Шквал аплодисментов. Вспышки телефонов, фотоаппаратов… Я покивала в благодарность за внимание и, прощаясь, вздохнула с облегчением — ура, мучения завершены. Было собиралась уйти со сцены, как гул зала прорезал мужской голос:
— Лучше скажите, на какое число у вас назначено торжество! — А вот и гром. Настало такое гробовое молчание, что если бы прилетел комар, все бы только на него и обращали внимание.
Но в зале был свой «комар», и его громкий писк услышали отлично! Мне даже не пришлось выискивать в толпе кто это был. Народ и чуть расступился во все глаза таращась на смельчака, явно пришедшего для скандала. А личная охрана Громова тотчас подсуетилась, и к нему с разных сторон двинулась. Но молчание тянулось, зал ждал хлеба и зрелищ.
— Я… — придвинулась к микрофону, толком не зная, как отвечать на подобные провокации. — Даже если было назначено, а бы отказалась от комментариев, — дала понять, что эту тему обсуждать не собираюсь.
И молила, чтобы секьюрити быстрее устранили/припугнули хотя своим грозным видом «проблему».
— Да перестаньте, — продолжал парень, прекрасно видя, что для его шоу осталось немного времени, потому что грозные мужики приближались со всех сторон. Потому и не удирал — снимал на телефон и припохабенько ухмылялся. Знал, что наброситься без видимой причины не посмеют. Он не делал ничего противозаконного — всего лишь задал неудобный вопрос. И примирить силу охранники могут, если только он сделает что-то из ряда вон выходящее, а так… побоятся на скандальном видео засветиться. Особенно учитывая важность для репутации Германа.
— Громов никогда не делал таких крупных пожертвований и в благотворительности участвовал только, если выгода светила больше… — он явно чувствовал себя на коне. — А тут… от щедрот своих… какой-то часто клинике, где людей за деньги лечат, перевёл средств? — он издевался хотя в его словах была соль. Толпа зароптала сильнее. Я в поисках спасения, глянула на Германа, к неудовольствию отметив, что он уже поднимался на трибуну. ГЕРОЙ!
Мне, скорее всего, стоило бы промолчать, но вступилась за «дело»:
— Вы, наверное, прослушали, но именно благодаря таким пожертвованиям клиника имеет возможность лечить бесплатно: чем больше нам удается собрать, тем большему количеству людей помогаем. И неважно единичное пожертвование или систематические вливания. Не важны мотивы и причины. Мне даже всё равно откуда деньги — лишь бы на них можно было спасать жизни! А если у кого-то возникают сомнения в рациональности использования средств, то вопросы не к Громову, а к той организации, куда сумма была отдана. В этом случае — к нашей клинике! И мне всё равно, помогал ли Герман Анатольевич кому-то раньше. О человеке говорят его дела. И на сегодняшний день — средства, пожертвованные Громовым, спасли уже не одну жизнь. Поэтому он достоин восхищения и благодарности, а не обвинений и упрёков. Это всё, прошу меня простить, — дала понять, что разговор окончен.
Даже если парень был прав, кто он такой, чтобы упрекать других? За ним числятся большие заслуги?
Я разозлилась, я вообще не желала участвовать в этом мероприятии — Я ХОТЕЛА ТИШИНЫ И СВОБОДЫ!
Но уйти мне не позволил Герман:
— Не спешите, Елизавета Сергеевна, — преградил собой путь для побега, — раз уж подняли этот вопрос, я бы хотел все сплетни разрешить раз и навсегда. Властным жестом заставил толпу замолкнуть и прислушаться к его словам: — Я хочу служить народу и во благо любимого города, и я агитирую за чистоту намерений. Подняли вопрос — отлично, я отвечу: — Помощь клинике «Здоровье» — была не из-за моей симпатии к Лазаревой Елизавете Сергеевне, но, да, познакомившись с ней ближе, я понял, что о такой женщине мечтал всю свою жизнь. И раз народ желает знать, — выдержал театральную паузу. У меня кровь в жилах прекратила бег, сердце замерло в ожидании самого жуткого объявления, которого никак не ожидала, но уже видела его неотвратимость.
— ДА! Я покорён силой этой женщины. Её красотой! Её неуёмным стремлением давать надежду больным. Преданностью делу. Её умом, рациональностью и порядочностью. Она сокровище, которое нельзя упускать! А я не из тех, кто не пользуется шансом. Так что, да! Её собираюсь на ней жениться…
Меня из без того потряхивало от каждого слова Германа, а на последнем предложении, земля из-под ног ушла. Я ждала… но всё равно опешила.
ОН не мог этого сделать! ОН не имел права!!! Это говорить во всеуслышание. ОН ведь не посмеет… Мысль ускользнула, когда Герман красноречиво повернулся ко мне. Как-то угрожающе-спокойно посмотрел…
НЕТ! НЕТ!!!
— Вы станете моей женой? — Встал на колено под дружный ах толпы, усиленные вспышки и нарастающий гомон. Кольцо в бархатной коробочке, словно готовился к этому спектаклю, не пойми откуда взял. Раскрыв, мне протянул.
От Гула в башке уже ничего толком не понимала. Сердце билось так громко и быстро, что было больно.
НЕНАВИЖУ!!!
Громов нашёл способ не получить от меня грубый отказ. И больше не давал времени…
Напряжение зашкаливало, молчание затягивалось, меня лихорадило всё сильней… толпа ждала. Герман тоже — и глядел снизу-вверх обманчиво терпеливо.
И как никогда остро, на своей шкуре поняла, что сейчас не он был в неудобной ситуации, несмотря на то, что проситель, а я! Мне было не по себе…
Он специально! Нарочно выкручивал мне руки!
— Это так неожиданно, — зазвучала хоть как-то, суматошно подбирая слова. Мы всё же на публике, жадно идущей скандала, сенсации.
— Просто скажи "да", — таранил прямым взглядом в его шелестящем тоне, услышала предостаточно угрозы.
И я… не то кивнула, не то мотнула головой, ясно слыша всё, что Громов сказал до начала мероприятия.
Глава 30
ЛИЗА
— Вы не имели права так поступать! — праведно гневалась я, расхаживая по комнате за сценой, где спряталась после скандального объявления, не зная куда себя деть. — Это подло! Это… — не хватало словарного запаса, чтобы без матов и лишней грубости объяснить Громову всю степень его низости. Но все мои аргументы даже мысленно, разбивались о непробиваемую скалу его эгоистичного и беспринципного желания заполучить меня любой ценой. И как уже понимала не из-за «любви до гроба», а потому что… — Все эти записи, шантаж… — задыхалась от негодования. — И если Руслан — глупый мальчишка, вы — взрослый и…
— Осторожно, Лиза, — тон Громова заледенел. — Я не говорил, что игры со мной безобидны. Я не мальчик для флирта и использования. Я знал, на что шёл, и на ваши условия согласился: помощь клинике, дальнейшее спонсорство и развитие. Так почему же вам так сложно пойти на уступки мне? Неужели я так для вас так плох…
— Вы невозможно упрямы! — отчеканила решительно. — И я вам уже говорила. Вы просто не мой мужчина! И я не желаю быть с вами! Но это я! Зато есть масса женщин, куда интересней меня и они бы с удовольствием ваши условия приняли.
— Вот именно — масса! А мне нужна ваша кристально чистая репутация. Громкое имя в вашей среде и для нашего города. Незапятнанная биография и драма молодости. Я же говорил: вы мне идеально подходите. Идеальный набор, который меня устроил. К тому же, вы в детородном возрасте и родите мне нового наследника.
Что я испытала?
Шок… очередной. Даже на диван опустошенно осела:
— Я! Не буду! Рожать! — разделила по слогам своё негодование, чтобы донести до самого невозможного мужчины на свете, абсурдность его заявления.
— Родите! Мне нужен наследник! — бараном упирался Герман и с таким спокойствием, что у меня руки чесались его придушить.
— У вас есть сын… — начала было, но Громов непререкаемым тоном отрезал:
— Вы родите мне нового, и свою империю я оставлю ему. Рус, по известным вам причинам, не получит ни копейки.
— Это… конечно ваше дело, — не находила верных слов, чтобы в полной мере высказать всю степень своей растерянности. — Но не лучше ли наладить отношения с уже имеющимся сыном…
— Нет, — холодно покачал головой Герман. — Бывает разбитая чашка, склеить которую нет ни желания, ни сил, необходимости. Проще купить новую.
— Сын — не чашка, — опешила заявлению.
— Физиологически, — покивал Громов, убивая своему равнодушию к собственному сыну. Это не человек! ОН… даже не знаю, что он такое, но точно не живое существо, потому что любое существо имеет хоть какие-то родственные чувства. НЕТ! Ему нельзя быть отцом! Категорически! ОН не умеет любить, уважать, доверять, сострадать и отдавать себя! Ему не нужен наследник! Ему нужен другой в наказание первому!
— Тебе лучше подумать о НАС, о нашем будущем и ребёнке, а не о наследстве Руслана. И я бы на твоём месте, в моём присутствии, вообще пытался избегать разговоров о нём! Будь добра, никаких упоминаний, иначе забуду, кто он мне — сотру в порошок за покушение на женщину, которую я присмотрел себе.
— Ты что, — очередное изумление, и, увы, как всегда с оттенком «неприятное», — готовы сына убить? — сердце удар пропустило.
— Война между родственниками из-за красивой женщины — не редкость, — снисходительно пояснило чудовище. — Я не отдаю своего — если только посмертно, и здесь дело не в любви, а просто потому что я так хочу! — посуровело его тон. — Я привык получать, что желаю. И на методы достижения цели мне плевать.
— Ты нездоров, Громов! — шикнула, преисполненная злостью и праведным возмущением.
— Я целеустремлённый. А ты — важная ступень! Перешагнуть не могу, но и запинаться о тебя вечно — не вариант. Свадьба через неделю — я без того давал достаточно времени. Больше его нет! Ты выйдешь за меня! Иначе я буду крушить кирпич за кирпичом, пока не разнесу стены твоего дома. Разрушу твою жизнь и уничтожу всё, что наработала. Если это будет необходимо, избавлюсь от сына, а что страшнее для тебя — лишу твоего сына карьеры.
— Ты чудовище, Громов. И ты прав, я не встречала людей хуже тебя?
— Я умею быть благодарным и полезным, Елизавета Сергеевна, просто не нужно меня доводить. А вы много меня топтали. Я не безобидный кролик, вот и подумайте, какие тузы в моих рукавах остались.