тр Королевского павильона, разглядывание витрин изящных магазинчиков в квартале Лэйнс. Букинистические книги и винтажные платья, авторская кухонная утварь…
– Знаешь, я еще не особенно проголодалась, – бодро объявляю я. – Решим позже.
…Моя жизнь вернулась на круги своя. Поверить в то, что связанный с Аней Дудек кошмар хоть когда-нибудь закончится, было трудно. Но, похоже, все позади. Филипп либо вечно отсутствовал, либо отсутствующе присутствовал. По-моему, он совсем не спал. А вот мне повезло прожить три рутинных дня – работа, дом, Милли, ужин, нерегулярный бег… Отличный способ отвлечься от неприятных мыслей. Почти все время у дома (или где удавалось приткнуться; все-таки парковка в Тоуст-Рэк – это целое состязание «кто кого опередит») в машине дежурил полицейский. Судя по короткой стрижке, тот же, кто во вторник отвозил меня в участок. Хотя стопроцентной уверенности нет. Нет также уверенности – и спрашивать я не собираюсь! – в том, зачем его ко мне приставили: охранять? следить?
Где-то на задворках сознания постоянно маячила мысль о полиции. Чего они от меня хотят? Зачем я им нужна? Но иногда об этом удавалось забыть. Каждый раз, поймав себя на том, что думаю об убийстве, я приказывала себе переключиться.
В «Добром утре» обсуждение моего «сурового испытания» тоже сошло на нет. Боюсь, правда, что вытеснили его совсем не веселые события – резня в американском университетском городке на Среднем Западе, вторая волна кризиса у нас и экономический хаос в Европе. В среду Терри объявила:
– Так, ребята. Распоряжение сверху. Нам отводится роль света в конце туннеля. Пляшущие медведи, сахарная вата, кексы – сами понимаете, что к чему.
Свою долю внес и ажиотаж вокруг звезды сериала «Холлиокс», участвующей в проекте «Танцы на льду». В результате мои приключения с мертвым телом вылетели у всех из головы. И слава богу!
Никаких новых звонков от журналистов, никаких фотографов – тишь да гладь. Родители Филиппа, как и планировалось, в среду отправились в круиз. Я позвонила Маргарет в самый разгар их сборов и успокоила, объяснив, что повода для тревоги нет совершенно, это была обычная газетная шумиха, не более. К их возвращению, заверила я, все уже забудется.
– Пообещай, если понадобится, обратиться к нам за помощью!
– Обещаю. Не переживайте. Наслаждайтесь путешествием!
В четверг позвонила Джуд Моррис – под предлогом того, что забыла у меня кое-что спросить про школьный вечер по сбору средств. Перед аукционом состоится викторина. Хочу ли я в ней участвовать? Или, может, до своего выхода на сцену предпочла бы потусоваться за кулисами вместе с самой Джуд и другими членами родительского комитета? Я ответила, что участвовать в викторине меня никто не приглашал, и мне больше нравится перспектива пообщаться с родителями. Тем более если там будет Джуд.
Помявшись, она поинтересовалась:
– У вас все в порядке?
– Конечно! Все отлично. Стало поспокойнее, спасибо.
– Просто… Во вторник Рейчел Куртис выгуливала собаку и видела, как вы уезжали на полицейской машине…
– А-а… Поди ж ты!.. Ну да. Было дело.
– И? Что случилось?
Надо было ей рассказать. Я же обещала не врать. Такой чудесный шанс завоевать ее дружбу! Но… Если просочится еще больше информации и это дойдет до продюсерской компании… И раздуется из этой мухи та-а-акой слон…
– Я уже еле живая от всего этого, – уклончиво сообщаю я.
– Представляю… Может, вам нужна помощь? Я готова…
– Когда все немного уляжется, я выдам вам свои тайны за бутылочкой вина.
«Да оставьте вы меня в покое!!!»
– Обязательно. Держитесь. Еще увидимся.
Оставила.
…Мускатная тыква, имбирный суп и домашний ржаной хлеб (сам сказал, чтобы выбирала я!). Мы обедаем на Норс-Лэйн, в уютном магазинчике-кафе, предлагающем здоровую пищу. Столешница – лакированная сосновая доска медового цвета – на ощупь липкая. Белая солонка и черная перечница, соединяясь вместе, образуют из двух половинок одно целое обнаженное тело.
– Это что, эротика? – спрашиваю я Филиппа.
Он морщится. Глаза красные – весна, начинается аллергия на пыльцу.
– Скорее – гермафродитика.
Несмотря ни на что, я все еще его люблю. Мысль мелькает отрешенно, будто я гляжу на нас с огромной высоты. В животе почему-то екает. Эта морщинка на носу, забавное «-ка» в конце слова «гермафродит»… Вербальный якорь… вот почему. Говорят, в гармоничных отношениях партнеры сливаются воедино, становятся одним целым… Как там у Платона? «Любовь – это жажда целостности и стремление к ней». Я так давно перестала замечать, что люблю своего мужа… Если бы только взаимная любовь была такой же глубокой и пылкой, как безответное чувство; если бы она не воспринималась как привычка! Но раньше мне было невдомек, что я живу в райском блаженстве… Теперь же, когда Филипп отдалился, я вижу его четче, яснее. И весь он – его лицо, кожа, острый ум – жгучее напоминание о том, во что я когда-то влюбилась. Какая мýка сознавать – все это должно быть моим, но… больше не мое…
…Вчера ночью я облачилась в красное сексуальное белье «Мила», которое Филипп купил на мой день рождения. С тех пор оно, надо сказать, нечасто выходило в свет. Правда, и в ночь – тоже. Ох, лучше бы я этого не делала! Как же унизительно, когда тебя не хотят… Но если ты при этом в шикарном бюстгальтере, едва прикрывающем грудь, и в соблазнительных трусиках… унизительно вдвойне. Мы оба вымотались. Во всяком случае, именно так мне пришлось прокомментировать фиаско мужа. И он отвернулся. Мне даже послышалось, что он плачет. Вскоре Филипп уснул. Или притворился. А я… Меня разрывало желание… Тоска и страсть были такими острыми, что я чувствовала себя поэтессой Сильвией Плат. Казалось – одно прикосновение, и я умру. Его обнаженное тело (пижаму я благоразумно «забыла» дома) волновало меня до умопомрачения. Под нашими окнами кутили припозднившиеся гуляки. Так и не пошевелившись, не издав ни звука, Филипп уснул. В комнате было жарко…
– Скоро Пасха, – оживленно произнесла я и соединила перечно-солевых кадавров. – Я пригласила Клару и Пита поехать с нами в Суффолк.
Вопросительный изгиб брови:
– Что? – Да он меня не слушает!
– Пригласила к нам на Пасху Клару с семейством.
– Да? – Голос совершенно упавший.
Все его мысли отчетливо мелькают в глазах. Словно цифры в биржевых котировках «НАСДАК». Напоминает себе о том, что у меня была тяжелейшая неделя, что ему меня жалко. Может, чувствует вину за вчерашний вечер. Или обзывает себя глупцом.
– Филипп…
– Нет. Да. Нет. Я понимаю, идея неплоха. – Все, его интерес потух.
А у меня в памяти всплывает наш первый приезд в Брайтон. Мы «дрались» шоколадными драже, запихивая их друг другу в рот, и Филипп подвывал от смеха. Тепло от этой картинки особенно подчеркивает его нынешнюю холодность. Как же горько…
– Прекрасно. Узнаю, смогут ли подъехать к нам на пасхальный обед Робин с Айаном и крошкой Чарли. Хотя в это время у овец как раз окот, и Айан, наверное, будет занят. Может, устроим в саду поиски пасхальных яиц… Если банда Клары еще не выросла из этого развлечения.
Филипп уже в который раз подсаливает суп. И вновь ставит белого гермафродита в сторонке, одного. А я опять соединяю его с черным собратом. Но идеала все равно не получается – дно перечницы в щербинках, и две фигурки никак не могут слиться в единое целое. И не сольются никогда… Хозяйке кафе – блондинке с дредами за барной стойкой – давно пора выкинуть этот набор для специй на помойку. И купить новый.
Филипп собирается меня бросить – с внезапной уверенностью понимаю я. Все кончено. Слишком поздно. Я уже ничего не смогу изменить.
Он вздыхает:
– Солнце, послушай… На этой неделе мне снова придется уехать. В Сингапур. Надеюсь, всего на несколько дней. Меньше недели… может, неделя. Много-много важных встреч. Справишься сама?
– Я буду не сама. – Лицо и губы словно чужие. – Со мной будет Милли. И Марта.
– Обязательно проверяй, хорошо ли заперты на ночь двери. Закрывайся на цепочку! Обещаешь?
Вечно я эту цепочку забываю, и ему об этом прекрасно известно.
– С нами все будет в порядке. – Я прикусываю щеку. – Безопаснее, чем в сейфе швейцарского банка.
Нытиков и нюнь Филипп терпеть не может. Он уволил своего последнего секретаря – жутко расторопную и высококвалифицированную выпускницу Гарварда – лишь из-за того, что она все время стенала по поводу офисного кондиционера.
Муж отодвигает тарелку с супом:
– Не пренебрегай мерами безопасности. У нас в округе бродит маньяк!
– Знаю. Господи, Филипп, не обязательно напоминать об этом мне!
Между нами словно проскакивает искра. Его лицо вдруг становится растерянным и беззащитным, он с неожиданным чувством произносит:
– Какая жалость, что тебе надо работать! А не то поехала бы со мной… Как в старые добрые времена…
Старые добрые времена… Блондинка с дредами моет наши тарелки. Спрашивает, понравилась ли еда, и Филипп кивает – мол, очень вкусно, спасибо. Хотя он почти весь свой суп вымакал хлебом, а хлеб оставил на тарелке – замаскировал. Не покривишь душой – сухим из воды не выйдешь.
Буря в животе успокаивается. Лицо оттаивает, снова становится моим собственным. Он меня не бросает! Хотя бы пока. Еще все возможно… Надо собраться с силами… поднатужиться… И мы еще сможем…
Впервые за долгое-долгое время, сидя вдвоем с Филиппом в брайтонском кафе, я чувствую робкую надежду на нормальную жизнь.
Среда
За мной пришли, едва рассвело. Будто, прежде чем позвонить в дверь, ждали, пока такси Филиппа пропыхтит-пыхтит-пыхтит по дороге и, скрывшись за углом, рванет от дома прочь. Одеться полностью я еще не успела и кинулась к двери с колготками в руках.
На улице сегодня царит розовый свет, словно солнце в порядке исключения взошло пораньше и размышляло, как бы ему половчее пробиться сквозь тучи.
– Ой, я думала, муж вернулся. Забыл паспорт…
– Габи Мортимер?
– Д-да…