в Сент-Поле меня ничего особенно важного не держит.
– Девушка?
– Ха, и кто теперь лезет в душу? – спрашивает Никита, прищурившись.
– Извини, ты прав, – чувствую, как к щекам приливает горячая волна смущения.
– Да это не секрет, в общем-то, Рита. Постоянной девушки в Штатах у меня нет. В данный момент ты – моя единственная, – добавляет с дьявольской усмешкой.
От меня не ускользает его уточнение про постоянную девушку. Постоянной, может, и нет. А просто девушки наверняка есть. Если вспомнить, за один вечер я видела его с двумя – не думаю, что в Штатах, где он так популярен, он ведет себя иначе.
– Ты нахмурилась, – замечает Никита проницательно.
– Глупости. Просто задумалась, – говорю я, ощущая, как резко испортилось мое настроение. Зачем только я вспомнила про тех девушек на вечеринке «Кометы»?
– Стой.
Любимов останавливается, протягивает руку и касается кончиком пальца уголка моих губ.
– Мороженое осталось.
Отняв палец, он подносит его к своему рту и, слизав каплю мороженого, сладко причмокивает. От его действий мне становится жарко: горячая вспышка в груди, выброс адреналина в кровь. Я чувствую, как реагирует на Никиту мое тело. А я ведь и не думала уже, что оно когда-нибудь еще сможет так откликаться!..
– Еще не все, – произносит Никита хрипло.
Я судорожно вздыхаю, когда мягкая подушечка его пальца начинает нежно трогать мою нижнюю губу, проводя по ней вверх и вниз. Я знаю, что надо остановить его, прервать, но его ласка, его тепло, его близость – все препятствует здравому смыслу.
Наши глаза встречаются. В потемневшей глубине его глаз я вижу всполохи желания, которые обязаны напугать меня, заставить отстраниться, спрятаться в скорлупу. Но я продолжаю стоять и смотреть.