…Я проснулась в четыре утра. За два часа до звонка Филиппа – он знает, что поднимаюсь я рано. Он только что перекусил. И выпил чуть-чуть саке. Это «чуть-чуть» явно ослабило его напряжение, уменьшило привычный самоконтроль.
– Порядок? – бодро осведомился он. – Справляешься?
Я медленно опустилась назад на кровать:
– Да.
– Не задержу тебя. Как будешь сегодня развлекаться?
– Еще не решила, – помолчав, сказала я. – А ты?
– Днем куча работы. А вечером – в «Мандарин», на банкет в китайском стиле.
Я сильно сжала виски руками, безмолвно закричала… Наконец выдавила:
– Здóрово.
– Я перезвоню позже.
…Приходит эсэмэска от Джека с вопросом: «Где вы припарковались?», а через пару минут появляется и он сам – выныривает из-за фургона доставки на изгибе дороги.
Я опускаю стекло, и он, слегка раскрасневшись от спешки, опирается на крышу машины, заглядывает внутрь. Свежевыбритый – мой нос улавливает резковатый мыльный запах пены для бритья, – в отглаженной белой рубашке. Его пальцы рассеянно барабанят по карману джинсов, в котором позвякивает мелочь, и глядя на это, я с уверенностью могу сказать, что мой ночной звонок начисто выветрился у него из головы. Сегодня Хейуорд совсем другой. Задумчивый, отстраненный. Ни шуток, ни приветствия, ни интереса, ни крошек от пирога.
– Извините за задержку. Мне позвонил редактор, дал задание. Так что сегодня у меня дела. Давайте по-быстрому отстреляемся, и я побегу.
– Да-да, конечно. – Я скрываю разочарование. А чего ты ждала, Габи? Теплоты? Супружеского участия? Да хотя бы – еще раз услышать его смешную манеру изъясняться с иностранцами! Я в замешательстве и смущении, чувствую себя белой вороной, явившейся в вечернем платье на шутовской маскарад. – Не вопрос!
Стараюсь, чтобы голос звучал непринужденно.
– Как вы вообще? Поспать удалось?
– Спала как убитая!
Пока Джек будет общаться с Кристой, мне предстоит томиться в машине в ожидании его «доклада». Он неуклюже поднимается по отлогому газону – снующие возле мусорных баков голуби разлетаются врассыпную – и, чуть повернув голову, говорит по телефону. Сворачивает в тень. Бросает мимолетный нетерпеливый взгляд на часы на запястье.
Я жду. На четвертом этаже в доме Кристы, облокотившись о перила балкона, стоит и смотрит вниз мужчина с бритым черепом. Фургон доставки громко захлопывает двери и с дребезжанием заводится, включается музыка: «Разве я не нужен тебе, крошка?» Фургон проезжает мимо меня. Бритоголовый уходит с балкона внутрь квартиры.
На траве появляется Джек, шагающий назад к дороге, и с ним Криста. Он старательно избегает смотреть в мою сторону. Даже отсюда, из машины, видно, насколько она эффектна: заостренные черты лица, каштановые волосы, стрижка «боб», строгая прямая челка. На улице прохладно, а на девушке летнее платье и босоножки на танкетке. Одна из оплетающих лодыжку тесемок развязалась и при ходьбе ритмично бьет Кристу по ноге.
Сама не знаю, как это выходит, но я вдруг выскакиваю из машины. Вернуться обратно? Поздно. Перехватываю их на тропинке. У Джека тревожно округляются глаза. Он взволнованно начинает говорить, представляя меня Кристе, но та неожиданно перебивает:
– Габи Мортимер… Вы – Габи Мортимер из «Доброго утра».
– Да.
– Вы нашли Аню. Вы нашли мою подругу.
Я киваю. Мою подругу… Они дружили. Ловлю себя на том, что стоять смирно мне невмоготу: я неосознанно раскачиваюсь, перенося вес тела с пятки на носок. Спокойно, Габи! Пытаясь остановиться, я изо всех сил поджимаю на ногах пальцы. Они болтали по телефону… делились секретами… вместе гуляли… держась за руки… смеялись…
– И вы знакомы? – Она переводит взгляд с меня на Хейуорда.
Джек открывает и снова молча закрывает рот. Он все еще не пришел в себя от моей выходки.
– Да, знакомы. – Я отставляю ногу в сторону. – Я тоже хотела с вами поговорить. Простите, надо было сказать вам об этом сразу, а не ходить вокруг да около.
– Габи помогает мне с памятной кни…
Опять она его прерывает:
– Но ведь полиция… Они вас забрали! Вас спрашивали про мою подругу?
– Да, по ошибке. Надеюсь, я была им хоть чем-то полезна. Бедная Аня… Я просто случайно оказалась…
Но в глазах Кристы столько беспомощности, столько горя, что я замолкаю и, шагнув вперед, осторожно привлекаю ее к себе. Какая она хрупкая… Подбородок упирается в мое плечо, дыхание щекочет шею.
– Я вам очень сочувствую… – шепчу я. – Мне ужасно, безумно жаль Аню… И вас… Потерять подругу… Я даже представить боюсь, как это больно.
Я слегка отстраняюсь и поднимаю глаза на Джека. Тот стоит, как громом пораженный. Явно не ожидал ничего подобного.
Девушка закусывает верхнюю губу и кивает. Зеленые глаза с тонкой россыпью золотистых точек, бледная кожа. Криста разжимает зубы, высвобождая губу, и щеки ее слегка розовеют:
– Вы так добры. Спасибо.
Она кладет ладонь на мою руку, и я чувствую, как отпускает, растворяется давящая на сердце тяжесть. Она мне верит.
Наконец оживает Джек. Он объясняет, что муж Кристы, Павел, сейчас спит после ночной смены – он работает охранником, – поэтому они решили пойти в кафе. Хейуорд красноречиво округляет глаза и шевелит бровями, сигнализируя мне, что у него сегодня еще дела и надо бы поторопиться.
– О, кафе – это всегда приятно! И вкусно. Я, правда, еще не успела проголодаться. А вы, Джек? – Я подлизываюсь к нему, как к ребенку.
– Я недавно завтракал.
Мы спускаемся с холма к дороге, идем в густой тени, испещренной прямоугольниками света. Внизу целое скопление кривобоких маршруток, громко перекликающихся гортанными клаксонами. Тротуар узкий, и Джек пропускает нас с Кристой вперед. Я интересуюсь у девушки, опрашивали ли ее полицейские. Да, говорит она, один раз. Только ей нечего было сказать. Когда Аня… умерла, она, Криста, находилась в Польше. Медовый месяц.
Рядом резко тормозит машина – мелькает развевающийся в заднем окне «Юнион Джек», гремит и внезапно обрывается Рианна, – и из салона выходит молодой человек. Испещренные татуировками руки крепко сжимают гелиевый воздушный шарик в форме тройки. Криста ему кивает. Ждет, когда он отойдет подальше.
– Я была дома, в Кракове. Замуж выходила. Большая свадьба, собралась вся семья. И Аня приехала. Это было за неделю до… Я тогда видела ее в последний раз.
– Красивая получилась свадьба? – мягко спрашиваю я.
– Да. Пышная. Мама с ног сбилась. Сама всем распоряжалась, организовывала…
Она горько улыбается, и я расспрашиваю ее о платье. Остаток пути она описывает свой наряд – многослойную воздушную юбку, кружевной лиф, отделка бисером и стеклярусом… Я вспоминаю увиденное как-то в журнале подвенечное платье, украшенное на бедре цветком, сделанным из той же ткани, что и юбка.
– Да, да! – оживившись, восклицает Криста. – У меня было именно такое!
– Красота какая… – мечтательно вздыхаю я. – Вам повезло. А я выходила замуж в дешевой тряпочке.
– Вы тоже только что поженились?
– Ой, нет! – смеюсь я. – Это было очень давно.
– И ваша мама тогда все организовывала?
– Нет, не все, – с улыбкой говорю я.
Она трет глаза, кожа в вырезе платья покрывается «мурашками».
– Замерзли?
Она со смехом потирает руки:
– Пальто осталось в той комнате, где спит Павел.
Кафе стоит в самом конце длинной вереницы магазинов, между роскошной цветочной лавкой и пекарней «Греггс». Внутри витают ароматы свежезаваренного кофе, бекона и сырных тостов. У окна как раз освободился столик, и Джек опрометью кидается к нему. Две немолодые дамы меня узнают – в их взглядах мелькает что-то неуловимое, – а поднявший глаза старичок слишком поспешно опускает их обратно в газету. Как же я от этого устала!
Но вот подходит наша с Кристой очередь, и я заказываю целую гору пирожных с фруктами – очень уж у моей спутницы изможденный вид, так и хочется ее подкормить, – чайник с чаем, капучино и – после того, как наконец докричалась до Джека – двойной эспрессо.
Мы усаживаемся за столик, Хейуорд наклоняется вперед и откашливается. Давненько он не подавал голоса.
– Так вот об этой памятной книге… – начинает он.
– Да? Я не очень понимаю, что это значит – памятная книга?
– Это такой альбом.
– Альбом? – Она поддевает ложечкой молочную пену и отправляет ее в рот.
– Да. Альбом, в который вклеиваются фотографии, пишутся воспоминания.
– Нет, не так! – вмешиваюсь я.
На меня удивленно смотрят две пары глаз.
– То есть про альбом-то все правильно, только мы здесь не за этим. Джек – очень хороший журналист, он хочет написать очерк, статью в газету. Об Ане. Какой она была. Попробовать понять, что произошло. То, что ее обнаружила именно я, – лишь случайность, Криста. На моем месте мог оказаться кто угодно. Но раз уж так случилось, я тоже чувствую себя замешанной. Ответственной, что ли. Может, это звучит странно, но… Я хочу узнать, как она умерла.
– Она была очень-очень доброй. Она бы… как это говорят? Она бы и мухи не обидела.
Джек переводит взгляд с меня на Кристу:
– Так вы не против нам помочь?
– Вы хорошие люди. А для альбома или для газеты – неважно. Я знаю, что вы говорите правду.
Тонкими длинными пальцами она берет заварное пирожное, аккуратно надкусывает.
– Да, лучше говорить правду всегда, – я многозначительно поглядываю на Джека.
Он сконфуженно улыбается в ответ и вновь обращается к девушке:
– Бакстеры, у которых работала Аня, рассказывали, что она водила детей в Ричмонд-парк.
– Да. – Жуя, она деликатно прикрывает рот рукой. – Извините. Да, ей нравился этот парк. Когда мы жили вместе прошлым летом, гуляли там каждый день. Она играла с детьми у пруда, а потом мы встречались здесь. Пили чай, ели торт – Аня, Молли и Элфи…
– А он вас не кусал? – спрашиваю я.
Джек издает сдавленный смешок.
– Да, Аня говорила, что он бывает очень непослушным, но с ней всегда был паинькой. Аню все дети слу