Криста смотрит на Джека и переводить не торопится.
– Аня приехала два года назад, – произносит она. – Толек, он – прошлая весна.
– У них был такой уговор? – уточняет Джек. – В смысле, Аня ведь хотела, чтобы он к ней приехал?
Снова задумчивый взгляд в ответ, будто девушка взвешивает, стоит ли это переводить. Наклоняется к Толеку. Тот долго что-то говорит. Отворачивается.
– Да. Был такой уговор. Толек, он должен был заработать деньги, чтобы приехать. А Аня его ждала. Они собирались жениться. Они любили друг друга.
Несостоявшийся муж откусывает огромный кусок яблока – «Гренни Смит», блестящее, будто налакированное.
– Неудобно, конечно, совать нос в чужие финансы, – снова вступает Хейуорд, – но Анины работодатели рассказали, что Толек посылал ей шикарные цветы и что в последние полгода у нее появилась дорогая одежда. Спросите, пожалуйста, его об этом.
Короткие переговоры по-польски.
– Эта работа, – Криста подбородком кивает в сторону белого особняка, – большие деньги для Толека. Он много работает сверхурочно.
Толек запускает яблочным огрызком в стайку голубей, те вспархивают, перелетают на новое место. На нас он не смотрит, следит глазами за потоком машин, движущихся по Тринити-роуд. Мне почему-то вспоминается мужчина в безрукавке, наблюдавший за мной с балкона Кристиного дома. Может, это один и тот же человек?…
– Скажите, что мы ему сочувствуем, – поспешно вклиниваюсь я. – Мы так сочувствуем его горю…
Она говорит, и Толек впервые за все это время смотрит на меня. Полная безучастность… Глаза у него светло-голубые. Веки припухли и покраснели. Устал? Или плакал? У уголков рта лицо прорезают глубокие вертикальные морщины. Я перевожу взгляд на его руки, испещренные фиолетовыми венами. Пытаюсь представить их на нежной шее Ани Дудек.
Он произносит что-то по-польски.
– Спасибо, – переводит Криста.
– Знает ли он, кто хотел причинить Ане вред? – спрашиваю я. – Может, она была с кем-то в ссоре? С подругой… другом… бывшим парнем?…
– И встречалась ли она с другим мужчиной? – перебивает Джек. – Когда жених был в Польше, например. Или позже.
Криста поджимает губы, щека чуть подергивается. Обращается к Толеку. Тот делает резкое движение – как ученик, собиравшийся вскинуть руку для ответа, но неожиданно передумавший. Вскакивает на ноги, комкает бумажную обертку из-под сосиски в тесте. На секунду мне даже кажется, что сейчас он запустит кому-нибудь из нас в лицо банку из-под «Ред Булла». Но он разражается быстрым потоком непонятных слов. Ругается?
Джек тоже поднимается, и двое мужчин оказываются лицом к лицу. Несмотря на более хрупкую комплекцию, Толек явно не намерен отступать. Выглядит он довольно угрожающе, не хотела бы я оказаться в числе его врагов. Он вновь рывком поднимает руку, на этот раз рассекая воздух снизу вверх, будто клинком. Джек делает полшага назад, и Анин жених, волком на него глянув, тяжелой походкой устремляется прочь – к оштукатуренному «зáмку». Джек бежит за ним. Когда они оба скрываются из виду, я поворачиваюсь к Кристе и молча развожу руками.
– Толек хороший человек, но он грустный человек, – говорит Криста. – Ему надо возвращаться в Польшу, жить со своей семьей и с Аниной. Так ему было бы лучше. – Она встает. – Я должна уже идти. Я опоздаю на работу.
Я подбираю банку из-под «Ред Булла» и тоже кое-как поднимаюсь.
– Спасибо, что приехали, – скороговоркой прощаюсь. – Я вам очень благодарна. Не хочу, чтобы вы думали, будто… Криста? – Она поднимает на меня глаза. – Я делаю это ради Ани, вы ведь знаете, да? Только ради Ани.
Она кивает. Пристально на меня смотрит и, кажется, собирается что-то добавить. Но тут стоящий на другой стороне улицы Джек кричит: «Толек!», и Криста быстрым шагом направляется к своей машине.
Я бегу следом.
– Криста, вы что-то знаете? Об Ане? Вы нам чего-то не договорили?
Мы уже возле «Ауди», и девушка поспешно вставляет ключи в дверцу. Руки у нее слегка дрожат.
– Нет.
– Криста, прошу вас! Очень прошу! Подумайте об Ане. О ее ребенке!
Она оборачивается. На меня смотрят потемневшие глаза.
– Я думаю об Ане! И о бедном ребенке. Это из-за Ани и малыша я…
– У нее был другой, да? Очень на это похоже. Думаю, ребенок был не от Толека. Криста, я права? Вы кого-то покрываете?
Она отшатывается.
– Полиция все равно докопается до правды.
– Я не хочу говорить с полицией…
– Я могу защитить вас от нее. Если расскажете все мне.
Она умоляюще смотрит мне в лицо, вздыхает:
– Я обещала Ане…
– Что именно?
– Я обязана… ради нее и ее родителей… Они убиваются. Они любят Толека…
– Так значит, кто-то другой все-таки был?
Молчание.
– Криста… ну, пожалуйста…
И она кивает. Чуть заметно, но ошибиться невозможно.
– Кто он, этот другой? Кого вы так защищаете?
– Я не защищаю никого! Я… – Она нетерпеливо дергает головой. – Я его никогда не видеть. Он был англичанин, добрый и хороший. Так Аня говорила. Но он ее не убить, я знаю, иначе я сказала бы полиции! Он ее обожал. Он заботился, как о принцессе. – Криста бросает взгляд через дорогу. К нам торопливо приближается Джек. – Не говорите ему! – Она указывает подбородком на Хейуорда. – Такой обаятельный… Такие мужчины… Я ему не доверяю. Обещайте! Габи.
– Я… обещаю.
Задыхающийся Джек подходит к машине:
– Что Толек сказал перед тем, как убежать?
Криста уже в салоне.
– Криста? – Он придерживает дверь, не давая ей закрыться.
Она стреляет в меня глазами.
– Нет. Он не знал, кто мог обижать его Аню.
Мне хочется поскорее убраться отсюда и все обдумать. Но Джек не спешит. Он снова переходит дорогу и наблюдает за тем, как Толек перетаскивает обломки старой ванной в мусорный контейнер, швыряя куски гипсокартона и разбитого фарфора толщиной с руку так легко, словно опавшие листья.
– Кто-то врет… – задумчиво констатирует Хейуорд. – Один из них что-то скрывает.
– Жаль, что мы не понимаем по-польски.
– Да, это было бы кстати, – серьезно соглашается он.
– Мне кажется, я его уже видела. А вам?
Он мотает головой:
– Нет.
Я не знаю, как быть. Самым логичным, конечно, кажется поделиться с Джеком тем, что рассказала Криста. Но она еще не уехала, разворачивается на узкой улице – не могу же я нарушить обещание прямо у нее на глазах! Придется подождать. И почему она вообще взяла с меня это обещание? Джеку что, нельзя доверять? Или дело тут в пресловутых культурных различиях?
– Ну ладно, пойдемте. – Я тяну его за руку. – Выпьем кофе.
Он уступает, и мы молча идем рядом, пока особняк не исчезает за поворотом дороги.
– Ну и характер! – наконец восклицает Джек. – Видели, как психанул? Если Аня ему изменяла, да еще и забеременела от другого… Он легко способен обезуметь от ревности! Если Периваль не потрудился проследить за Мартой, может, он и алиби Толека не проверял? Был ли тот в Польше на самом деле?
– Все может быть.
– Деньги, дорогущий «Агент-провокатор»… Разве Толек похож на того, кто разбирается в женском белье?
– Я не знаю, Джек. А кто из мужчин похож?
Он начинает строить гипотезы:
– Предположим, Аня постоянно требовала у Толека денег на всякие дорогостоящие штучки, вынуждала его работать на износ. А потом он узнал, что у нее была случайная связь. И что ребенок вовсе не его…
– Предположим.
– В «Гэйлзе» готовят суп, – задумчиво сообщает он. – Шпинат и нут. Кажется. Я не очень понял, суп был таким густым… А густые супы я люблю.
А ведь Джек вовсе не настолько поглощен мечтами о разных блюдах, насколько делает вид! – приходит вдруг в голову. Похоже, он начинает много говорить о еде тогда, когда его ум в действительности занят решением какой-то задачи; причем задачи, с этой самой едой никак не связанной.
– Если у нее был кто-то другой, – несмело предполагаю я, – этот кто-то и мог ее убить.
Он с интересом смотрит на меня. В глазах – вопрос и сомнение.
Я уже готова все ему рассказать. Мы бредем в полумраке под пышными кронами раскинувшихся платанов с растрескавшейся корой… Ветер приносит слабый запах выхлопных газов. По бегущим в стороне от дороги железнодорожным путям монотонно грохочет поезд… И в голове моей рождаются вопросы. Как Хейуорд отреагирует? Бросится назад к Толеку и прижмет того к стенке? Полетит за Кристой? Впутает нас в это дело еще больше? Теперь, когда Криста мне открылась, когда я уже знаю… теперь мне больше всего хочется оставить все как есть, не вмешиваться… Инстинкт? Чувство самосохранения? Называйте как хотите…
Возможно, я и расскажу ему. Но позже. Когда обдумаю, что делать дальше – вплоть до варианта сообщить полиции, – и когда он поостынет…
– Джек, – начинаю я. – То, что мы расспрашиваем об убийстве, лезем куда не следует, кажется мне неправильным. Пора нам все бросить, предоставить это тем, кто знает, что делает и чем рискует.
– Не понимаю…
– Именно это я пыталась втолковать вам вчера вечером. И сегодня по телефону.
Он в сердцах вскидывает руки:
– Что за бред?
– Не бред. Я серьезно.
– Габи, это ведь вы заварили эту кашу! – Лицо у него искажается. – Вы меня втянули!
Мы дошли до центральной дороги. Перед нами молчаливым напоминанием вырастает мемориал, посвященный жертвам железнодорожной катастрофы в Клэпхэм-Джанкшн. За ним тянутся рельсы – и уходят они туда, где я нашла тело Ани Дудек…
– Я ошиблась.
Он смотрит на меня так, словно получил пощечину.
– Кто бы мог подумать… Неужели теледива Габи Мортимер и вправду отличается взбалмошностью и непредсказуемостью?
Вот как все обернулось… Мерзкий тон, «теледива»… Удар ниже пояса.
Я смотрю на Джека. Возможно, Криста права, и ему нельзя доверять. Он встречается со мной взглядом, но прочесть что-нибудь в этих глазах мне не удается.
Хейуорд проводит двумя пальцами по брови и, помолчав, добавляет:
– Шучу.
Я оставляю Джека в одиночестве на углу.