– Рита?
Наплевав на правила приличия, распахиваю дверь, потому что больше не могу ждать. Потому что мне жутко. Потому что я не знаю, что могло произойти с ней за закрытой дверью, не знаю, что творится у нее в голове после жесткого столкновения с прошлым, не понимаю, что у нее на душе…
– Рита…
Она сидит в огромной ванне, которая до половины наполнена водой. Ее голова с закрытыми глазами лежит на коленях, подтянутых к груди. Хрупкие позвонки выступают на обнаженной спине, на которой я замечаю несколько давно заживших продольных шрамов. Рассеченная губа опухла, синяк на щеке стал лиловым, а по ее лицу… По нему катятся тихие слезы.
Ком в горле становится таким большим, что я с трудом его сглатываю. Гнев на Зарецкого, как раскаленная лава, вновь вскипает в жилах, угрожая выплеснуться наружу неконтролируемым потоком. Но я сдерживаю его, заталкиваю подальше, понимая, что сейчас важна не месть ему, а утешение для нее.
На смену гневу быстро приходит жалость. Она как волна смывает борозды ярости на песке, оставляя после себя желание защищать Риту, отгородить ее от жестокого мира, причинившего ей столько боли.
Я понятия не имею, как действовать в подобной ситуации. Мне казалось, что я всегда ко всему готов, но сейчас ощущаю лишь беспомощность и страх. И Рита кажется мне особенно маленькой и беззащитной.
– Рита…
Она не отвечает, не открывает глаза. Я понимаю, что она услышала меня, только по дрожанию ресниц, из-под которых выкатывается еще одна слезинка.
Едва дыша, подхожу к бортику ванны. Действую импульсивно. Не успеваю подумать, что хорошо, а что плохо, потому что эмоций так много, что через них сложно продраться здравому смыслу. Стягиваю носки. Переступаю через борт и как есть, в джинсах и футболке, опускаюсь в воду позади Риты.
Тихий плеск воды. Сбивчивое дыхание. И воздух между нами звенит от напряжения. Я протягиваю к Рите руки осторожно, боясь спугнуть. Она вздрагивает, когда мои ладони мягко ложатся на ее плечи, но не отстраняется. Замирает, как испуганный зверек, почуявший опасность…
– Я не знаю, что сказать тебе, – говорю глухо, с трудом подбирая слова. Немного ослабляю давление рук на ее плечи, хотя жажду лишь его усилить. – Я хочу помочь, но не понимаю как. Хочу пойти и убить его, чтобы он больше никогда не смел приближаться к тебе. И одновременно боюсь оставить тебя…
Рита всхлипывает.
– Позволишь мне? – спрашиваю сдавленно, ощущая, как неистово колотится сердце в клетку ребер. – Я хочу просто тебя обнять. Больше ничего. Обещаю.
Едва заметный кивок. Надеюсь, он мне не привиделся, потому что Рита молчит, а я отчаянно хочу поддержать ее, разделить с ней боль, страх, сомнения…
Я подтягиваю ее ближе к себе, не заботясь, что она обнажена, а моя одежда полностью намокла. Усаживаю ее между ног, так что ее спина прижимается к моей груди. Кладу подбородок на ее макушку, испытывая благодарность за то, что она позволяет мне быть ближе.
Рита беззвучно плачет, а я просто держу ее, крепко обнимая. Потому что нет ничего другого, что я мог бы сделать, чтобы здесь и сейчас облегчить ее страдания.
– Я в порядке, Никит, – шепчет она сипло много мгновений спустя, когда водопад слез иссякает. – Спасибо тебе.
Мои губы касаются ее виска. Руки мягко гладят плечи.
– Я хочу сделать больше.
– Ты уже сделал больше, чем должен был. – Я не вижу ее лица, но по голосу понимаю, что она находит в себе силы улыбнуться. – Спасибо.
Это значит, что кризис миновал. Что моя Рита снова рядом. Сильная и смелая. Такая восхитительно прекрасная.
– Ты напугала меня, – признаюсь я.
– Я знаю.
Рита начинает двигаться, пытаясь выбраться из моего тесного объятия. Теперь ей явно некомфортно. Возможно даже, она только сейчас понимает, в каком виде мы оба сидим в ванне.
– Подожди, я сейчас.
Поднявшись на ноги, я скидываю с себя мокрую футболку и бросаю ее на кафельный пол. Встаю на коврик, на который льется вода с джинсов. Быстро избавившись от остатков одежды, протягиваю руку, чтобы взять полотенце. Обматываю им бедра.
Рита сидит, уткнувшись лбом в колени и обхватив грудь руками. Смущается, а мне ее нагота… дурит голову, конечно. Но сейчас вообще не до нее. Я просто хочу, чтобы она была в порядке.
– Рит, надо выходить, – говорю я.
– Хорошо, – соглашается она.
– Тебе помочь?
– Нет, не надо. Я справлюсь.
– Полотенце, халат, – перечисляю я. – Все здесь. Я буду ждать тебя снаружи.
Оставив Риту, спешу в спальню, чтобы зацепить какие-нибудь вещи Миши и переодеться. Потом возвращаюсь в кухню, чтобы снова вскипятить воду для чая, прислушиваясь к звукам, доносящимся из ванной.
Через пять минут хлопает дверь. Развернувшись лицом к коридору, жду, когда в проеме покажется Рита.
– Я заварил чай, – говорю охрипшим голосом, когда она нерешительно застывает на пороге кухни. Босая, с влажными волосами, в огромном халате, который подчеркивает ее хрупкость. У меня сердце сжимается от того, как сильно я хочу, чтобы у нее все было хорошо… И как сильно я в принципе ее хочу. Точка.
– Спасибо, – отвечает она, избегая смотреть мне в глаза.
– Иди сюда, – приглашаю я, неловко отодвигая для Риты стул. – Есть нечего, но, если хочешь, закажем что-нибудь.
– Нет. У меня попкорн все еще где-то в районе горла, – тихо усмехается она, присаживаясь.
Я ставлю перед ней чай и сахарницу. Она обхватывает ладошками чашку и тихонько дует на горячее. Очевидно, обсуждать случившееся в ванной не хочет.
– Я поговорил с твоим отцом, – начинаю я.
– Он злится?
– Да, на то, что ты не отвечала на звонки. Я рассказал ему о том, что случилось, – признаюсь сразу.
Рита поднимает на меня укоризненные глаза. Неужели она собиралась скрыть это от отца? Дурочка.
– И не смотри на меня так. Этому животному место в тюрьме, – стараюсь, чтобы голос звучал ровно и спокойно, чтобы лишний раз не пугать ее, но сам понимаю, что злость прорывается наружу. – Твой отец должен знать о том, что Зарецкий вернулся.
Рита опускает глаза и гипнотизирует чаинки, которые вихрем кружатся в чашке. Меня нервирует, что она молчит. Нервирует, что не доверяет мне настолько, чтобы сказать, что творится у нее в душе. А понимание, что у нас осталось так мало времени до моего отъезда, кислотой разъедает внутренности.
– Хочешь поговорить об этом? – все же спрашиваю я, протянув руку и осторожно коснувшись ее подбородка.
Она мотает головой. В общем-то другого ответа я и не ожидал. Хочется верить, что однажды настанет день, когда она расскажет. Сама. По собственной воле. Я даже не знаю, почему мне это так важно.
Пока я борюсь с противоречивыми чувствами в душе, Рита делает глоток чая, еще один. Морщится, задевая рассеченную губу. Потом отставляет кружку в сторону.
– Я нашел у Миши мазь, – говорю я, беру в руки тюбик. – Будет щипать, но поможет снять отек и боль. Позволишь мне?
Рита кивает, глядя в невидимую точку над моим плечом. Стыдится.
Я подхожу к ней, бережно обхватываю пальцами одной руки подбородок, второй откручиваю крышку тюбика. Рита судорожно втягивает воздух, когда мой палец с мазью касается уголка ее губы, на котором запеклась кровь.
– Прости, птичка, – шепчу я и дую на рану. – Станет легче…
Мы пьем чай в молчании. Я хочу задать ей тысячи вопросов, но держу их при себе. Не время, не место. Ей нужно отдохнуть.
– Готова идти спать? – уточняю я.
Рита кивает.
– В спальне чистая постель. Можешь ложиться. Я тоже быстро схожу в душ.
– А где ты будешь спать? – спрашивает она, нервно прикусывая губу.
– Рядом. Или, если хочешь, лягу на диване, – добавляю мягко.
– Рядом, хорошо, – на ее губах мелькает тень смущенной улыбки. – Я бы не хотела оставаться одна.
– Хорошо.
Взяв из шкафа еще одно чистое полотенце, я скрываюсь в ванной. Быстро принимаю душ. Чищу зубы гостевым набором. Потом упираюсь ладонями в мраморную столешницу и несколько мгновений просто смотрю на отражение в зеркале.
Там в спальне девушка, от которой я без ума. Глубоко раненная, но такая поразительно сильная. Мне страшно представить то, что она уже пережила по вине своего бывшего, но то, как она справляется с реальностью его появления сейчас, вызывает у меня только уважение и даже где-то потрясение. Я думал, что она слабая, что ее нужно защищать, но на самом деле она смелее и отважнее многих.
«Если понадобится, готов проходить по делу свидетелем?»
Сообщение от Воскресенского заставляет меня задержаться в ванной. Я пишу ему «Конечно», потом жду, пока сообщение будет доставлено и прочитано. Думаю, что отец Риты напишет что-то еще. Но он покидает чат.
Вздохнув, выхожу из ванной. В коридоре горит свет. Из спальни доносятся приглушенные звуки работающего телевизора. Размышляю о том, что сказать Рите, чтобы как-то сгладить неловкость. Но когда захожу в спальню, застаю картину, которая сводит на нет все мои думы о том, что делать дальше.
Она спит.
Я не удивлен. Вечер у нее выдался не из легких. И я еще днем, когда забирал ее из дома на обед к себе домой, заметил круги под глазами, которые не мог скрыть даже макияж. Эмоционально она, должно быть, вымотана.
Делаю шаг в направлении кровати. Пользуюсь такой редкой возможностью как следует рассмотреть Риту. Ее темные волосы разметались по подушке. Уголки губ опустились, словно когда она засыпала, думала о чем-то грустном. На ней все еще надет халат, только ворот распахнулся, так что под ним через тонкий хлопок футболки я вижу очертания груди. Усилием воли подавляю неуместный приступ возбуждения.
Стараясь не шуметь, подхожу к постели и забираю из расслабленных пальцев Риты пульт. Выключаю телевизор. Подтянув одеяло, укрываю ее. Обойдя кровать, ложусь рядом.
Сон не идет. Думаю о всяком. О том, что у меня карьера за границей, а тут Рита. О том, что я не могу уехать, зная, что ей угрожает опасность. О том, что я никогда еще никого так сильно не желал. О том, что я не меньший мудак, чем Зарецкий. Потому что, даже понимая, каким стрессом стал для Риты этот вечер, я не могу думать ни о чем, кроме того, что мы лежим в одной постели. И она так близко, что мне достаточно протянуть руку, чтобы ее коснуться.